Инженер Петра Великого 10 - Виктор Гросов
— Механический Левиафан! — снова выкрикнул профессор теологии. — Государство без души и без Бога! Ваш император ставит себя на место Творца!
— Мой Император, в отличие от многих правителей, не ждет милостей от природы и не списывает голод на Божью кару, — я повернулся к нему. — Он строит каналы, чтобы накормить голодных. Он ставит насосы, чтобы осушить болота, где гнездится лихорадка. Если забота о своем народе — это тягаться с Творцом, то да, мой Государь виновен. Мы верим, что Бог дал человеку разум не для того, чтобы тот молился о чуде, а для того, чтобы творил его своими руками.
Зал молчал, ошеломленный такой кощунственной прагматикой. Надеюсь меня не объявят антихристом.
— Но ваша машина несет смерть! — подал голос другой оппонент, профессор права. — Ваши «стандарты» породили самое эффективное оружие для массового убийства! Как это согласуется с вашими речами о благе?
— Никак, — честно ответил я. — Любой инструмент опасен. Нож в руках хирурга спасает, в руках убийцы — губит. Разве это повод отказаться от ножей и вернуться к лечению подорожником? Не знаю, знакома ли вам эта аналогия. Чем сильнее инструмент, тем выше ответственность того, кто его держит. Именно поэтому мы строим и заводы, и школы. Мы хотим научить людей и точить детали, и думать. Ответственность — вот плата за силу.
Когда я закончил, на несколько секунд воцарилась тишина. А потом студенты на галерке взорвались аплодисментами. Им, молодым и жадным до дерзких идей, моя безжалостная, логичная картина мира пришлась по душе. Профессора хмурились, придворные были в шоке, лед тронулся. Нас засыпали вопросами. Битва была выиграна.
Лейбниц, сидевший в кресле арбитра, поднялся для витиеватой речи, в которой рассыпался в комплиментах обеим сторонам. Он восхитился «глубиной метафизических построений» ганноверских профессоров, но тут же отметил «свежесть и прагматическую мощь» русского подхода. Итог его речи был предсказуем — мы заранее его согласовали.
— Сегодня мы не увидели победителей и проигравших! — заключил он, воздев руки. — Мы стали свидетелями плодотворного столкновения двух великих школ мысли! Почетная ничья!
Зал вежливо захлопал. Формально честь двора была спасена. Однако все в этой аудитории поняли, кто на самом деле ушел с поля победителем. Мы заявили о себе как о силе, с которой придется считаться и на поле боя, и в споре идей.
Курфюрст Георг, присутствовавший на диспуте, был мрачнее грозовой тучи. Его план провалился. Русские варвары не осрамились, завоевали симпатии его собственной молодежи. Ему нужно было срочно возвращать игру на свое, привычное поле, где правила устанавливал он.
Вечером того же дня в наш лагерь прибыл гофмаршал. Его Светлость курфюрст, желая продемонстрировать «особое расположение» к высоким гостям, приглашал Его Императорское Величество и генерала Смирнова на большую королевскую охоту на кабана. Демонстрация превосходства в исконно аристократической забаве.
Это было немного напряжно. Приглашение на охоту раскололо наш лагерь. Швырнув на стол украшенный гербами пергамент, Петр расхохотался во все горло:
— На кабана, Смирнов! Готовь свой лучший ствол, поглядим, чего стоит твой «Шквал» против секача!
Его азарт был почти мальчишеским. Уставший от душных приемов и словесной эквилибристики, он рвался в лес, как зверь из клетки. И это при том, что охоту он на дух не переносил. Спорить с ним в такие моменты — все равно что пытаться голыми руками остановить лавину.
Я же, прочитав приглашение, почувствовал, как неприятно засосало под ложечкой. Вечером на моем столе Андрей Ушаков развернул карту ганноверских лесов. Его палец обвел несколько точек — густые заросли, овраги, узкие просеки.
— Идеальные места для засады, — констатировал он своим ровным голосом. — Пересеченная местность, сотни стрелков, которых невозможно проконтролировать. Любой выстрел спишут на шальную пулю. Если они решатся, лучшего шанса у них не будет.
Я направился к Государю. Там была интересная сцена. Потея и жестикулируя, Меншиков расписывал государю все риски. Ушаков молча положил на стол карту с тремя жирными красными крестами — местами, идеальными для «несчастного случая». Не глядя на карту, Петр сосредоточенно чистил свой «Шквал».
— Я на охоту еду, господа, а не в бабью баню. Хватит кудахтать, — отрезал он. Разговор был окончен.
Он поедет. Вопреки всякой логике и инстинкту самосохранения. Это означало, что если нельзя отменить угрозу, нужно ее нейтрализовать. Решение оформилось неоднозначное. Нужна защита, броня. Не тяжелая, сковывающая движения кираса, а нечто иное. Гибкое, скрытое. Вторая кожа.
До охоты оставалось четыре дня. В ту же ночь наша передвижная мастерская ожила, превратившись в раскаленное, грохочущее сердце лагеря. Глухие, ритмичные удары парового молота будили спящих гвардейцев, а в отблесках горна метались тени моих людей. Проект получил простое кодовое название — «Вторая кожа».
— Никаких сплошных листов, Андрей, — объяснял я Нартову, набрасывая мелом эскиз прямо на полу. — Государь должен двигаться, стрелять, скакать на лошади. Нам нужна гибкость.
В основе идеи лежали простота и революционность одновременно. Жилет из толстой, промасленной бычьей кожи, на который по принципу рыбьей чешуи внахлест нашивались небольшие, чуть выпуклые стальные пластины. Каждая перекрывала соседнюю, не оставляя щелей, что давало гибкость и распределяло энергию удара по большей площади. Все упиралось в сталь — нужны были тонкие, но чрезвычайно прочные пластины. Здесь в дело пошла наша игнатовская легированная сталь. У молота встал Федька. Его фигура в кожаном фартуке, казалось, слилась с машиной, и раскаленные добела болванки под его ударами превращались в тонкие, звенящие пластины.
Однако остановить пулю — это полдела. Сам удар был куда страшнее. Физику я помнил слишком хорошо: тяжелая свинцовая пуля из мушкета XVIII века — медленная, но чудовищно мощная кувалда. Она не прошьет броню, зато удар такой силы сломает ребра и превратит внутренние органы в кашу. Требовался амортизатор, способный погасить эту энергию.
— Анна Борисовна, нужна ваша помощь, — обратился я к Морозовой, которая с любопытством наблюдала за работой. — Дело деликатное. Портняжное.
Я изложил ей идею. Ее ироничный взгляд сменился деловой хваткой.
— Конский волос, — заключила она, задумчиво потрогав одну из заготовок. — Плотный, упругий. Если его туго простегать между слоями грубого холста, получится отличная пружинящая прокладка.
Через час она уже командовала полковыми швеями. Их иглы мелькали, сшивая слои грубой ткани и конского волоса, создавая то, что должно было спасти жизнь Императора.
Нартов же корпел над самой
