Владимир Шкаликов - Колымский тоннель
А живем не хуже тех, кто ворует. И одеваемся, и макияж, и побрякушки — все прямо от фарцов (так у нас называются спекулянты). В соцсоревновании — всегда первые. Все праздники — вместе. На субботники — воскресники — демонстрации явка стопроцентная. Всей комсомольской организацией шефствуем над детским домом. В газете был фоторепортаж: "Волшебницы в розовых халатах". Вопрос: "Как вам удалось добиться такой слаженности в работе коллектива?" Ответ: "Во-первых, правильное, научно обоснованное чередование труда и отдыха. А во-вторых — улыбка!" Репортаж из газеты вырезали, вставили в рамочку и повесили на видном месте. Клиентам очень понравилось. Охране — тоже.
С охраной отношения вполне божеские: бесплатное обслуживание и любой напиток в любое время. С милицией — те же условия, но только со своим участковым и с опером. С остальными — в рамках закона.
Ах, Вася, может быть, такая судьба и подстерегла бы меня, если бы не загремела раньше срока на Колыму.
Текучесть кадров, конечно, имела место. Но только по случаю замужества. Мы ведь не принимали первых встречных, готовили кадры заранее. Собираешься уходить — за полгода предупреди, подбери себе замену, введи в курс дела. Никто на это не роптал: доверие, так доверие.
Тебе, Васенька, интересно знать мое отношение. Конечно, конечно, ты — мужчина правильный, таким делам чуждый. Вот тебе ответ: поживи красивой девочкой без опеки и без средств, тогда спрашивай. Жизнь — одна-единственная, прожить в замарашках не каждая захочет. Главное условие — чтобы не было брезгливости. Ты, конечно, спросишь: а как же я сама? Не беспокойся, даже в этом сне тебя не ущемила. Фригидная была. Девочки звали — мама Роза. Так и в газете написано, жаль, показать не могу.
Что там шло через нас еще — не ведаю. Сыщики ходили, нюхали, но ничего, кроме чая в подсобке, не унюхали. А три двери запертых — это комнаты лучших тружениц, которым горсовет обещает жилье, да никак не предоставит. Что ж поделаешь с горсоветом, приходится магазину утесняться ради живого, беззащитного человека. Помогите, будем благодарны, у нас еще трое на очереди.
Так и жили. Страхов было много, но всегда имелся шанс. Перестрелка за углом — слышали, но не могли оставить рабочие места.
Поножовщина в подсобке — это двое пьяных ввалились в торговый зал, начали драться, мы — слабые женщины, пока вызвали милицию, они докатились до подсобки, стали приставать к отдыхающей смене… Установите у нас милицейский пост! Против любого страха достаточно одного шанса, и этот шанс всегда можно предусмотреть.
Мне кажется, Васенька, я слишком убедительно высказываюсь. Возьмешь и подумаешь, что я в душе такая. Это неверно. В душе я очень разная, но в целом положительная, хоть и исключена из комсомола. Может быть, потому мне и снятся комсомольские значки?
Смотрю в зеркало — какие уж тут значки… Жизнь позади, все страхи позади, заслуженная пенсия в кармане — как раз на хлеб и на трамвай. Что бы я делала, если б не мой здоровый комсомольский коллектив… Ушла на пенсию, сдала дело надежной подружке, из первого поколения, такой же фригидной, как я. В газете мое фото и заметочка: "Ушла на заслуженный отдых, подготовив достойную смену, передав дело в надежные руки молодых". Всплакнули и расстались навсегда.
Но стала бояться зеркала. Этот, за спиной, маячит нагло, даже норовит приблизиться, если сразу не оглянешься. Заговорить с ним через зеркало — страшно, а оглянусь — нет его.
Значит, он в зеркале?
Однажды набралась мужества, хотя и чуяла, что шансов нет. Он стал приближаться, а я не оборачиваюсь. Смотрю — смотрю и жду, что будет. Он встал за спиной вплотную и начал медленно душить. Я терплю, смотрю, лица не вижу, а только руки на своей шее.
Думала, думала, а думать уже некогда, надо или поворачиваться к нему или кричать. Хотела повернуться, но поздно: держит, не пускает. И кричать уже не могу. Только шепотом. Тогда спрашиваю: "Кто же ты? Всю жизнь тебя боюсь". А сама надеюсь на шанс: если по голосу узнаю, то, может, договорюсь. Но он отвечает шепотом: "Не узнаешь, не старайся. Я — старость твоя".
Вот и все. Проснулась я от духоты. Проверила вентиляцию — работает. Наверно, легла лицом в подушку.
А ты, Вася, не боишься старости?
7. Сон поэтический
Очень трудно вспоминать. Всю ночь во сне сочиняла стихи. Это первая трудность, я ведь в стихах природная двоечница. То есть, сочинять-то было легко, вспоминать сейчас трудно. От собственной бездарности не отречешься.
А вторая трудность, может быть, еще труднее. В других снах было хоть какое-то действие. Хоть как-то все события связывались. А здесь я не знаю, что с чем связывать: события со стихами или стихи между собой. О том, чтобы связать события, и думать нечего — здесь и событий-то нет. И людей каких-то определенных не видела — тени и тени. Между временем жила.
Кажется, не холодно. Кажется, мимо прокатился трамвай — земля дрожала. А может, была телега. Неважно… Сижу на чем-то среди чего-то. Произошло что-то такое, что я чувствую каким-то шаром вокруг себя. Какими словами описать шарообразное пространство вокруг себя и свои взаимоотношения с ним? И нужно ли это? Может быть, достаточно того, что мы с ним отлично уживаемся, мы понятны и приятны друг другу. Трамвай как раз добавил приятности и понятности. Или телега? Скорее всего, трамвай, поскольку это как-то связано с электричеством. Но для чего-то мне все-таки нужно это выразить словами. Что-то вот такое:
Мой мир — окраина Вселенной,Веселой, грешной, молодой.Молчу коленопреклоненноПеред березовой пыльцой…
Это еще не стихи. Набросок. Когда бывает березовая пыльца? Летом?
Теперь — смена состояния. И места. Все так же неопределенно вокруг, а перед носом — кирпичная стена с остатками штукатурки.
Быльем зарастает и снег заноситсяТихое горе усталой души.И сразу без перерыва:Мы у вечности укралиИзумительную ночь.Время давит на педали…
Но уже нет стены кирпичной, вообще ничего нет. Пустота. Долго, долго, долго пустота. Потом снова неописуемый шар, и несколько слов!
Минутная слабость, начальник,Обходится в вечный позор.
Следом, немедленно, в той же пустоте:
Их разницу и сходствоЛегко определить:Один живет для скотства,Другой жует, чтоб жить.
Это, кажется, единственное, как-то законченное. Да и то сомневаюсь.
Шары и шарики порхают, как бабочки, охватывают меня, проникают внутрь, как беременность, распадаются в слова или просто растаивают.
Пустота — уже небо. Облака похожи на толпу. Нет, на демонстрацию, на колонну людей. Вид сверху.
Моим святым неведомы законы.И нет чертей. Мы все в одном миру.
Очень хотелось бы узнать дальше насчет святых и чертей. Но это у нее самой до конца не сложилось. Сразу следом прилетело что-то новое, с видом под ноги:
В этом круге не знают концов и начал,Здесь неведомы света святые порывы…
Тут было что-то безнадежное, горькое… Забыла.
Запотевшее окно. Крупные слезы ползут по стеклам вниз. Не могу понять, изнутри или снаружи. Глубина моего зрения меньше толщины стекла. И странные слова, совсем о другом!
Нет больше спичек. Газовый рожок манит иным. Кому какое дело…
Ах, Вася, измучил меня этот сон. Можешь ли ты представить то отчаяние и ту бессильную ярость, еще что-то непередаваемое, что-то разрывающее, когда наблюдаешь чужие мучения, а помочь нечем? В прошлых снах я просто жила и все запомнила. А в этом — жила за нее и ее же наблюдала со стороны, изнутри и снаружи одновременно. Как в той шутке: "Отойдем да поглядим, хорошо ли мы сидим". Ужасное мучение — за двоих сразу. Вот, например, еще обрывок стихотворения. Где, когда, почему — кто это может объяснить? За себя она страдает или за кого-то? Или просто вообразила себе и дурью мается?
О кто-нибудь! О протяните руку!О поделитесь жертвенным теплом!Дальнейшее — безмолвие… Поруку…
Ну вот что это за мысли? Или они вовсе не мысли? Как их тогда зовут?
Куда ты, ветер, гонишь снег?………………………….за мной………………………безумный человек,Куда ты катишь шар земной?
Не сама ли она — безумный человек? Только-только что-то начнет — бросила! Следом уже другие слетаются — стаями, облаками, какими-то крылатыми обязательно. Все у нее машет крыльями, даже если тоска. Вот еще:
Я сегодня не ведаю страха,Вам теперь не вдавить меня в пыль.Мои крылья свободны от праха.Я для вас………………………….
Нет, не вспоминается. Почти везде она к кому-то обращается: то спорит, то умоляет. И никогда — ни одного собеседника. Шары, шары… А может, и не шары, а какие-то облака разной формы. Вот еще одно:
