Голбец - Ярослав Костюк
Дядя вещал, потрясая воздетыми руками:
— Великие ангелы, ангелы Божьи, помогите нам, и да будет с вашим участием исполнена наша работа! И также ты, ADONAI, приди и дай нам силу, чтобы…
— Что это за звук? — перебил его Бабель. — Вы слышите?!
Ему чудился трубящий с улицы горн. Он потряс головой, потому что она была как чужая и набита чем-то плотным.
— Тебе показалось, — сказал дядя Яков. — Скоро ты придешь в себя!
В углу кто-то копошился. Перекладывал стопки церковных листков. Это был тот самый юноша с Торой. Дядя Яков помог Бабелю встать и вывел из кабинета.
— Она гналась за мной! — вспомнил Бабель. — Где я был?
— Кто гнался?
— Кукла.
— Забудь!
— Я ее видел! — сказал Бабель. — В жизни, по-настоящему! Но там, в коридоре, она была слишком большая, как бронепоезд…
— Об этом нельзя говорить!
Дядя сердито подтолкнул его в спину, и Бабель, держась рукой за стену, стал спускаться по винтовой лестнице — сбивчивое дыхание старика позади щекотало затылок.
— Враг — внутри, — скороговоркой шептал дядя, — но ты рассеял тьму! А теперь загляни в себя, видишь ли ты врага?!
Они спустились к выходу из храма, и тут все было залито солнцем — небольшая площадь от храма до угла улицы.
— Аптека в той стороне, — сообщил дядя. — Иди!
— Почему же вы сразу не сказали? — удивился Бабель. — Я бы мог просто купить лекарство!
Он уставился на погребенное в морщинах лицо старика, но ничего не смог прочесть на нем.
— Бедный Исаак! — сказал дядя. — Бедный мой мальчик!
Он развернулся и зашаркал прочь. Уже из глубины храма донеслось:
— Жду тебя к обеду! В моем доме!
Бабель пошел через площадь, ему казалось, незримая паутина прилепилась к его спине и не отпускает от храма…
— А это что такое? — спросил он себя, увидев в пыли следы подвод. Площадь словно иссекли нагайкой, оставив на ней грубые рубцы. Впереди показалась вывеска — полосатые старомодные буквы, цвета североамериканского доллара.
— Что со мной? — пробормотал Бабель. — Ничего не понимаю!
Он несколько раз моргнул и ничего не почувствовал, ощупал веко и не обнаружил и намека на конъюнктивит.
— Или это тоже мне кажется?
Он вдруг подумал, что дядя мог загипнотизировать его и со временем боль вернется. Кроме того, он испытывал тупое давление в переносице, и предметы вокруг выглядели яркими, контрастными, будто придвинутыми вплотную.
На дверях аптеки был наклеен листок:
* BAYER
* ASPIRIN
* HEROIN
ОТПУСК ЛЕКАРСТВ ДЛЯ КЛИНИКЪ
ИМПЕРАТОРСКАГО УНИВЕРСИТЕТА СВ. ВЛАДИМ╡РА
АПТЕКА А. МАРЦИНОВИЧА.
Внутри была очередь. А в застекленной витрине отражалась зеленая улица. Он встал в хвост очереди и стал разглядывать лекарства на полках — порошки в пакетиках, пластыри и бальзамы. В очереди перешептывались:
— А куда они поехали?
— А куда им ехать?
— Не знаю, но куда-то надо!
— Вот куда-то и поехали! То есть никуда!
Говорили двое, мужчина и женщина, Бабель не мог их видел. Он перевел взгляд на отражения, надеясь разглядеть говорящих, и задохнулся: не было людей, они обратились в дымные столбы, и по ним текли вверх грязные разводы. Все вокруг было черным, и даже ребенок застывший с конфетой во рту показался вдруг обугленным пеньком. Возможно, это была часть видения, скрытая, но он догадался, и они тоже догадались, и главное теперь — не показать своего прозрения; наконец что-то дрогнуло в воздухе, как будто сама реальность моргнула, поколебав шаткие контуры, и в глазах защипало. Впереди сверкнула лысина с родинкой, почти бородавкой, и седыми ласковыми волосиками за ушами; еще дальше из-под женского платка полыхнули рыжие кудри, похожие на гроздь лисичек; а еще дальше торчала фетровая шляпа, смятая и потертая так, что понять ее природный цвет не представлялось возможным, а уже в самом низу пускала блики рука с перстнем. Стоявшие в очереди распадались на части, на глаза, на уши, на подбородки, но и будучи собранными обратно вместе, не составляли единого целого. «А может быть, это я сам распадаюсь, — подумал Бабель, — от меня откалываются льдины и уплывают в океан безымянности, неназванности». Он кашлянул в кулак, косясь на соседа, проверяя, не случится ли с тем чего-нибудь: не растворится ли в воздухе…
Неожиданно подошла очередь.
— Чего вам? — спросил аптекарь, глядя на протянутые деньги.
Бабель обнаружил, что стоит перед окошком кассы с червонцем в руке. Словно из его восприятия выпал кусок времени.
— Раствор борной кислоты, — попросил он.
— Рецепт! — потребовал аптекарь вдруг.
— Почему рецепт? — удивился Бабель, но увидел в отражении мальчика с горном и, забыв обо всем, выбежал из аптеки.
В конце площади стоял лагерем отряд красноармейцев — сидя в телегах, бойцы курили, приглядываясь к новому месту. В каждой подводе скучали по две-три молодайки: крутобедрые, с высоким бюстом и волосами до пояса; к лодыжкам присохли зеленые змейки водорослей. В тени деревьев травила анекдоты группка бойцов. Бабель подошел к ним и увидел мальца с горном. Тот стоял к нему спиной: худенький, в шортах и маечке. Красноармейцы дружно одаривали его — кто пайкой хлеба, кто яблоком, а кто — улыбкой. Сорванец так и крутил белобрысой головенкой и, всхлипывая, на радостях промахивался рукой мимо предлагаемых угощений. А затем вдруг поднял горн и затрубил — звук ударил в купол неба, закружил ястребом — в точности такой, каким его услышал Бабель в кабинете дяди (все наконец объяснилось, и — слава богу!), но тут мальчишка обернулся, и оказалось, что глаза у него незрячие — пустые гнойники, слезящиеся, розовые, но с желтым глянцевым налетом… Бабель отшатнулся. И тут же увидел музыкантов. Они шли по улице, а за ними, путаясь в фалдах длинных кафтанов, трусили хасиды… свадьба ударила в обозы волной и закрутила в безудержном вихре. Выскочил откуда-то командир, заорал:
— Кто такие?! Почему безобразие?!
Он схватил за шкирку пробегавшего мимо хасида, но тот выпучил глаза и расхохотался ему в лицо, точно лисица пролаяла. Командир выхватил револьвер и ткнул рукояткой пейсатую, ненавистную ему морду:
— Уймись!
На пыль брызнула кровь. Ветер ударил в лицо, солнце упало и зависло у горизонта, раскаленный коричневый шар. Никто уже не сидел в телегах, хасиды трещали как сороки и с проклятиями плевались в сторону молодаек. Жених с невестой завалились в телегу. По бесконечной площади бежал дядя Яков и что-то выкрикивал, мальчик продолжал трубить
