Александр Золотько - Цель - Перл-Харбор
— Все равно, — ответил Торопов. — Какая разница?
— Точно, никакой, но я ведь вам обещал, что теперь вы сами будете выбирать, — засмеялся Нойманн. — Итак — справа или слева?
— Справа.
— Хорошо. — Нойманн обошел «Мерседес», открыл левую заднюю дверцу. — Хотя… Лучше вы сюда садитесь, а я справа… Мне справа больше нравится.
Пауль, сидевший за рулем, усмехнулся. Краузе, устроившийся рядом с ним, наверное, тоже.
Значит, выбираете сами, подумал Торопов. Ладно. Веселитесь. У вас не получится испортить мне настроение. Не получится.
Торопов открыл дверцу, сел на заднее сиденье. Снял фуражку и положил ее на колени.
Пауль и Краузе были в штатском — в одинаковых серых пиджаках, воротники рубашек — наружу. Кстати, подумал Торопов, получается, что оба мерзавца теперь ниже его по званию. И в принципе, их можно поставить по стойке смирно и… В принципе, напомнил себе Торопов. Только в принципе.
— Вперед! — скомандовал Нойманн, сев в машину и захлопнув за собой дверцу. — На Берлин.
Они не стали закрывать за собой ворота — машина выехала на улицу, свернула направо и, ускоряясь, поехала мимо домов — по маршруту неудавшегося бегства Торопова. Он с тех пор так больше и не выходил со двора фрау Лизелотты. Сидел в своей комнате и всего несколько раз спускался во двор.
Вот они проехали мимо дома, возле которого Торопов встретил в то утро мальчишку из гитлерюгенда, а вот здесь старуха соседка поздоровалась с Тороповым… А вот тут Торопов лежал в траве. Понял, что некуда идти, и лежал, строя планы на будущее. Из-за тех деревьев появился дирижабль. Будто сто лет прошло, подумал Торопов.
Тот плачущий от бессилия человечек исчез, а вместо него — обер-штурмфюрер СД. Собственно, и звание это не имеет смысла, разве что как констатация факта, признание заслуг. На самом деле сейчас в машине едет вершитель. Нет, большими буквами, торжественно — ВЕРШИТЕЛЬ.
Торопов вдруг осознал, что все время, пока машина ехала по улице, он непроизвольно гладил пальцами кубики в петлице. Торопов торопливо опустил руку и посмотрел на Нойманна — заметил или нет. Похоже, что не заметил. Иначе бы уже прокомментировал.
— Мы далеко едем? — спросил Торопов, на всякий случай избегая слова «куда».
Он не был суеверным, но бабушка в детстве регулярно шлепала его по руке и требовала «не закудыкивать» дорогу.
— В Берлин, — сказал Нойманн. — Вначале — обзорная экскурсия. Вы ведь никогда не были в Берлине? Там, в своем времени?
— Н-нет… — покачал головой Торопов. — В Египте, в Турции… Отдыхали с женой… А в Берлине…
— Вам понравится, — пообещал Нойманн. — Берлин — это нечто особенное. Вечный праздник — столица империи.
Торопов кивнул.
Может быть. Он не был в Берлине, но видел сотни фотографий столицы Третьего рейха, сделанных во время штурма и после капитуляции. Руины, изможденные лица испуганных детей, ликующие лица победителей…
Танк «ИС-2» с надписью «Фронтовая подруга» возле расстрелянного Рейхстага… Двухсоттрехмиллиметровая гаубица на гусеничном лафете, прямой наводкой стреляющая вдоль улицы…
А теперь, получается, ничего этого не будет. Не случится. Странно, правда?
Эти дома если будут разрушены, то исключительно для осуществления проекта Шпеера по реконструкции столицы Третьего рейха. Эти люди…
Торопов не заметил, как машина въехала на оживленные улицы Берлина. Только что за окном машины мелькали деревья, и вдруг — улыбающиеся люди, вывески магазинов, алые полотнища флагов, пестрые рекламы. Женщины в ярких платьях, сверкающие на солнце автомобили.
Заиграла музыка — Пауль включил радио. Эту мелодию Торопов уже слышал неоднократно, очень популярная композиция, называется «Воздух Берлина». Очень немецкая мелодия, прекрасно звучащая как в исполнении диксиленда, так и духового оркестра, легко превращаясь из легкой зарисовки в военный марш.
Разглядывая рекламные щиты, Торопов вдруг подумал, что российские города в новом варианте своего существования будут не так уж сильно отличаться от погибшей реальности. Рекламы будут практически теми же. Немецкие фирмы останутся прежними, больше станет японских, меньше американских… Хотя, вон, «кока-кола» прекрасно чувствует себя на улицах Берлина. Символ демократии на службе тоталитаризма?
Кстати, нужно, наверное, следить за своими интонациями. Возвышенные и пафосные фразы, прекрасно смотревшиеся в постах на форуме, при встрече с серьезными людьми Третьего рейха могут выставить Торопова наивным романтическим дурачком. Не стоит. Только деловой разговор с прагматичными людьми. И здоровый цинизм.
— Вот здесь останови, — сказал Нойманн. Пауль вывел машину из потока, затормозил у края тротуара. — Встречаемся у лодочной станции.
Пауль кивнул, Краузе обернулся, посмотрел вопросительно на штурмбаннфюрера.
— Сопровождать не нужно. — Нойманн открыл дверцу, оглянулся на Торопова. — Нам же не нужен эскорт?
— Конечно, нет, — ответил Торопов и стал выбираться из машины, неловко елозя по заднему сиденью.
Чертов Нойманн заранее подумал, что через левую дверцу при таком потоке машин выбраться будет невозможно. А Торопов не подумал… Да если бы и подумал, так Нойманн ведь в любом случае садился справа.
— Жарко. — Нойманн посмотрел на небо, потом надел фуражку.
— Жарко, — кивнул Торопов. — Зачем мы все-таки приехали в город?
— Прогуляться, подышать воздухом Берлина, выпить кофе… Позавтракать, мы же собирались позавтракать.
— Это понятно. — Торопов отошел в сторону, чтобы пропустить семью — папа, мама, трое детей-погодков, от пяти до восьми лет.
Дети наперебой что-то восторженно кричали, мама отвечала, призывая, похоже, к спокойствию.
Идиллия, подумал Торопов.
— Идиллия, — сказал Нойманн, будто прочитав его мысли. — Счастливые люди на счастливой земле… Ходят и не знают, что до начала войны осталось чуть больше месяца…
— А если бы знали? — спросил Торопов.
— Полагаете, они были бы менее счастливы? — Нойманн похлопал себя по карманам. — Черт, забыл сигареты в другом костюме… Так что, думаете, если бы они узнали, что первого сентября начнется война с Польшей, война, которая еще через несколько дней превратится в мировую, то они не так бы веселились? Вот, смотрите, молодые лейтенанты люфтваффе. Они болтают с девушками, что-то врут им по авиационному обыкновению… Они пришли бы в ужас от мысли, что через месяц будут бросать бомбы на головы поляков? Убивать женщин, детей, стариков? Или будут сбивать польские самолеты? Что вы, они были бы счастливы! Приключения, подвиги, награды! Награды, подвиги и приключения! Господи, да ведь даже вот эти девчонки пришли бы в восторг от мысли, что Германия объявила войну полякам, которые давно заслужили наказания. В Союзе немецких девушек все очень доходчиво объясняют. Вы никогда не задумывались над иронией истории? Не Германия оторвала у Польши территории, а Польша у нас. У нас даже Литва земельки отъела немного. Мы — обижены. Мы не агрессоры, мы только восстанавливаем справедливость. Вы разве не знали, что у поляков был план совместно с Францией и Англией уничтожить Германию как великую державу? Но мы ведь сейчас не хотим уничтожить Польшу, нам нужно вернуть Данцигский коридор. Всего-то — кусок земли, который никогда полякам не принадлежал. С Австрией у нас этот номер прошел? С Чехословакией — дважды. Без потерь, без крови, как тут не уверовать в нашу непобедимость. Генералы — те да, те еще сомневаются, они не уверены в способностях вермахта и в стойкости немецкого солдата, но мы-то с вами знаем, что все пройдет даже лучше, чем планировалось… И наша с вами задача состоит в том, чтобы и дальше у великого германского народа все было хорошо. Нам с вами ведь наплевать, что остальным народам придется… э-э… потесниться как в прямом, так и в переносном смысле. Наплевать?
— Послушайте, Нойманн. — Торопов чуть ослабил галстук, хотя прекрасно понимал, что это не галстучный узел мешает дышать, а злость, которая комком полезла по горлу. — Мне несколько надоело, что вы постоянно меня провоцируете…
— Я? — Нойманн сделал удивленное лицо. — Я вас провоцирую? Да что вы? Зачем мне это?
— Вы постоянно тычете… пытаетесь тыкать меня лицом в грязь, называете меня недочеловеком… Чего вы хотите от меня? Чтобы я сказал, что мне жалко славян, евреев и цыган? Так мне не жалко! Не жалко! — Торопов в самый последний момент понизил голос, не дал себе ворваться в крик. — Мне наплевать на всех, кто исчезнет в результате моих действий. Кто просто исчезнет или кого убьют ваши парни… помимо тех, кто и так погиб бы в той войне. Я все уже решил там, возле Уфы. Первая реакция всегда самая правильная. Всегда! Я хочу жить! Вы меня слышите? Я вам в сотый раз говорю, что хочу жить. Я. Если мне для того, чтобы выжить, нужно будет не просто передать вам информацию, а начать отстреливать людей собственными руками, я возьму пистолет или автомат и буду стрелять. Один человек за год моей жизни? Пожалуйста. За месяц? За неделю? За час? Да ради бога!
