Цеховик. Книга 1. Отрицание - Дмитрий Ромов
– Кто ж не хочет… – отвечаю я без особого энтузиазма.
– Пошли. У меня матушка в институте сегодня, врубим погромче.
– Ну давай оттопыримся, – соглашаюсь я.
Серёга ржёт. Это ничего, я и не такое сказануть могу.
Он живёт в большой трёшке у драмтеатра. Полный метр, хорошая высота потолков и надёжность стен. В гостиной стоит стенка местной мебельной фабрики, новенькие колонки «Радиотехника» 35 АС-1, катушечник «Technics», усилок без корпуса и с кучей проводов и совершенно невероятный проигрыватель «Электроника» Б1-04. Он выглядит гостем из будущего даже сегодня, то есть в далёком двадцать первом веке.
От этого торжества прогресса и аудиофильской роскоши я даже немного в ступор впадаю. Колонки, конечно, слабоваты, но и год за окном, известно какой.
– Ну, Серый, у тебя тут крутейший аудиосалон.
– Миха S-90-ые скоро возьмёт, договорился уже, – сообщает Серёга и протягивает мне пласт «AC/DC». Ну как?
Ну как, что сказать? Я беру в руки тот самый, оригинальный диск Atlantic records. Винил чёрный, жирный, буржуйский.
– Улётно, – говорю я, возвращая пластинку. – Благоговею, короче. Давай, врубай.
– Падай на диван, – ухмыляется он.
Я откидываюсь на спинку, а он аккуратно, очень бережно устанавливает диск на проигрыватель. Тонарм оживает и, подъехав к дорожке, плавно опускается. Чудо техники. Раздаются едва уловимые щелчки и вступает гитара Ангуса Янга. Мощно, пробирая до глубины. Звук сочный, упругий, просто огонь.
– Ну чё? – глаза Серёги сияют.
– Огонь, Серый, – подтверждаю я. – Красава Миха твой.
И хоть я не самый большой фанат «AC/DC», но мне, в конце концов, не по-детски вштыривает, и вся мистерия, шаманские действия, все эти камлания над пластинкой, ожидание с затаённым дыханием и выброс дикой энергии загружают меня нешуточным драйвом. Есть всё-таки в музыке что-то пробуждающее, древнее, первобытное и сугубо телесное.
Потом подтягиваются ещё пацаны. Серёга Бельков, Вадим и Витька Алексиевич. По крайней мере, в школе уже буду знать, кто из них кто. Потусовавшись с ними часа полтора, и очень многое узнав о мире музыки, я наконец ухожу домой.
Мама уже пришла с работы.
– Ты где был? – спрашивает она. – Наташа сердилась, что ты опять от занятий увиливаешь.
– Да, где только не был, – отвечаю я. – К Серёге вот забегал. Ты к папе не ходила?
– Нет, звонила только. К нему не пускают пока.
– Я вечерком сегодня попробую пробраться.
– Что значит, пробраться? Разве тебе не писаны правила? Сказано же нельзя!
– «Нельзя» и во время операции было сказано. Но мы, тем не менее, пробрались, правда? Я на сегодня предварительно договорился с той медсестрой, которая мне уже помогала.
– Значит, вместе пойдём, – решительно заявляет мама.
– Нет, вот это, как раз, никак нельзя. Тебя точно не пустят. Я один прошмыгну, как мышка, а вместе с тобой точно завалимся.
Спор на эту тему начинает затягиваться, поэтому я решаю огорошить её известием о начале трудовой деятельности.
– Зачем?! – всплёскивает мама руками. – Тебе что, денег не хватает? А как же экзамены? А ВУЗ? Ты что, решил не поступать?
О-о-о! У меня сейчас голова взорвётся. Вижу, начинать жизнь заново не так уж и приятно, когда тебе приходится выслушивать долбёжку от родаков. Блин! Да сколько можно! Я ведь и сам через это проходил, в смысле с другой стороны, когда давал по башке своей собственной дочери. Безрезультатно, кстати.
Ну и в чём она, суть конфликта отцов и детей? В разном количестве жизненного опыта? Похоже, всё упирается в разницу сиюминутных интересов. А на счёт ВУЗа, так я, если честно действительно ещё не решил.
– Я категорически против! И что это за мода такая? Почему у меня не спросил? Завтра же заберёшь паспорт!
Я и сам думал, не забрать ли, но когда вот так, в приказном порядке… Мне?! Бесит!
Раздаётся телефонный звонок. Ну, хоть какая-то разрядка…
– Алло.
– Егор, привет. Это Юрий Платонович. Как дела у тебя?
– Да всё отлично, спасибо. Собирался вам звонить, но думал, вы на работе ещё.
Я отчитываюсь, о том, что отвёз паспорт и что всё прошло хорошо. Про Гусынину ничего не говорю, чтобы не травмировать маму.
– Мама вот огорчилась, что я работать пошёл. Говорит, не нужны нам эти сорок рублей, немедленно увольняйся.
– Неправда, – хмурится мама, я не так сказала.
– А можно мне с ней поговорить?
Она неохотно берёт трубку и высказывает всё то же, что и мне пару минут назад, а потом долго молчит и слушает, что говорит ей Большак. Наконец, они заканчивают разговор и она выносит вердикт.
– Ладно. Но если бы не вы, я бы ни за что не согласилась.
Я делаю знак, что хочу ещё поговорить с ним, и она отдаёт трубку мне.
– Юрий Платонович, я бы хотел навестить вас. У меня появилась любопытнейшая идея по поводу нашего вчерашнего разговора.
– Сегодня не получится, у меня дела, а вот завтра после работы буду рад тебя видеть. Приходи ко мне, когда освободишься.
Мы прощаемся.
– О чём это ты собираешься с ним разговаривать? – спрашивает мама с подозрением в голосе.
– О шахматной задаче. Мы с ним вчера партию разбирали.
– Ты увлёкся шахматами? – удивляется она.
– Ну, так, совсем немножко…
В прихожей звенит звонок.
– Наташа, наверное пришла, – заявляет мама и идёт открывать.
Но это не Наташа.
– А Егор дома? – спрашивает мальчишеский голос.
– Дома, – отвечает мама. – Здравствуй.
– Здрасьте…
Это Трыня. Хорошо. Это хорошо, что он пришёл.
– Здорово, – говорю я. – Заходи.
Он неловко раздевается, оставляя своё не по размеру большое пальто на вешалке. На нём лоснящаяся от постоянной носки школьная форма и тёмно-зелёная, в клетку байковая рубаха.
– Так, – говорит мама. – Ну, вы развлекайтесь, а я пока займусь ужином.
– Ну как делишки? – спрашиваю я. – С Новым годом тебя.
– Ага, – кивает он, – тебя тоже.
– Кидай кости – показываю я на диван и, подойдя к телеку, заглядываю в программу. – О, «Знак Орла», будем смотреть? Правда идёт уже.
Я вижу, что Трыня хочет что-то спросить, но не желаю затевать разговор дома.
– Сейчас поужинаем, а потом пойдём с собакой погуляем, там и поговорим, – тихонько предлагаю я.
