Андрей Архипов - Ветлужцы
Полусотник ветлужцев шагнул в сторону, нарушая стройность рядов бронированного зверя, и стянул с себя шлем. Оглядевшись по сторонам, он сплюнул на истоптанный, залитый кровью песок, озадаченно изучил поле боя и презрительно кивнул на немногочисленных разбегающихся татей.
— И это все? И эти шаромыжники не позволили нам утром даже кусок в рот закинуть?! Вот смотрите, что бывает, когда в битве каждый сам за себя! И в вашей жизни такое же произойти может, если будете меж собой грызться! Пельга, пять опытных двоек на преследование! А то эрзяне их тут до ночи ловить будут...
Глава 9
Пасмурная ночь конца сентября, укрывшая одеялом облаков хвойный лес с расположившимися на одной из его полян ратниками, решила не давать под этим покрывалом никому тепла и уюта. Промозглость, перемешанная с терпким запахом прелой листвы и хвои, обволокла людей со всех сторон, заставляя их плотнее сжимать живые кольца, которыми они обступили потрескивающие смолистыми сучьями костры. Зимний холод временами уже начинал проникать в самую сердцевину осени, высвечивая под утро белесым инеем узоры на неосторожно оставленном в стороне железе. Однако до рассветных сумерек было еще далеко и сложенный металл под большим корявым дубом, вознесшимся гораздо выше окружающего его царства елей и сосен, еще не успел отдать тепло прошедшего дня окружающему пространству. А согревшись рукотворным теплом от недалекого костра, даже стал отсвечивать в его отблесках мутным глянцем наконечников в небрежно сваленной куче копий и секир, тусклыми зайчиками отполированных временем полос железа на щитах и мелкими искрами положенных чуть в стороне бронных доспехов. Однако не только огонь отдавал металлу свое тепло и силу, громкий смех долетал сюда и, разбившись на сотню осколков, исчезал в сумраке глухого таежного леса, обступившего поляну. Он не смывал с железа пятна крови и грязи, но зато очищал взгляды людей, время от времени бросаемые сюда, от страха и тревоги, накопившиеся в них во время боя.
— Ох, братцы, и натерпелся же я в той сече, — начал чуть-чуть захмелевшим голосом Одинец, до которого дошла очередь развлекать собравшихся. — Не приведи Господь такому повториться! А начиналось-то все мирно, да благостно, степенно людишки плыли, да в даль глядели... А потом как начал ваш полусотник всем указы раздавать, как гаркнет на меня! Забейся, кричит, под палубу! Я и при первых криках в ступор впал, а уж тут так перепугался, что совсем уразуметь не мог, куда мне податься да что делать. В ушах звон стоит, и голос его слышится — "...бей!". Понял лишь, что мешаюсь я ему и бить за это меня надо. А уж сам я должен себе лицо в кровь о палубу расквасить али он соизволит десницей своей меня приголубить...
— Не, надо было подождать чуток, — под общие хохотки ехидно проговорил Кокша, уже не первый раз за этот вечер выполнявший роль пересмешника. — Тати бы подошли и этого добра тебе не торгуясь отвалили! И как же ты выкрутился? Сам себя стружием по спине лупил али кто из наших догадался тебе помочь? Не позвал никого?! Ох ты... Небось, желя тогда тебя обуяла, что не смог ты наказ полусотника исполнить, так?
— Обуяла, так ее растак, — согласился Одинец. — С печалью этой я и забрался под палубу. Пусть, думаю, сам лезет ко мне полусотник, коли захочет отметелить. Ну, а стружие, тобой упомянутое, я с собой потащил...
— Скажи, уж сулицу...
— Ну, на тот миг я и не разглядел, — растерянно пожал плечами рассказчик, чуть улыбнувшись краешком рта. — А потом не до того стало. По настилу как начали стучать стрелы... вжик, да вжик, хрясь да хрясь.
— Это что за хрясь такая? — раздалось со стороны слушателей, заинтересованно внимавших пересказу Одинца.
— А... Это малец наш постромки с мачты обрезал.
— Не постромки, а растяжку, — зевнул изо всей силы упомянутый между делом Микулка, прилегший на охапку еловых веток рядом с Кокшей. — Постромки твои токмо у упряжи конской...
— Ну, растяжку... А мачта как хряснет!
— Да не мачта, стоеросовая ты башка, — ввернул Кокша, — а перекладина ее.
— Ну, пусть перекладина... А что ты насчет башки сказанул?
— Это не я, это полусотника нашего присказка про тех, кто шуйцу от десницы не отличает.
— Да ну? И такие есть?
— Как не бывать? Вот погоняют тебя с наше, так и ты к концу дня забудешь, как тебя мамка в ребячестве звала... — тяжело вздохнул молодой черемис.
— Ха... а я слышал, что тобой полусотник обещал еще и лично заняться, гонять будет как... ну эту, козу Сидора, — вспомнил Одинец подслушанный разговор. — Это как?
— Как, как... каком кверху! В точности стоеросовая ты башка! — возмущенно проговорил Кокша. — Он ведь поначалу за плечо меня потрепал, удивился, как я столько продержался, вот...
— Ну да, ежели бы не малец.... Ты вроде бы зуб на него точил прежде, а?
— Что было, то быльем поросло, — поглядел исподлобья на рассказчика Кокша. Потом он скосил глаза на Микулку, начавшего уже тихонько посапывать на своей лежанке и продолжил. — Коли нет у него гнилого нутра, то это завсегда выплывет на белый свет. А за жизнь свою я с ним сполна рассчитаюсь... Будет вместо младшего брата, а то у меня в семье все больше сестренки нарождались. Давай, Одинец, продолжай свои небылицы...
— Да что ж не продолжить, — ответил тот и, отхлебнув из передаваемой по кругу чаши, предложил ее соседу. Тот с сожалением мотнул головой и сослался на то, что ему скоро идти в дозор, однако Одинец так просто от него не отстал. — Да что ж ты какой! Согрейся чуток, взбодрись! Вон как с лица спал! Две битвы, да почти без сна вторую ночь!
— Не привыкать, да и сам я вызвался. А учует хмельное Пельга, так живо кишки выпустит, солью пересыпет и обратно через задницу засунет. Давай уж лучше ты... развлекай.
— Ну что ж... Сижу я в своем уголке, стараюсь не шуметь, а тут как вдарит! Как пошло молотить железо друг о дружку, как посыпались на ушкуй тати... Понял я, что пришел мой смертный час, готовиться начал. Однако жду-пожду, а грохот все не кончается, дай, думаю, гляну в последний раз на белый свет... Выглянул из-под укрытия своего, а там Пельга скачет, как тот козел у Сидора.
— Коза у него, Одинец, коза, — зевнул, глядя на Микулку, Кокша. — Откель знаю? Да не впервой уже полусотник грозится нас, как ее гонять... А ту, мол, Сидор так шпынял, что у нее в вымени молоко прямо в масло сбивалось. Брешет, поди...
— Как же, брешет... — раздалось с другой стороны костра. — Полусотник наш может и козла заставить бегать так, что тот будет масло из себя по капле давить.
— И пусть, лишь бы толк был, — не стал ничего возражать на это замечание Кокша. — Коли не учил бы он нас все эти три седмицы, не продержался бы я так долго. Просто сомлел бы от страха и сам выю под меч подставил.
— Это точно... Одинец! Не спи!
— А? Ну да... Про Пельгу я сказ свой вел. Ох, и вертлявый он! Так и крутился, так и прогибался... да разве на таком пятачке против двоих устоишь? Даже я понял, что недолго ему осталось, высунул тихонько стружие из-под палубы, да одного разбойничка как ткну в сапог! Я еще подумал, что надо бы засапожником под коленкой ему жилу подрезать, да испужался не на шутку...
— Верно ты поступил, живого человека резать... опыт немалый нужен, — донеслось от кого-то из ратников. — Чуток бы промахнулся и не ушел тогда от его удара.
— Вот-вот... От такого живчика никто не ушел бы! Как он кинулся за стружием-то! Я едва успел в свой закуток нырнуть, а тать этот как начал рубить в щепки настил! И раз, и два, и... нет, насчет третьего он не сподобился, к Пельге повернулся и опять мне спину показал... Ну, я грешным делом снова высунул сулицу, да как размахнусь, да как засуну ее под кольчугу ему! То ли в ногу она воткнулась, то ли прямо в задницу... я уж не разобрал! Боязно стало дальше подсматривать. А вдруг я его проткнул и он с моим копьем так и скачет по палубе, а? Страх как на кровушку не люблю смотреть...
— Вот оно как оказалось, — тихие смешки сами собой затихли, и все обратили свои взоры на десятника, пробиравшегося поближе к костру. — А я все гадал, кто это помог мне? А оно вон как... Благодарствую, Одинец, но... премного ты учудил. Оружия нашего все чурался, а тут... Ну ладно, и ты рассчитывай на меня в любой миг, как понадобиться помощь какая. Кхм... Так, а остальные что пригорюнились? Дозор на смену, свободным от него спать! Или мыслите, утром учений не будет?
— А что, будут? — чей то неосторожный возглас прервал Пельгу.
— А кто его знает, — неожиданно улыбнулся тот, поскреб в затылке и отошел от костра. — Все равно спать!
— Ну, Одинец! Решил в храбрецы податься? — расходящиеся воины одобрительно хлопали рассказчика по плечу, слегка ухмыляясь в усы. — Ишь, как перед Пельгой выслужился! Теперь он тебя в свой десяток запишет, и будет гонять... пока сметану давать не будешь! — негромкий смех затих в той стороне, куда ушла очередная смена дозора.
— Так... это, — негромко кивнул самому себе Одинец, косясь на стоящую рядом чашу. — Может еще по глоточку?
