Константин Костинов - Джип, ноутбук, прошлое
Руслан мысленно отметил не давать Ане здешних конфет, разве что из дорогих магазинов, и перелистал на начало записей. Немного проскочил вперед и увидел очень любопытную вещь.
«Причины проигрыша в войне: усталость народа и армии от затяжных военных действий, неготовность промышленности к производству необходимого для фронта в течение продолжительного периода».
«Причины затягивания войны: а) несогласованность действий армий Самсонова и Ренненкампфа в начале войны; б) отсутствие возможностей прорыва обороны противника в середине войны; в) малая скорость перемещения войск в течение всей войны».
«Возможный выход из сложившейся ситуации: выигрыш войны в течение первого года, до появления усталости и исчерпания запасов».
«Пути преодоления причин затягивания войны:
а) несогласованность – радио;
б) малая скорость – автомобили;
в) отсутствие возможностей прорыва – ТАНКИ».
– Это я так, – небрежно бросила Юля, увидев взгляд мужа, – на досуге примерно прикинула… Но я ничего этого делать не собираюсь! – громко добавила она. И тут же спросила: – Ну? Что скажешь?
– Юля, боюсь спросить… Откуда ты знаешь про Самсонова и Ренненкампфа?
– Читала. У Пикуля и Бушкова. Правда, у Пикуля было написано, что это Ренненкампф подставил Самсонова за то, что тот когда-то ударил его по щеке, а у Бушкова – что это Самсонов подставил Ренненкампфа за то же самое. Но что все дело было в том, что две армии не согласовали своих действий, я точно помню. Не отвлекайся. Что ты скажешь вообще про мои мысли?
Руслан потер подбородок.
Глава 12
День похорон капитана Льва Мациевича превратился в день национального – ну или, по крайней мере, общестоличного – траура.
Невский проспект был запружен толпами народа, желавшего отдать последнюю память убитому пилоту. Местами, не стесняясь слез, плакали женщины. Над людской массой плыла огромная тридцатисаженная туша дирижабля «Кречет».
У Торговых рядов от толпы отделился человек и остановился за углом, отдыхая и украдкой вытирая глаза носовым платком. Ветер, разумеется, всего лишь ветер…
Актер Народного дома Глебов-Котельников, чье настоящее имя было Глеб Евгеньевич Котельников, поежился и поднял воротник пальто, пытаясь прикрыться от на самом деле холодного ветра. Особенно мерзли уши, кепка не спасала.
– Ужасная трагедия, не правда ли? – произнес голос слева.
Котельников обернулся. Рядом с ним остановилась семейная пара: мужчина чуть младше самого Глеба, с короткой светлой бородой, в пальто и широкополой шляпе, и темноволосая женщина с маленькой кожаной сумочкой.
– Ужасная, – кивнул Котельников. – Авиаторы не должны ТАК погибать.
– Простите, – недоуменно поднял бровь незнакомец. – А как же они должны погибать?
– Нет-нет, вы меня неправильно поняли. Люди вообще, по моему мнению, погибать не должны. Просто… быть убитым грабителем, в грязной парадной… Ладно еще в воздухе…
– Выпасть из сиденья, – подхватил незнакомец, – и темным комком лететь вниз, к земле, понимая, что спасения нет и смерть наступит через несколько секунд. А потом удар! – Незнакомец резко хлопнул рукой в перчатке по ладони, Котельников чуть не подпрыгнул. – Переломаны абсолютно все кости, расколот череп, ребра проткнули сердце… ТАКАЯ смерть лучше?
Актер содрогнулся. У него было живое воображение, и картина, нарисованная собеседником, стояла перед глазами, как живая.
– Ну почему, – возразил он, – есть же… – Котельников защелкал пальцами. – Эти… парашюты.
– Как у Леонардо да Винчи? – включилась в разговор женщина, очевидно, жена незнакомца.
– Ну да, – скептически сморщился незнакомец и придержал шляпу, чуть не сбитую порывом ветра, – представляю я эти парашюты. Огромное полотнище, которое нужно привязывать снаружи са… аэроплана. Летит аэроплан, а сбоку этакая огромная колбаса болтается.
– Разве нельзя придумать что-то маленькое, дорогой? Вроде зонтика?
– Нельзя, – отрезал муж, – для того, чтобы надежно задержать падение, нужна огромная площадь «зонтика», а значит, до использования он будет занимать много места. Нельзя большое превратить в малое. К тому же, – добавил он, – я уверен, что русские не способны придумать что-то новое в этом вопросе.
– Не очень-то патриотично. – Котельникова задело за живое.
– А я не русский, – отрезал незнакомец. – Я – американец. C’mon, honey[9].
Они повернулись, женщина на ходу открыла сумочку и выдернула из нее огромный шелковый платок, тут же развернувшийся и заполоскавшийся на ветру. Она накинула платок на плечи, и парочка скрылась в толпе похоронной процессии.
Котельников задумчиво смотрел им вслед. Перед его глазами стояла картина: человек, летящий к земле, и шелковый платок, такой большой и так удачно поместившийся в маленькую сумочку.
– Превратить большое в малое… – пробормотал Котельников.
– Думаешь, получится? – Юля, убедившись, что забавный лопоухий человек их не видит, сдернула неудобный платок и принялась запихивать его в сумочку.
– В прошлый раз получилось, – пожал плечами Руслан. – В этот раз тоже может. Потом проверим.
Юля подняла над головой серебристую коробочку фотоаппарата и щелкнула процессию.
– Ну и зачем?
– Для памяти.
– Юля, смотри, наживем мы проблем с такой «памятью».
– Проблемы, – серьезно сказала Юля, – у нас уже есть. Две.
Сердце Руслана упало.
– Что ты имеешь в виду?
– Во-первых, у меня светлые волосы отросли у корней, и я теперь не знаю: оставлять их светлыми или красить в черный, как было.
– А во-вторых?
– Во-вторых, – Юля наклонилась к уху мужа, – у меня скоро начнутся месячные, а здешние прокладки я видела. Это же не прокладки, а подушки, с ними ходить невозможно. Что бы придумать?
Потянулись длинные скучные дни, в течение которых не происходило ничего интересного.
Фрезе принес «американцам» две паспортные книжки, так что теперь они стали полноправными гражданами Российской империи. Можно было купить пистолеты, но скука и безмятежность последних дней привели к тому, что эта идея как-то заглохла.
Руслан возился с автомобилем на основе УАЗа. Вернее, так как УАЗ повторить на базе 1910 годов было невозможно, они с Фрезе общим мозговым штурмом пришли к идее автомобиля, более напоминавшего первые джипы Второй мировой, некую помесь «доджа» и «виллиса». Стимпанковская струнка в душе робко предлагала нечто вроде парового «роллс-ройса», но была безжалостно задавлена суровой реальностью: отчаянно дымящая и пыхтящая машина, прыгающая по полю, – отличная мишень.
Пока что автомобиль существовал в единственном экземпляре. Вернее, даже в пятипроцентном экземпляре: фактически он состоял из чертежей, исчерканных и перечерканных, и деревянной модели, стоявшей в одном из сараев экипажной фабрики в Эртелевом переулке.
Модель, впрочем, тоже выглядела как деревянная рама, с примерными размерами будущего автомобиля. Примерными, потому что все упиралось в двигатель, которого не было.
В пламенной патриотической речи господин Фрезе все-таки чуточку приукрасил ситуацию с «полностью отечественным автомобилем». Требуемых двигателей в России 1910 года все-таки не делали. Фрезе обещал с кем-то поговорить, но пока дело стояло глухо. Не делали подшипников, да и электропроводку от филиала «Сименса» в Санкт-Петербурге назвать отечественной тоже как-то было сложно. Впрочем, до электропроводки еще было далеко, как до русско-японской границы. Кстати, здесь это выражение имело вполне конкретный смысл: русско-японская граница после войны с Японией проходила через Сахалин.
Правда, был и повод для некой гордости собой. Нарастали продажи канистр, уже называемых в народе «фрезе» или «фрезами», по фамилии производителя, отштампованной на боку. Петру Александровичу даже пришлось расширить штат жестянщиков.
В один из октябрьских дней Руслана позабавила короткая заметка в «Новом времени». Исполненный патриотического запала автор заметки сокрушался по поводу засилья всего немецкого и приводил канистры в качестве очевидного примера засилья. Почему, вопрошал автор, этот удобный предмет, придуманный в России и в России же производимый, носит немецкое имя? Не пора ли восстановить справедливость и вместо чуждого немецкого имени дать «фрезам» исконно русское название? Например… Тут автора почему-то заносило в Древнюю Русь, и предлагались названия вроде «кади» или «корца».
Так как пикетов с транспарантами у фабрики не наблюдалось, Фрезе и Лазаревич пожали плечами и ничего не поменяли.
Тем более что основную массу денег они начали получать от продажи патентов.
Единственное, что уже точно было сделано к автомобилю, – колеса, до сих пор вызывавшие у Руслана нервный тик. Каучуковые, узкие – широкие шины просто лопались, – с низким рельефом: высокий из-за мягкости каучука просто отрывался бы при движении. И даже на такие колеса они уже умудрились подать десяток патентов.
