Александр Логачев - Разрубленное небо
— Подожди говорить, Ямомото-сан, — поднял руку Годайго. И сказал, повысив голос и глядя поверх плеча Артема: — Эй! Принесите сюда мечи даймё Ямомото!
Артем услышал, как сзади прошуршала отодвигаемая дверь и затопали шаги.
— Я понимаю, о чем ты думаешь, — сказал Годайго, глядя Артему в глаза. — Ты думаешь о том, что я убью тебя, если ты откажешься. И ты хочешь меня обмануть. Мне не нужен обман. Мне не нужен союзник, который будет думать только о том, как предать меня. Мне нужен искренний союзник, и только такой. Так вот, Ямомото-сан. Ты сейчас получишь назад свои мечи. И я даю тебе слово, что отпущу тебя живым, что бы ты ни ответил мне. Правда, если ты, в свою очередь, дашь слово никому не передавать содержание нашего разговора и вообще никому не говорить о нашей с тобой встрече…
Годайго выжидающе смотрел на Артема. Чтобы оттянуть последнее слово, Артем спросил у собеседника, показав рукой себе за спину:
— Кто эти люди? Монахи?
— Монахи-сохэй, — Годайго подтвердил догадки Артема. — Недавно я обошел все крупные монастыри и заручился их поддержкой. А это сила, Ямомото-сан. Один монастырь Энрякудзи готов выставить десять тысяч воинов, монахов-сохэй. За месяц мы соберем огромное войско, а еще через месяц войдем в Хэйан.
Что говорить, заманчивые перспективы рисовал гражданин бывший император. И возможно (хотя кто его знает, как оно обстоит на самом деле), переворот имеет все шансы на успех. Только вот Артем категорически не хотел впутываться в государственные перевороты, равно как и вообще в политические интриги любого размаха и сложности. Ну зачем оно ему это надо? Едва только кровью и потом он завоевал право быть даймё, и тут же, считай, без передыха впутываться во что-то еще. К тому же ребенок вот-вот появится на свет, и в голове куча планов по части толкания вперед технического прогресса… Конечно, ставши сёгуном, двигать что бы то ни было будет многократно сподручней… Да только дожить надо еще до сёгуна, а это, думается, будет ой как непросто в переворотных бурях. К тому же не факт, что от тебя тут же не попытаются избавиться твои совсем недавно приобретенные союзнички — на всякий случай, чтобы тебе первому не пришло в голову избавиться от них.
К тому же лично у Артема не было никаких претензий к «кровавому режиму» сиккэна Ходзё Ясутоки. До сего момента он ему не мешал править в отдельно взятой японской провинции. Правда, не очень понятно, что ждет даймё Ямомото в Киото, может, древнеяпонский орден на грудь за все хорошее, а может, несправедливое обвинение в убийстве этого чертова Такаши, слышать о котором Артему уже порядком надоело. Хуже всего, конечно, если придется подумать, кладя голову на плаху: «Мать твою за ногу, что же я, идиот старый, не согласился на предложение славного парня Годайго! Сейчас бы вел армию в бой, глядел с холма, как бегут прочь враги, и в мыслях уже называл бы себя сёгуном. А так…» И полетит вниз топор палача…
Непрост был выбор, ох, непрост. И Годайго, видимо, это тоже понимал, не зря не торопит. Хотя, конечно, неделю на размышление не даст. И более того, без ответа из дома не выпустит.
В общем-то, решение у Артема уже вызрело. Через год-другой он, возможно, и согласился бы на предложенную авантюру, сулящую скачок из пешек прямиком в ферзи. Но сейчас он был не готов.
Да вот только как объявить о своем решении сидящему напротив человеку? Честно и откровенно? А ну как обманул товарищ Годайго? Хотя… дал слово. А это как-никак слово бывшего императора и — одновременно — слово будущего императора, ведь он же не сомневается, что взойдет на престол. Дал слово в присутствии свидетелей, хоть и своих верных слуг, но все же, все же…
Или, на всякий случай, попробовать обмануть? Заявить, стукнув себя в грудь, мол, располагай мной, херр Годайго. Мол, пошли войной на Ходзё. А потом что? Сколько тянуть эту тягомотину? И чем ее закончить? Отказом с безопасного расстояния? Тогда точно станешь главным врагом Годайго на всю оставшуюся жизнь. И всю эту оставшуюся жизнь только и останется, что уворачиваться от посылаемых Годайго монахов-убийц. Их же там полно, несметные тыщи… И, дав липовое согласие, не увязнешь ли потом в трясине политических интриг по самую макушку, что уж не выбраться из них будет никогда и ни за что?
Фу… Ну, кривая, вывози.
Артем решился.
— Годайго-сан, — сказал он. — Я даю слово, что вычеркну этот вечер из памяти. Навсегда. Не было его. Не было этого дома, который я и вправду не знаю, где находится и чей он, и двор ли это постоялый или чей-то жилой дом. Я даже вычеркну из памяти господина Касано. Не был я у него в гостях, не пил его вкусное саке. Я покинул постоялый двор, чтобы осмотреть окрестности, показавшиеся мне красивыми, заблудился, а тут и ночь… Прошу простить меня, Годайго-сан, но я не могу принять твоего щедрого предложения встать под твои знамена. Быть твоим союзником, союзником человека, в жилах которого течет кровь богини Солнца Аматэрасу, — великая честь для любого жителя страны Ямато, но я не готов выступить против Ходзё Ясутоки… У меня нет ненависти к нему ни как к человеку, ни как к политическому деятелю. Я здесь недавно и не разобрался еще в политической ситуации. Я не знаю, кто прав, кто виноват, ты или Ходзё Ясутоки. Я не могу поддержать тебя из-за одного желания стать сёгуном. Или из-за одного страха. Пойми меня, Годайго-сан…
— Мне жаль, Ямомото-сан. Но это твой выбор. Я отпускаю тебя — я дал слово. Помни и ты о своем слове…
Глава четырнадцатая
ЭТА ЛУННАЯ НОЧЬ ТАК БЫЛА ХОРОША
Артема сопровождали двое давешних носильщиков. От сопровождения Артем отказываться не стал, потому как понятия не имел, в какую сторону идти, равно как не имел понятия, где он находится. На дворе уже стояла полноценная ночь, что самостоятельный поиск дороги отнюдь не облегчало. Ну а оставаться ночевать в доме Годайго — это уж увольте…
Двое пеших проводников с фонарями в руках первыми шли по тропе. Замыкал процессию Артем. На иной порядок он вряд ли бы согласился. Поворачиваться спиной к кому-нибудь из людей Годайго не хотелось самым категорическим образом…
Тропа сбежала вниз с холма, на котором стоял дом, где они так мило побеседовали с бывшим императором-монахом, обогнула сильно заболоченный пруд, где, словно в последний раз, надрывалось горластое лягушачье племя, опять поползла вверх.
Наличие двух мечей, которые ему вернули, успокаивало. У проводников ведь никакого оружия. Сзади — Артем то и дело оглядывался — тоже никто не крался.
Тропа была видна вплоть до самого дома на холме — за это спасибо луне, светившей не хуже иного прожектора. В такую ночь на открытом месте можно было обойтись и без фонарей. Другое дело, если зайдешь под деревья, тут уж без помощи рукотворного света можно и грохнуться, да так, что и ноги переломать недолго.
Голова была ясная и пустая. Думать ни о чем серьезном не хотелось. Видимо, слишком много сегодня всего произошло, слишком много информации вылилось на голову бедного, старого и больного циркача. Мозги, что называется, перегрелись, и, как радиатору, им требовалось подостыть. Но совсем ни о чем не думать тоже невозможно. Как оно обычно и бывало с Артемом в такие минуты, он сосредоточился на первой пришедшей в голову ерунде, словно это не ерунда, а великая важность, стал обмусоливать ее мысленно и так и этак.
В голову ему, оказывается, запали слова Годайго о том, что тот, вновь взойдя на Хризантемный престол, отменит практику кисин. И вот Артем стал думать — а случись такое и в самом деле, что ж из этого, из отмены кисин, может получиться?
О сделках кисин Артем был наслышан и, более того, в дальнейшем не исключал и своего в них участия.
Из всего того, что Артем узнал об этих сделках, вывод напрашивался однозначный — именно благодаря практике кисин в Стране восходящего солнца сложилось самурайство как класс. Кроме того, благодаря именно сделкам кисин крупные монастыри превратились в форменные города-крепости, мало чем уступающие древнегреческим полисам, стали влиятельной политической силой.
А все из-за чего? Где-то примерно году эдак в семьсот шестьдесят каком-то — если Артем правильно все посчитал — была проведена Великая земельная реформа. Реформа, хоть и звалась Великой, однако, как это не раз случалось в мировой истории (и не в одной только древней Японии), с треском провалилась. Вернее, результаты ее вышли вовсе не такими, как ими замышлялось реформаторами. Скажем, появление практики кисин вовсе не входило в реформаторские планы. А вот поди ж ты — она появилась на свет.
Дело было в следующем. Реформаторы обложили многочисленными и обременительными налогами простых держателей земли, а крупных землевладельцев от большей части налогов избавили. Как нетрудно догадаться, мелким и средним землевладельцам такое положение вещей не шибко пришлось по душе. И чем дальше, тем нравилось все меньше и меньше. Люди, естественно, стали искать лазейки, чтобы уйти от налогового бремени, как искали их во все времена и при всех режимах. И, как водится, нашли.
