Главная роль 2 - Павел Смолин
Чисто из принципа удержав на лице улыбку, я назло стыдливо отводящим глаза «общественникам» вручил княгине удачно купленное по пути собрание сочинений Глинки, в ответ на что она поклялась непременно заняться в ближайшее время организацией оперных постановок.
Получайте!
Когда я вернулся в кресло, епископ Тихон не удержался от ласкового укоризненного вздоха.
— Наблюдательность и прозорливость православных епископов вызывают у меня уважение, — признался я ему.
— Черты сии каждому скромному служителю Его иметь должно, — поскромничал Тихон.
Пока задник сцены меняли с симпатичного озера с кувшинками на старательно, но не очень умело нарисованные джунгли, я обернулся и спросил Фэна Зихао, которого время от времени таскаю за собой на статусные мероприятия:
— Вам понравилось, учитель?
— Если человек долго поднимался по чужой лестнице, то ему придется сначала спуститься, прежде чем найти свою, — с привычной безмятежной улыбкой ответил китаец.
За время путешествия он отрастил усы, научился носить европейского типа костюмы — ему я их на все случаи жизни пошил — отточил умение говорить по-русски, и, кажется, был вполне доволен своим важным положением.
— Это вроде как «не лезь не в свое дело»? — заинтересовавшись, повернулся Тихон.
— Ваши трактовка оскорбительна для уважаемой певицы, но я вынужден признать ее отчасти верной, — отвесил легкий поклон Фэн Зихао.
— Покрестить бы тебя, Феня, — снисходительно заметил Тихон.
Сугубо из христианского сочувствия к душе несчастного язычника! Китаец вопросительно посмотрел на меня, и я дал епископу повод еще раз осуждающе вздохнуть, пожав плечами. Фэн Зихао при мне находится не первый месяц, и даже без высокого интеллекта смог бы заметить, что все вокруг него — христиане. В России он надолго — потенциально до самых последних своих минут. На сакральном уровне ему в целом все равно — базовые принципы в китайской его разновидности и христианстве схожи, поэтому учитель принял правильное решение:
— Я бы хотел принять вашу веру.
— Правильно, Феня, — разулыбался Тихон. — О душе думать нужно — она у тебя, язычника, в аду вечность мучиться будет. Завтра же лично таинство проведу.
— Ваше Высочество, может ли этот скромный учитель попросить вас стать моим крестным отцом? — вопросом поставил меня в тупик китаец.
Пока я собирался с мыслями, епископ почуял неладное:
— Корысть в тебе чувствую великую, Фенька. Не стану крестить, покуда душу свою не подготовишь. Испытанье тебе пройти придется — до самого Петербурга будешь по двадцать молитв ежедневно класть. Смирение да кротость они тебе обрести помогут — тогда и окрестят, я письмо о том в столицу напишу.
Потешаясь про себя, я отвернулся от потерпевшего фиаско хитрого китайца. На сцену как раз выбрались двое: укутанный в раскрашенную под тигра мешковину и нарисовавший себе «тигриное» лицо мужик средних лет и худой подросток, одетый в набедренную повязку и нательный деревянный крест, тощий черноволосый подросток лет двенадцати с деревянным кинжалом в руке.
Во Владивостоке мы с князем Ухтомским позволяли снимать копии с рукописи «Книги джунглей» всем желающим, и, судя по тому, что данный номер в программе значится как «Битва Маугли с Шерханом», часть этих списков благополучно добралась в другие части страны. Роли исполняют Иван и Александр Васильевы, по словам членов «общества» — весьма популярны по всей Енисейской губернии.
Сценка была короткой, а текст — «по мотивам», состоял из поделенного на двоих спикеров пересказа сюжета — рукопись-то мало кто читал, так что надо ввести зрителя в контекст. Иван-Шерхан при этом очень неплохо воспроизводил «тигриные» движения, благоразумно не став опускаться на четвереньки — это бы дало совершенно неуместный комический эффект. После диалога начался трехминутный, очень хорошо поставленный и отрепетированный, бой, закончившийся втыканием «ножа» в подмышку Шерхана. Оркестр все это время довольно уместно наигрывал динамично-драматичные мелодии.
Музыка смолкла, «Маугли» поклонился, и из-за кулис раздался громоподобный мужской голос:
— Так человек победил зверя.
От души поаплодировав, я обернулся к успевшему вернуться Остапу и велел пригласить семейный дуэт на то же утро — позавтракаем большой компанией.
Епископ недоволен — он же со своим дьяком придет, на правах начальника, а тут каких-то актеришек терпеть придется. Ничем не могу помочь, батюшка, прояви христианское человеколюбие. Сидящий слева губернатор завтра наконец-то от меня отлипнет: прошедшие дни он неотступно следовал за мной и изрядно надоел. В искусствах — как минимум в пении, он, как выяснилось, не разбирается, иначе не допустил бы княгиню Белову на сцену.
Далее выступили детские хоры — гимназистов, из реального училища, из ремесленного училища и из женской гимназии. Уровень крепкой школьной самодеятельности, и этого более чем достаточно — требовать от ребят невозможного глупо. Обернувшись к Остапу в третий раз, я велел ему отдать команду на вручение молодежи подарков — наборы карандашей, тетрадки, чернильницы и коробки с конфетами.
Дождавшись, пока вышедший на сцену конферансье объявит конец представления, я дал ему объявить меня полным титулом…
— Его Императорское Высочество, Государь, Наследник, Цесаревич и Великий Князь Георгий Александрович Романов.
…и вышел на сцену. Улыбнувшись почтенной публике, я выдал отточенный актерский монолог — монолог старца из неизданных по соображениям цензуры «Братьев Карамазовых» о важности любви к Богу и покаянии. Ну не Чацково с Гамлетом же мне изображать — не тот образ.
— … Любовь такое бесценное сокровище, что на нее весь мир купить можешь, и не только свои, но и чужие грехи еще выкупишь. Ступай и не бойся.
Поклонившись, с минуту послушал овации и поднял руку, воззвав к тишине. Похвалив концертную программу, признался к большой и светлой любви к городу Красноярску и его жителям и под аплодисменты покинул сцену. По пути в губернаторский дом Леонид Константинович хвалил мои актерские таланты — а то я сам не знал! — и немного занервничал, когда я назвал произведение-первоисточник. Принял на свой счет в качестве сигнала — цесаревичу с цензурой не по пути. Чиновникам нервничать полезно — у них от этого честность и служебное рвение обостряются, так что пускай.
Выпив чаю с теплой ватрушкой, я отправился спать, чтобы встретить ясное утреннее солнышко бодрым и жизнерадостным. Вчерашний дождь закончился еще до темноты, и дорога успела подсохнуть, а значит планов менять не придется.
Просто так отшивать губернатора грубо — он же ко мне со всею душою, поэтому я придумал хитрый план. Пока слуги приводили меня в надлежащий вид, я спросил Андреича:
— О чем
