Александр Логачев - Разрубленное небо
— Я говорю о двух сохэй, некогда изгнанные из обители. Они должны были убить гостивших у тебя в Ицудо Кумазава, лучше обоих. Я ничего не знаю об убийцах, посланных не мною. Убивать тебя, Ямомото-сан, я никого не отправлял.
Экс-император говорил терпеливо, но Артем чувствовал, что тот едва сдерживает раздражение. Видимо, все-таки не для того он затащил Белого Дракона в гости, чтобы вместе с ним считать убийц, а для чего-то совсем другого.
— Ты говоришь, Кумазава плохие, потому что служат плохому сиккэну, — задумчиво проговорил Артем. — Допустим. Но почему надо было убивать Кумазава именно у меня в замке? Можно было убить в столице, подстеречь на одной из глухих дорог, подкрасться на постоялом дворе, будь неладны эти дворы! Почему же все-таки в моем замке?
Вот чего Артем точно не собирался делать — затевать дискуссии о морали и нравственности. Мол, как же ты мог, император, хоть и бывший, и ныне действующий монах, то бишь религиозных чувств человек, докатиться до того, чтобы подсылать убийц к живому человеку. Бесполезны эти разговоры, пустая трата слов и времени, сотрясение воздуха. Раз подослал — значит, чувствовал себя вправе. И уж точно бывшему цирковому гимнасту не удастся наскоро перевоспитать и даже просто устыдить бывшего императора, который к тому же старше гимнаста чуть ли не вдвое.
— Ты спросил, почему у тебя в замке, а не где-нибудь еще? Ты очень умен, раз задал такой вопрос. — Дважды щелкнули костяшки четок. На сей раз щелчки были мягкие, снисходительные. — Я отвечу тебе честно. Чтобы вторая тень пала на тебя, Ямомото-сан. Первая же пала на тебя после убийства военачальника Такаши…
— Смерть Такаши — не твоих ли рук это дело, Годайго-сан? — в лоб спросил Артем.
Что ж, у бывшего императора появились все основания крепко разобидеться. Одно дело, когда ты сам признаешься в попытке убийства политических противников, совсем другое — когда тебя подозревают в убийстве прославленного военачальника, народного героя.
Годайго немигающим взглядом смотрел на Артема, беззвучно перебирая четки. Экс-император о чем-то напряженно размышлял. Может быть, о том, не пришла ли пора отдать приказ порвать гайдзина двум своим цепным псам, которые никуда не вышли, как сидели в комнате рядом с порогом, так и продолжали сидеть. Или глухие, или Годайго им доверяет как себе.
— Нет, Ямомото-сан, — наконец снова открыл рот Годайго. — Я не знаю, кто убил военачальника Такаши. Но не приложил ли ты к этому руку, Ямомото-сан?
— Нет, Годайго-сан, не приложил. Честно говоря, я впервые услышал о таком военачальнике только в связи с его смертью.
Император-инок кивнул, будто бы поверил. Судя по всему, его не слишком волновал поиск истинных убийц военачальника.
— Однако пополз осторожный слух, будто это ты подослал к нему убийц. — Каждую фразу Годайго сопровождал перебрасыванием костяшки на четках. — Потом я узнаю, что сиккэн отправил в Ицудо своего самурая Кумазава Хидейоши. Мне становится известно, что сиккэн поручил ему доставить даймё Ямомото в Хэйан, что сиккэн собирается учинить даймё Ямомото дознание по поводу убийства военачальника Такаши. Еще я узнаю, что за Хидейоши увязалась его странная сестра…
Когда Годайго заговорил о сестре Хидейоши, то на лице его явно проступило отвращение. «Интересно, он не очень жалует женщин как таковых или только женщин, которые пытаются в чем-то состязаться с мужчинами? Или у него что-то личное к Ацухимэ. Допустим, когда-то отказала ему. Любопытно, надо будет взять на заметочку…»
— Как я сказал, одна тень уже накрыла тебя, Ямомото-сан, — продолжал говорить Годайго. — Я представил, что случится, когда упадет тень вторая — когда сиккэн узнает, что в твоем замке были убиты его посланцы. Что бы ты тогда ни говорил в свое оправдание, на кого бы ни указывал, сиккэн бы уже не сомневался — это ты убил военачальника Такаши, а затем и его посланцев, когда узнал, что им поручено. И ты стал бы врагом сиккэна… А враг сиккэна — мой друг. — Годайго снова натянул на лицо улыбку кобры. — Тогда бы я пришел к тебе с дружбой, Ямомото-сан, и ты бы ее принял. Потому что нигде ты не смог бы укрыться от гнева сиккэна. Ни в одном замке, даже самом неприступном, ни на Окинава, ни на других дальних островах, ни в одних горах, даже на затянутой облаками вершине Фудзи. И никто не смог бы помочь тебе, и не стал бы помогать. А я бы смог. И стал бы…
Разговор нравился Артему все меньше и меньше. Понятно, что и с самого начала не нравился, с первого «здрасьте». Да и кому понравится, когда приволокли силой, да еще при этом опоили дрянью. Вдрызг разонравилось происходящее, когда этот, с позволения сказать, собеседник будничным тоном сообщил, что собирался убить твоих друзей. Но оказалось, что предел неудовольствия еще не достигнут, еще есть чему и куда ухудшаться. А особенно не нравились Артему прямота и откровенность бывшего императора. Не к добру такая прямота…
Две мысли пронеслись в голове Артема, как птицы над водой. Мысль первая: товарищ бывший император — чокнутый фанатик, в этом нет никаких сомнений. Мысль вторая: вот ведь, блин, кажется, угораздило вляпаться в самое хитросплетение политических интриг. И совершенно непонятно пока, как из всего этого выпутываться.
— Чего же ты хочешь от меня, Годайго-сан? — впрямую спросил Артем.
Экс-император оценил его прямоту и так же прямо ответил:
— Мне нужен Белый Дракон.
Собственно, именно это Артем и предполагал услышать. А для чего еще мог ему понадобиться гайдзин Ямомото? Только как Белый Дракон и мог понадобиться.
— Я понимаю, — Артем кивнул. — Но для чего тебе вдруг понадобился Белый Дракон?
— Для чего? Чтобы спасти мою страну! И меня ничто не остановит на этом пути! — Годайго взмахнул рукой с четками.
— Разве стране что-то угрожает? Монголы разбиты…
— Монголы?! Есть кое-что похуже монголов. Род Ходзё — вот кто хуже и страшнее любых монголов.
Годайго неожиданно для Артема проворно вскочил на ноги и принялся вышагивать вдоль стола, от одной стены к другой.
— Задумайся вот о чем, Ямомото-сан! Никогда прежде чужие армии не приближались к нашим берегам. Никогда прежде правители иных земель и в страшных снах не могли вообразить, что нападают на страну Ямато. Знали, что сами Небеса станут на защиту страны Ямато и принесут погибель варварам. Так почему сейчас варвары решились, почему набрались храбрости? Я скажу тебе почему, Ямомото-сан. Потому что ослабла страна Ямато за время правления дома Ходзё. Ослабла, как слабеет человек, рана которого не заживает, а продолжает кровоточить. Кровоточащая рана моей стране нанесена домом Ходзё. Во время их регентства лишь стоны и крики о помощи слышны отовсюду. Только в доме Ходзё нескончаемый праздник, только они прирастают землями, только они богатеют…
Наблюдая за мечущимся от стены к стене экс-императором, Артем подумал, что тот, похоже, не только к женщинам «испытывает такую личную неприязнь, что кушать не может», но и к дому Ходзё. Вопрос — к кому больше…
— Хитрый Ясутоки и нападение монголов сумел обернуть себе на пользу. Он уговорил напуганного императора подписать закон, по которому сиккэн получает право мобилизовывать людей, не являющихся вассалами бакуфу, а также право изымать на военные нужды продовольствие у любого подданного Хризантемного трона. Каково, а? У любого! У кого пожелает! Я знаю, у кого пожелает Ясутоки — у своих противников, у тех, кто станет выступать против дома Ходзё, даже у тех, кто всего лишь скажет слово против Ходзё. И конечно, число противников дома Ходзё сразу станет меньше. Как же иначе, когда каждый будет знать, что в любой момент в твой дом могут ворваться воины Ходзё и отобрать все продовольствие на военные нужды. А если станешь сопротивляться, откажешься, поднимешь мятеж, то Ходзё в ответ поднимет против тебя императорскую армию…
Император-монах вдруг резко повернулся, метнулся к столу, опустился на колени, нетерпеливым движением раскрыл стоявшую на столе коробку для бумаг.
— Скажу о том, о чем знает очень мало людей. Вот. — Годайго достал из коробки свернутый трубкой лист рисовой бумаги, потряс им. — Вот тайно снятая копия письма монгольских вождей…
— Монгольских вождей? — вырвалось у Артема.
— Да, монгольских вождей. — Годайго развернул бумагу. — Это письмо доставили корейские моряки. Они переправляли через пролив двух монгольских послов, но их судно попало в шторм, перевернулось и затонуло. Корейские моряки выжили, потому что умели плавать. Послы плавать не умели и утонули. Послы, понимая, что обречены, едва начался шторм, запечатали письмо в непромокаемый футляр и отдали корейцам. Такую историю поведал сиккэн императору, когда принес во дворец это письмо. А потом сиккэн зачитал письмо императору.
Экс-император поднес бумагу близко к глазам, близоруко прищурился:
