Наследник из прошлого - Дмитрий Чайка
— Чего вам надо от меня, а? — испуганным голосом проскулил я. — Чего вы пристали, господа? Я ж не трогал вас.
— Еще бы ты нас тронул, — хмыкнул Любимов, рослый парень с голубыми глазами и темно-русой копной волос на голове. — Смешно сейчас сказал.
— Сюда слушай! — Волков, могучий, почти квадратный малый со свернутым в драке носом приподнял меня над землей. — Ты уже утомил изрядно, юродивый. Больше повторять не стану. После летней практики, когда станешь совершеннолетним, тут же выходишь в отставку. Твой контракт казне будет выплачен, а мы тебе уже нашли бабенку потолще. Ты женишься на одной купчихе из Святославля Египетского, возьмешь ее фамилию и не выйдешь за городские ворота, пока не сдохнешь от старости. Жить будешь как человек, а не как твоя мамаша… Понял?
— Понял, господа, — просипел я. — Да только не пойму, за что мне счастье такое?
— Мы твою рожу холопскую видеть не желаем, — совершенно серьезно сказал Любимов, скаля зубы. — Как подумаем, что в войске такой, как ты, будет служить, прямо кушать не можем. Мы в войске, и ты в войске. Невместно это для нас. Понял?
— Я понял, господа! — просипел я. — Не бейте только!
— Ну вот! — удовлетворенно заявил Волков и опустил меня на землю. — А то кобенился… А ты, Любимов, говорил полегче! Глянь, как вразумляет! Самое то, что надо! Пошли отсюда, превосходные, не желаю эту вонь нюхать!
Они повернулись и пошли по сводчатому коридору не оглядываясь. Здоровые, богатые, наглые… Настоящие хозяева жизни, не то что я. Надо в спальню возвращаться, иначе дежурный наставник меня с дерьмом съест. Из нарядов потом не вылезу. Я же не они…
Затхлый сумрак спальни укутал меня одеялом покоя. Тут мне всегда хорошо и уютно, словно дома. У меня ведь настоящего дома не было, сколько себя помню. А тут, когда все спят, я могу думать о чем хочу, я почти свободен. Сейчас не орет взводный, не бьет поварешкой стряпуха и не пинает конюх. Я могу поразмыслить обстоятельно, поразмыслив над полученной информацией.
Итак, я не говорил ни единой живой душе, что являюсь внебрачным сыном князя Остромира. Но пару недель назад мне сделали предложение, от которого невозможно отказаться. Впрочем, я попробовал и попал на больничную койку. А потом мне снова сделали предложение, и я опять его не принял, оказавшись в палате с тяжелым сотрясением мозга. Тогда-то я и занял тело этого паренька, которого жизнь гнобила с самого рождения. А почему он, то есть я, отказался? А потому что во мне, на удивление, тлела робкая надежда на то, что еще не все потеряно. А брак с купчихой и принятие чужой фамилии ставят крест на моей дальнейшей судьбе. Я живу так же, как и остальные ублюдки правящего дома — сыто и скучно.
Теперь о странном. То есть о том, о чем паренек по имени Стах не задумывался. Прослеживается прямая связь между моими откровениями про айдар, золотую гривну и побоями. Но это уже неважно, а вот важно совсем другое. А почему это меня так внезапно женить захотели, фамилию поменять и отослать в неведомую даль? И даже от армии меня откупить готовы, хотя это недешево совсем. За что такие благодеяния? Буду копать…
Глава 2
Мой лучший и единственный друг — Януш Клейменов, тот самый мальчишка, что сидел рядом со мной в палате на табуретке и давал пить. Большая жертва с его стороны, учитывая, что увольнительных в месяце всего четыре, и два из них преспокойно могли быть заменены нарядом за малейшую провинность. Был он невысокий, тощий и взъерошенный, как воробей. И, как и в моем случае, его фамилия говорила о многом. Происходил Януш из Солеградского жупанства, деревня Малые Душегубы. Почему название такое? Да потому что вокруг Солеграда частенько селили каторжников с клеймом на плече, отбывших свой срок и умудрившихся не сдохнуть в соляной шахте. Деревеньки там были одна другой краше — Висельники, Ухорезы, Горлохваты и прочие негодяи. И многие из них почковались выселками, а потому такие названия множились, прибавляя к имени метрополии приставку «Верхние», «Нижние» или «Новые». Раз в полсотни лет милостивые государи наши брались переименовывать эти деревни в нечто более благозвучное, но внезапно выясняли, что они давно уже переименованы их предшественниками, и в своем порыве останавливались. По документам деревни числились Всесвятскими, Рождественскими, Никольскими и прочими, но новых названий никто, включая местных жупанов, не знал и знать не хотел. А потому даже в официальной переписке использовались наименования, понятные всем, а не только чинушам из Земельного ведомства.
А вот дьяки Рекрутского Приказа Солеградское жупанство очень любили. Народец там жил боевой, не чета замордованным податями смердам Далмации, Сербии или Чехии, а потому все сироты и прижитые незамужними девицами ублюдки шли после положенных лет прямиком в славное Гвардейское имени маршала Деметрия Братиславское общевойсковое училище. Ну, теперь-то и вы поняли, почему его так никто не называл… Почему мальчишек забирали в семь лет? Да потому что, коли дожил ты до этого срока, значит и дальше жить будешь, а не сгоришь от случайной простуды или какого-нибудь особенно злого поноса. У смердов половина детей до трех лет помирает, а казне ни к чему такие расходы впустую нести. А учитывая, что сирот в семьях родичей кормили по остаточному принципу, то на службу шли те, кто за жизнь был приучен цепляться зубами и когтями. Те, кто и еду в ночи с соседского поля украдет, и у собаки дворовой кусок из пасти вырвет. Вот такая циничная математика…
Несмотря на то что училище занимало под тысячу квадратных десятин и напоминало нечто-то среднее между сельхозартелью, военным лагерем и тюрьмой, его по-прежнему именовали Сиротской Сотней, с каковым неблагозвучным названием оно и существовало третье столетие. Императорам постоянно требовалось мясо для войны, а потому после каждой эпидемии чумы или дизентерии Сотня распухала до неприличия, принимая в свои ласковые объятия новых отроков. Милость государей наших не знает границ, а потому они предпочитали бросать на убой безродных босяков, а не детей приличных родителей, исправно платящих налоги. Впрочем, частенько не хватало и сирот, и тогда Рекрутский Приказ начинал мести железной метлой, забирая в армию по одному парню с пятидесяти
