Алеет восток - Владислав Олегович Савин
– Куском попрекаете? Так подавитесь!
– Увы, Лидия Корнеевна, – отвечаю я, – в СССР, по советским законам, неработающих граждан быть не может. Таковым выносится предупреждение, и если они в месячный срок не найдут работу, то подлежат принудительному трудоустройству, в месте по выбору направляющего органа. Как легко понять, это такие места и занятия, куда добровольно желающих нет. А то непорядочно выходит, от советской власти все, что положено, получать, и в ответ грязью поливать! Так что будет вам строго по закону – из Союза Писателей вон, и дальше, как положено с тунеядцами. Уборщицей пойдете, или в госпиталь, за лежачими больными утки выносить. И заметьте, это вы советской власти войну объявили, а не наоборот – ну так не обижайтесь!
Я не шучу. И ничего не обещаю напрасно – именно это с ней будет. Пожалуй, горшки в больнице это куда унизительнее для ее самолюбия, чем Норлаг! Еще одна Вера Пирожкова, те же самые мысли – с той лишь разницей, что та фашистская тварь таких, как я, «саламандрами» называла. Это в сорок четвертом было – приехав на Второй Арсенал несколько лет спустя, я поинтересовалась ради любопытства судьбой подопытной номер такой-то (все было по закону, замена высшей меры на статус лабораторной крысы – исключительно по ее добровольному подписанному согласию). Жива еще была, на удивление, но фотографии мне показали, в медкарте и личном деле, на ночь и нервным лучше не смотреть! И не доживет эта тварь до конца срока – лучше бы выбрала расстрел, вышло бы для нее гуманнее! Только не надо упрекать меня в жестокости – мразь, заявлявшая что «в завоевании России немцами беды бы не было, ну истребили бы расплодившееся быдло, остались бы мы, русские интеллигенты, жили бы здесь среди чистеньких ферм и полей, а не в вашем навозе», иного и не заслуживает! Ну а эта – что ж, пока за ней конкретных поступков нет, будем гуманны, еще не в лагерь, не на лесоповал. Вот только духовным авторитетом ни для кого тебе не стать никогда – и сама ты наплачешься над своей судьбой, и все будут на тебя как на дуру и неудачницу смотреть. Если, конечно, ты взглядов не переменишь – во что верится с трудом, но какую-то вероятность оставляю!
– Простите, Анна Петровна, вы дворянка? – спрашивает Ахматова.
– Мой отец был рабочим на Балтийском заводе, – отвечаю я, – а мать домашней прислугой. Ну а я училась в университете здесь, в Ленинграде, но не закончила, война не дала.
– Удивительно, – говорит Анна Андреевна, – я была уверена… Да, милочка, не подскажете, вы свою шляпку где покупали?
– В Москве, в ДИМе, – отвечаю я, удивляясь неожиданному переходу темы.
– Тогда, милочка, вам не сказали про неписаное правило: после пяти вечера не носят шляпок с полями больше пяти сантиметров! – говорит поэтесса, придирчиво оглядывая меня. – Хотя отмечу ваш вкус, это платье очень вам идет.
Еще бы – раз сам товарищ Сталин признал! Когда я перед ответственными товарищами в ЦК отчитывалась, в его присутствии – и после Иосиф Виссарионович говорит, а обратите внимание на внешний вид и безупречный вкус товарища Лазаревой. Есть мнение, что нашим советским женщинам следует быть такими, как она, – даже при обсуждении столь важных вопросов. А я в этом же платье была, приталенное «солнцеклеш миди». И после тех слов Вождя жены ответственных товарищей на официальных мероприятиях и сотрудницы партийных и госучреждений стали мне подражать, и даже на улице я очень часто вижу женщин, одетых так – может еще, под влиянием кино, где во многих фильмах наши советские положительные героини в похожих платьях? Фасоны Лючия придумывает, когда-то я сама шила, теперь времени нет, мы в ДИМе вместе заказываем, – а после я смотрю, модель и в каталогах появляется, и на ком-то увижу, – неужели мы с Лючией советскую моду задаем, да и итальянскую тоже? Что же до шляпок, то идут к моему лицу поля в ширину плеч – мой Адмирал говорит, я так на какую-то актрису из его будущего похожа, значит, нравится ему. И когда мы вместе куда-то выходим, я только такой головной убор надену, в любое время дня и в любую погоду – не мы для правил, а правила для нас! Но если от чистого сердца совет, зачем обижать отказом?
– Огромное вам спасибо, Анна Андреевна, я этого не знала, – искренне благодарю я, понимая, что Ахматова продемонстрировала мне свое расположение, – если вы согласитесь принять мою визитную карточку… – я делаю паузу и, дождавшись кивков Гумилева и Чуковского, и царственного наклонения головы, иначе и не скажешь, Ахматовой, протягиваю им свои визитные карточки, где аккуратно указаны мои имя, должность, служебные телефоны. – Буду очень рада быть вам полезна, всем, что в моих силах.
– Спасибо, Анна Петровна, – отвечает Ахматова, при явном согласии во взглядах у мужчин и аккомпанемент доносящихся с дивана всхлипываний.
– Было очень приятно с вами познакомиться, – но, время позднее, так что я вынуждена просить у вас разрешения откланяться, – вежливо говорю я.
– Нам тоже было приятно с вами познакомиться, – вежливо, по праву хозяйки, говорит Анна Андреевна, – позвольте пожелать вам доброй ночи.
– Спасибо! И вам всего доброго, – прощаюсь я.
Все, кроме Лидии, выходят за нами в коридор. Лев Николаевич подает нам плащи, перед зеркалом мне поозорничать захотелось, еще обстановку разрядить. «Летучая мышь» без рукавов, фасон из будущего, у нас его «парус» прозвали – полностью застегнутый, смотрится как очень свободное широкое пальто. А если по бокам свободно оставить, чтобы полы разлетались, образ совсем другой. Руки просунуть в дополнительные прорези-проймы спереди – как длинная пелерина на плечах. Спереди расстегнуть, одну полу через противоположное плечо за спину перекинуть – что-то романтическое. А еще можно передние полы на талии поясом стянуть, тогда выглядит спереди как пальто, а со спины как плащ-накидка. Или оставить у горла одну застежку, дозволив развеваться, как мантильи тургеневских барышень. Разве обычное пальто такое многообразие дает?
– Браво, милочка! – говорит Анна Андреевна. – У вас есть талант к актерству.
– На сцену выходить не пробовала, – отвечаю я, – просто хочется быть красивой и нарядной.
Лючия с улыбкой протягивает Ахматовой визитку ДИМа:
– Будете в
