Александр Золотько - Цель - Перл-Харбор
— Сегодня у вас праздник? — спросил Торопов.
— У меня? — Нойманн ткнул себя пальцем в грудь и покачал головой. — У вас праздник, херр Торопов… Простите, херр оберштурмфюрер. У вас — праздник.
Нойманн полез во внутренний карман своего великолепного мундира, достал конверт и протянул его Торопову.
— Я не с того начал, — без раскаяния в голосе сказал Нойманн. — Вечно я так… Вот, это — ваши документы. Новые документы, настоящие документы… Полагаете, легко было решить вопрос о присвоении высокого звания и статуса недочеловеку?
Торопов почувствовал, как дрожь пробежала по телу. Протянул руку за конвертом и увидел, как трясутся пальцы.
Вот оно… свершилось…
Торопов сглотнул, все еще не решаясь взять конверт. Так и стоял с протянутой рукой. С дрожащей протянутой рукой. А Нойманн не торопился, чертов Нойманн протягивал конверт, улыбался, прищурив левый глаз, словно целясь Торопову в лоб.
А если это идиотский розыгрыш, с ужасом подумал Торопов. С них станется, между прочим. Эти суки всячески старались его унизить и оскорбить. Сколько раз провоцировали Торопова на ссору, сколько сил и нервов стоило тому не повестись, не поддаться этим троллям… И сейчас может оказаться, что в конверте — пустышка. Обманка. И окажется, что этот розыгрыш уроды готовили с того самого дня, когда фотографировали Торопова вот в этой самой комнате.
Ведь и вправду — присвоение офицерского звания иностранцу, да еще и неполноценному иностранцу, — событие необычное. Что-то там у них изменилось потом во время войны, но даже тогда… Русский — офицер СД? Да он даже отбора не пройдет… не смог бы пройти. Нужно было, кажется, вначале вступить в СС и только потом… Или он путает. Или это путается все в его голове…
— Берите, не бойтесь. — Нойманн сунул конверт между дрожащих пальцев Торопова, как в щель почтового ящика. — Сегодня не день дурака… Да вы и не дурак, если разобраться. Открывайте — у вас сегодня необычный день. Я бы даже сказал — самый значимый день в вашей жизни.
Торопов открыл конверт. Деньги. Довольно толстая пачка денег.
— Это… как это у вас называют… — Нойманн задумался, шевеля в воздухе пальцами. — А, подъемные. Вы получаете звание, у вас появятся расходы. Вы же устроите небольшую пирушку вашим друзьям? Ну, почти друзьям. Устроите?
Торопов кивнул, сунул деньги, не считая, в карман своих парусиновых брюк, достал из конверта удостоверение. Открыл.
Его фотография. И его имя и фамилия. Немецкими буквами, готикой, но он смог разобрать. Два «ф» в конце. Торопов коснулся пальцами своей фотографии. Осторожно провел кончиками пальцев по странице. Вот печать. И подпись… Торопов попытался разобрать, чья фамилия стоит возле подписи, но не смог — на глаза набежали слезы.
Торопов смахнул их ладонью.
— Ладно вам. — Нойманн легонько, самыми кончиками пальцев, похлопал Торопова по плечу. — Хотя, конечно, всякий человек в такую минуту расчувствовался бы, не только славянская обезьяна…
— Спасибо, — искренне поблагодарил Торопов. — Я… я оправдаю… я докажу…
— Или подохнете, — сказал Нойманн. — У нас это быстро. Значит…
Нойманн осторожно вытащил удостоверение из пальцев Торопова.
— Не дергайтесь так, никто не забирает вашу игрушку. Я ее кладу вот сюда, на письменный стол. Видите? Вы еще и деньги сюда положите, чего уж там. Зачем вам тащить все это в ванную? Еще забрызгаете, намочите…
— Да-да, конечно… — Торопов вытащил из кармана купюры, положил их возле удостоверения, разгладил, выровнял по краю стола. Снова разгладил.
— Сколько вам понадобится времени на мытье?
— Пять минут.
— Да не суетитесь, волшебство не исчезнет, — засмеялся Нойманн. — Оно будет здесь. И это — далеко не самое волшебное действо, которое ожидает сегодня маленького русского предателя…
— Десять минут. Плюс — бритье…
— Не брейтесь, вас обслужит цирюльник. Зря, что ли, я его сюда привез? Вы мойтесь, а он будет вас ждать в коридоре. Потом, вымытый и побритый, приходите сюда, и мы продолжим строить планы на сегодня. Да?
— Да, — выдохнул Торопов. — Да, конечно.
Он помылся быстро, а парикмахер, пожилой немец в белой куртке, не спешил. Не торопясь, щелкнул несколько раз ножницами, подравнивая волосы на голове, потом не спеша правил опасную бритву на ремне, который принес с собой, медленно взбивал пену в металлической посудине, покрывал щеки и подбородок Торопова пеной и долгими, плавными движениями снимал ее вместе со щетиной сверкающим лезвием.
Торопову хотелось поторопить старика, выхватить полотенце и самому стереть со щек остатки пены.
Не дергайся, Андрей Владимирович. Не дергайся. Это тебе кажется, что брадобрей тормозит. Это просто тебя лихорадит. Ничего не изменится, если ты вернешься в комнату на пару минут позже. Ничего не изменится.
Если это все-таки издевательский розыгрыш — то он и останется розыгрышем. Если правда…
Парикмахер отступил в сторону, Торопов пробормотал «данке» и быстрым шагом вернулся в свою комнату.
Нойманн, насвистывая, раскачивался на стуле возле письменного стола, в комнате ничего не изменилось. Почти ничего, одернул себя Торопов. На застеленной кровати поверх покрывала лежал мундир. Такой же белый, как мундир Нойманна. Только в левой петлице было не четыре «шишечки», как у штурмбаннфюрера, а три. И две полоски под ними.
— Ваша форма, херр обер-штурмфюрер, — торжественно провозгласил Нойманн. — Я попросил хозяйку отутюжить китель и брюки.
Торопов осторожно прикоснулся к кителю. Еще теплый, еще не остыл после прикосновения утюга.
— Одевайтесь, обер-штурмфюрер, — сказал Нойманн, вставая из-за стола. — Я подожду вас внизу.
И вышел.
Торопов оглянулся на закрывшуюся дверь, медленно опустился на колени и погладил ладонью белые туфли, стоявшие у кровати. Не парусиновые чудовища, которые носил все это время, а кожаные, блестящие, словно лимузин. Два лимузина.
Волшебство продолжается. Продолжается…
Торопов оделся. Не сразу справился с галстуком, но потом успокоился и завязал аккуратный узел. Застегнул китель. Медленно, словно во сне, надел фуражку. Подошел к зеркалу и не сразу смог заставить себя открыть зажмуренные глаза.
Вот так вот. Это вам не дурацкая аватарка на сайте. Не виртуальная энкавэдэшная формочка, простенькая пролетарская. Это — форма. И это — обер-штурмфюрер СД, а не сетевой деятель. За ним признали право на ношение этой формы, признали право вершить судьбы мира, как бы патетически это ни звучало. Он и вправду будет решать судьбу планеты, будет поворачивать стрелу истории. Если нужно — с кровью, с хрустом суставов, с треском ломающихся позвоночников.
Торопов шагнул было к двери, но спохватился, вернулся к столу, взял свои новые документы. На всякий случай глянул на фотографию и убедился, что все осталось на своих местах — и фото, и печать, и затейливая подпись человека, выдавшего удостоверение.
Вот так, сказал Торопов и спрятал документы во внутренний карман кителя. Вот так — и спрятал деньги в карман брюк.
Вот так.
Еще раз посмотрел в глаза своему отражению в зеркале и вышел из комнаты.
Он словно снова вернулся в детство.
Мать привезла своему Андрюшке матросскую форму из Москвы. Почти как настоящую, надела на сына и разрешила выйти во двор в ней — в новенькой, отглаженной, еще пахнущей магазином. И Андрюшка спускался по ступенькам крыльца, пытаясь сдержать улыбку, пытаясь соответствовать форме, настоящей моряцкой форме, видеть, КАК смотрят на форму приятели, и не выпустить наружу счастливую улыбку…
Торопов спустился по лестнице на первый этаж. Фрау Лизелотта, стоявшая в дверях кухни, издала какой-то восхищенный возглас, всплеснула руками и даже приложила к глазам платок. Она восхищена! Она не ожидала, что ее жилец так потрясающе выглядит в форме. Она вообще не ожидала, что он — обер-штурмфюрер СД, сука старая, когда бегала к участковому, или как тут у них называется шуцман, отвечающий за порядок на их улице. Бегала, доносила, а тут…
Но восхищение на лице старухи было таким искренним, что Торопов решил — не будет отбирать у бабки ее дом. Была такая мысль — попросить именно этот домик для себя, чтобы выгнали фрау Лизелотту.
Ладно, подумал Торопов, пусть живет здесь. Тем более что домик так себе. Наверняка есть еврейские реквизированные особняки и получше.
— Браво! — сказал Нойманн, встретив Торопова на крыльце. — Неплохо выглядите, господин обер-штурмфюрер. Почти совсем как человек…
Сволочь, подумал Торопов, спускаясь с крыльца. Ладно, еще немного я тебя потерплю. Но после…
— На заднее сиденье. — Нойманн легко, будто мальчишка, сбежал по ступенькам, подошел к машине. — Вы хотите ехать справа или слева?
— Все равно, — ответил Торопов. — Какая разница?
