Сергей Калашников - Лоханка
На этом я остановился и принялся ждать новых результатов испытаний. Меня привозили на лётные поля и я смотрел за взлётами и посадками, ничего, по существу не понимая в происходящем. Только обратил внимание на один момент — испытания И-185, отстающего, идут скорее. Бывает и два полёта в день. И три, и четыре. Авторы явно торопятся нагнать конкурентов.
Вот и результаты измерения его скорости появились — хорошие цифры. Кстати, испытания в какой-то мере выявляют и эксплуатационную надёжность машины, и тут мои симпатии явно на стороне тупоносого. Пора докладывать — ничего я больше не пойму в этих самолётах.
Так и присел я на краю лётного поля, вспоминая, не упустил ли чего. Ясное дело, фамилии конструкторов я так и не знал — по моей просьбе Веня держал их о меня в секрете. Дело в том, что если по индексам я про эти машины ничего не помню, то, как только прозвучат фамилии авторов — тут же соображу, как они назывались. И, разумеется, сделаю выбор на основании послезнания. Но будет ли это правильно? Я ведь почему не читаю газет? Потому что пишут в них то, что кому-то выгодно. Не скажу, что намеренно искажают факты, но картинку всегда подают отражающую чьё-то мнение. Одно умолчали, другое повторили несколько раз, меняя ракурс подачи. Умеют журналисты убеждать — этого у них не отнимешь. А мне требуется выдать объективную картинку, опирающиеся на голые факты. И вот эти факты необходимо надёжно отделить от всего умозрительного или обобщающего, нанесённого на историю авиации многолетними пересказами, проявлением симпатий или антипатий и желанием сгладить впечатление от допущенных просчётов.
Не любят люди проводить работы над собственными ошибками — так что моё послезнание — опасная вещь. Оно может запросто привести меня на тот путь, которым события развивались в предыдущей реальности, реальности моего будущего — я невольно пойду проторённой тропой. Но в том, что этот путь оптимален — не уверен.
Насколько я помню в начале Отечественной наша авиация успехами не блистала и про то, что в этом виновато отставание в самолётах, упоминалось не раз. А ведь в войну старались не начинать новых разработок — то есть упорно доводили до совершенства ранее начатые модели. Скорее всего — эти самые.
Что же мне делать? Разумеется, скорее всего я должен назвать модель, которую проектирует Лавочкин. Думаю, это единственный тупоносый самолёт под шифром И-185. Тем более, что он ещё и летает лучше остальных.
Пора вскрывать карты. И я попросил Веню «объявить» имена конструкторов. Вышло довольно неожиданно. Лавочкин разрабатывал лакированную цельнодеревянную машину И-301 с острым носом. Причем автором проекта значился Горбунов, а Лавочкин — руководителем коллектива. Ещё фигурировала фамилия Гудкова — конечно ЛаГГ. О нём отзывались не очень хорошо — это я припомнил. Чем-то он был неудобен.
И-26, тот с которым больше всего нервотрёпки — детище Яковлева. Уж и не знаю который: Як-1 или ещё какой номер — они на просмотренных в детстве картинках слились в моей памяти череду сходных образов. И сразу засосало под ложечкой — если «убить» это направление, то на чём будут летать пилоты эскадрильи «Нормандия-Неман»? Насколько я припоминаю — Як-3, подаренные французским товарищам, ещё лет десять служили им верой и правдой. Значит, машины были отличные.
И-200 — Микоян и Гуревич. МиГ — на нём начинал войну Александр Покрышкин. Но потом они как-то пропали из виду. Не особенно много упоминаний о них мне встречалось.
Про И-185 ничего вспомнить не мог. Нынче его строит Поликарпов. Тот самый, у которого я видел рисунок знаменитого Ла-5.
Вот незадача — всё перепуталось. Пока не «познакомился» с авторами — картина была ясна. Перспективная машина — Поликарповская. Микояновская и Лавочкина — обнадёживают. Яковлевская обещает долгий тяжелый путь совершенствования. А теперь я и сам не знаю как поступить со своим послезнанием.
* * *Долго сомневаться и рассусоливать мне не позволили.
— Ви уверены, что товарищ Яковлев нэ сумеет построить хороший истребитель? — Сталин посмотрел на меня хмуро и, кажется, угрожающе.
— Я уверен, что товарищ Яковлев сумеет построить хороший истребитель после нескольких лет упорной работы, — ответил я не отводя взгляда.
— А Николай Николаевич имеет уже готовый образец, годный для постановки на производство? — продолжил настаивать вождь.
— Эти обстоятельства известны только самому Поликарпову. Он — честный человек и, если у него спросить, ответит определённо… хотя, скорее всего, попросит подождать с подобными вопросами — испытания продолжаются всего две недели. Но от себя добавлю — его машина завоюет небо войны.
— Так, — Иосиф Виссарионович ещё сильнее нахмурился. — С машиной Микояна тоже всё понятно — её проектирование несомненно завершат к нужному сроку, а высотный истребитель нам обязательно понадобится. Что будем делать с И-301 товарищи Лавочкина? Почему он захотел делать его остроносым?
— Думаю, дело в оценке доступности тех или иных типов моторов к заданному сроку. Отставание с двигателями воздушного охлаждения нужной мощности ни для кого не секрет, — я говорю уверенно, потому что много чего «нахватался», толкаясь на авиазаводах, в КБ и на испытательных аэродромах. Одного не пойму — имею ввиду послезнание. Почему в прошлом варианте развития событий нужный мотор, когда его, наконец сделали, оказался не у Поликарпова, а у Лавочкина?
Я ведь вот что помню: попадали мне в руки воспоминания лётчиков, начинавших войну на МиГах и И-16. А тех, что встретили годину испытаний на ЛаГГах или Яках — не помню. То есть — не было воспоминаний? Или некому вспоминать? Или стыдно и горько? Вы, как знаете, а я для себя уже всё решил.
— Уверен, если товарищ Лавочкин применит тот же двигатель, что и Николай Николаевич, его машина сможет противостоять Мессершмитам.
— А, если не применит — не сможет? — недобро посмотрел на меня вождь.
— И-16 окажется эффективней, — ляпнул я, не подумав.
— Не задерживаю вас, товарищ Беспамятный, — прервал меня Сталин. — Вы нуждаетесь в отдыхе. Возвращайтесь домой.
Выйдя в приёмную, я посмотрел на так и оставшийся нерассмотренным альбом со старательно приготовленными данными по номенклатуре выпускаемых у нас вездеходов.
— Забыли отдать? — спросил секретарь. — Оставьте у меня.
Глава 12
Вот это засада!
Веня застал меня в гостинице за сборами. Сталин отпустил его довольно быстро — он зашел в кабинет сразу после меня.
— Знаешь, Вань, я как-то не сразу об этом подумал, но И-200 — тоже проект Поликарпова. И он оказался перспективным. Просто какая-то пристрастность к его разработкам — ты не находишь? Ещё и И-16 сравнил с И-301, причём в пользу первого.
— Ты же всю дорогу рядом со мной был, — удивился я. — Слышал и видел то же самое. Неужели ты не разделяешь мою точку зрения?
— Зачем мне твоя, если у меня своя сложилась? — хохотнул Веня. — Только ты мне про твои выводы тоже ничего не сообщил. Это я из контекста беседы с Самим догадался.
— И какая? Ну, точка зрения у тебя? — не удержался я от вопроса.
— У Яковлева дрова, у Поликарпова — конфетка. Микоян и Лавочкин в сроки уложатся, но до Николая Николаевича не дотянут. Только, понимаешь, Поликарпову нужно для его машины много крылатого металла, а он необходим для крупных самолётов — бомбардировщиков…
— … которые посбивают нахрен вражеские истребители, если наши не сбросят их с неба.
Веня крякнул и захлопнулся. Это я так свободно говорю потому, что совместная шпионская деятельность нас сильно сблизила. Он тоже искренне болел за порученное дело и, кажется, был неплохо осведомлён обо всём, что делалось в нашей нынешней авиации.
— Ладно, — сказал он наконец. — Отвезу тебя на вокзал, а потом присмотрю за нашими подопечными. Сегодня у двухсотки полёт после ремонта.
— Я бы на сто восемьдесят пятый на прощание взглянул, — ответил я просительно. — До поезда ещё куча времени. Съездим?
— Он сегодня не летает. Ревизия двигателя. Только на втором макете будут отстреливать пулемёты прямо на земле. Ладно, погнали туда, что с тобой делать!
* * *Второй макет — истребитель со снятыми капотами, у которого вместо двигателя было прикреплено нечто массивное, подкатывали к месту стрельб, приподняв хвост и навалившись на крылья. Пушки тоже были обнажены, и я узнал знакомые очертания моих любимых двадцатитрёхмиллиметровок. В кабине сидел Яков Таубин и командовал как повернуть да куда наклонить. Потом всех попросили отойти, прозвучала команда…
В это мгновение перед моим внутренним взором возникла стрельба счетвёренной зенитки этого же калибра — это же ураган! Почему счетвёренной? А потому, что на ястребке как раз и стоят четыре пушки.
И тут прозвучала короткая очередь из одного ствола, после чего несколько человек подошли к самолёту и принялись осматривать орудие. Вскоре стало понятно, что сегодня больше кина не будет, потому что пошли трещины в зоне крепления пушки.
