Первый БПЛА Второй Мировой - Максим Арх
Так вот, это я к тому, что когда все эти миллионы людей узнают о случившемся чуде и о том, что это чудо не эфемерное, а имеет физическую оболочку, не захотят ли они его увидеть? И ответ на этот вопрос довольно однозначен: нет сомнения, что захотят! Ещё как захотят! И не только увидеть, но и по возможности пообщаться, а ещё лучше — забрать себе и всё о будущем выпытать. А если забрать не получится, то, как минимум, будут желать задать пришедшему из другого времени хотя бы один главный в жизни каждого живущего на Земле вопрос. Знаешь какой?
— Когда он умрёт?
— Бинго! Это первостепенный вопрос в жизнедеятельности человека, ведь, зная на него ответ, можно планировать дальнейшее отведённое лично ему время и даже предпринимать какие-либо меры для увеличения жизненного пути. И тут уже будет не важно, обладаю я подобной информацией о судьбе того или иного человека или нет — у каждого из них будет надежда, что именно его-то биография мне доподлинно известна.
Всем им очень понадобится студент Малышев, и даже сложно сейчас представить, что тогда начнётся — какая борьба с подкупами, похищениями, интригами и убийствами будет разворачиваться вокруг. Ну и, разумеется, в такой дикой атмосфере всеобщего помешательства у советского правительства, если я к тому моменту всё ещё останусь жив, будет всего один вариант: спрятать меня так, чтобы никто никогда больше не увидел. В то, что из меня соберутся сделать идола, потешного генерала или даже «липового» трибуна для одурманивания масс, я не верю. А вот загнать туда, куда Макар телят не гонял, — очень даже могут. Более того, скорее всего именно так и сделают. И на этом моменте можно будет смело констатировать, что моей жизни наступил конец. И не только моей, но и всех, с кем я так или иначе хотя бы раз соприкасался, пусть даже словом или ничего не значащей фразой. В короткий момент времени буквально все места, где я был, будут зачищены, а всех, кто со мной контактировал, будет ждать подобное моему забвение.
— Но почему? — выдохнул Сергей, его глаза расширились от ужаса.
— А потому что ни одна власть не сможет позволить себе, чтобы кто-то ходил по пивнушкам и рассказывал, что да как будет в светлом завтра. Никто этого терпеть не станет!
— Но ведь мне ты ничего такого не рассказал… — попытался возразить он.
— Какого это «такого»? — передразнил я его. — Не надо преуменьшать значение информации. Даже ты уже очень много знаешь. Перечислить? Пожалуйста! Про беспилотники знаешь? Знаешь! Про компьютеры знаешь? Тоже знаешь! И про электролобзики знаешь! И знаешь даже, как качественная строительная тачка должна выглядеть! Кроме этого, ты можешь рассказать, как работает кофеварка, и что на сверло нужно победитовый наконечник пришпандорить, чтобы оно брало бетон. Так что не обольщайся: темницы рядом со мной тебе теперь никак избежать не удастся.
— Но ты это… ты подожди… подожди… а если я это… если пообещаю, что никому никогда ничего не расскажу? — попытался проработать вариант новоиспечённый секретоноситель. — Если дам слово комсомольца⁈
— Слово — это хорошо, — вздохнул я. — Но ты же сам понимаешь, что в таком деле никто рисковать не будет. Вдруг ты где-нибудь чего-нибудь кому-нибудь ляпнешь… и пошло-поехало.
— Я же сказал, дам слово! А это значит, что ничего не ляпну! — упрямо повторил Сергей, его голос дрожал от возмущения.
— Ну хорошо, ты не ляпнешь, так ляпнут другие… например, появится предатель из тех, кто будет знать о тебе. Перебежит он на сторону противника или вероятного противника и там всё расскажет. И вот уже на следующий день все спецслужбы мира начинают охоту за бывшим разведчиком, который один, без охраны, по одному и тому же маршруту практически ежедневно, кроме воскресенья, когда у него выходной, ходит на работу на завод. Как думаешь, насколько быстро тебя вычислят, схватят, упакуют и перевезут за границу? Думаю, ты и сам понимаешь, что это произойдёт достаточно быстро, и наши спецслужбы и милиция отреагировать и спасти тебя попросту не успеют. А вот чтобы этого не произошло, необходимо будет нашим спецслужбам предпринять некоторые упреждающие мероприятия. В том числе выделить для тебя охрану, которая будет всегда находиться рядом. А в дополнение к этому максимально уменьшить твоё пребывание на улице, вне своего жилища и рабочего места. Более того, для них будет лучше, чтобы ты вообще никогда никуда не выходил, а помещение, в котором ты обитаешь, было не только без окон, но и не имело обоев и деревянных обшивок, что в случае пожара могут гореть и дымить. Понимаешь, что я говорю о бетонных стенах в камере без окон и с одной лишь дверью, за которой будет стоять сотня охранников! А камера эта будет где-то в дикой степи Казахстана в городке, который даже на картах никогда не существовал!
— Какой кошмар, — закрыв глаза, обхватил голову руками Сергей. — Какой кошмар… — Он посидел так с минуту, а затем посмотрел на меня и, словно бы ища выход, негромко произнёс: — Слушай, мне кажется, в твоих размышлениях есть узкое место. Ты говоришь про охрану, так ведь и туда могут быть внедрены предатели.
— Вот именно! — истерично хохотнул я. — А потому это узкое место могут посчитать слишком узким. И тогда место станет другим — не узким, а глубоким. Ты меня понимаешь?
— Наши так никогда не сделают! — немедленно возразил он, но в его голосе уже не было прежней уверенности.
— Ты так считаешь? Ну, хорошо. Тогда скажи мне, Серёжа, будь ты на их месте и, зная, что в любой момент чужое государство может получить судьбоносные технологии, после изучения которых оно будет способно легко уничтожить или захватить за месяц, а то и неделю, любую страну или даже страны, ты бы как поступил? Вот и я о том же: что значит жизнь одного человека против спокойной жизни сотен миллионов или даже миллиардов?
Я говорил, и мне было жутко. Очень жутко!
Разумеется, в своих крайне мрачных размышлениях я перестраховывался и этой самой жути нагонял в высшей степени
