Тренировочный день 2 - Виталий Хонихоев
— Кёника? — не понимает Виктор.
— Калининграда. — поясняет Светлана: — все тамошние его Кёником зовут, ну Кёнигсберг же. Вместе с ней в школе учились. Потом ее на регионе заметили, и она как-то тут оказалась, а я в Колокамском политехе учусь на заочке, паралелльно подработку нашла в малярной бригаде.
— Так ты у нас будущий инженер? — кивает Виктор: — круто. Удивлен что не в медицинском или не на гуманитарном каком-нибудь.
— В меде заочки нет. Там только очно. Людей же лечить потом. — поясняет девушка: — а как людей лечить, если только по учебникам все видел? Неет, медиков постоянно в морг таскают, они трупы режут и все такое, а я терпеть такое не могу. Брррр… — она зябко передергивает плечами.
— Но на политехнический… тебе там не сложно? — спрашивает Виктор, разглядывая свое изображение в зеркале. Видок весьма помятый, круги под глазами, морда лица опухшая и несвежая.
— Да нормально. Ладно, подвинься, гуляка… — Светлана отлипает от косяка и двигает его чуть в сторону. В умывальнике всего три раковины, но одна из них постоянно протекает неисправным краном и потому вода там перекрыта. Остается две, но одна из них стреляет струей воды не только из крана вниз, но и из вентиля — вверх и в сторону. Так что фактически остается одна раковина и по утрам возле нее бывает столпотворение.
— Надо бы кран починить. — рассеяно говорит Виктор, глядя как Светлана умывается.
— А ты умеешь? — она отряхивает воду с рук и вытирается полотенцем. Ее глаза довольно блестят, как два округлых черных камня. Как ониксы, думает он.
— Попрошу у Наколотова инструменты. — говорит Виктор: — у него газовый ключ должен быть, разводной. И все остальное. Мне главное резинку на прокладку найти нужно, вот ее где достать? — он вспоминает школьного завхоза и залежи противогазов там. Войны все равно не будет, по крайней мере химической тревоги так точно… нужно будет попросить один списанный, вырезать там клапан… ну или впрямую попросить материал для резиновой прокладки. Быть не может чтобы у Ашота Варгиевича ничего не завалялось. Тем более что нужно ему его пистолет Марголина вернуть, а то лежит у него в холодильнике, завернутый в старую рубаху, неспокойно с ним. А ну как пропадет? Нет в армии косяка страшнее чем оружие пролюбить.
Он переводит взгляд на Светлану, которая закончила умываться. Гибкая, сильная спина в одной футболке, футболка белая, с олимпийскими кольцами на спине и надписью «Олимпиада 80». Когда девушка двигается, становится ясно что бюстгальтера под футболкой нет. То ли принципиально, то ли просто дома не носит… но вообще глядя на нее Виктор понимает почему Батор в нее влюбился. Красивая, сильная, уверенная в себе…
— Слышь, Полищук. — говорит Светлана, закидывая полотенце на плечо: — я вечером все равно с Лилькой встречаюсь. Хочешь — познакомлю?
— Да неудобно как-то… — говорит Виктор.
— Это ты так говоришь, потому что с Айгуль замутил уже? Признавайся — было чего? — прищуривается Светлана: — никто еще не отказывался с Лилей познакомиться. Она девчонка — огонь. Просто я с ней не очень в хороших отношениях, но познакомить могу.
— Да не было у меня ничего с Айгуль. Просто как-то неудобно… тем более что ты с ней не сильно ладишь, сама же говоришь. — оправдывается Виктор, не желая признавать, что за один короткий день как-то незаметно стал болельщиком команды «Колокамский Металлург».
— Ой, врешь мне Полищук… ну да ладно. Вечером в парке буду. Я и Маринка, а там и Лиля подтянется. Отпугивать от нас больше никого не нужно, скорее наоборот, Марине надо голову свою освежить и с новыми людьми пообщаться. А когда с Лилей гуляешь — мужики откуда-то сами лезут. Так что если делать нечего будет — приходи. Все, бывай, Полищук. Не каждый день тебе такие предложения делают. Выпей рассольчика и приведи себя в порядок, выходной же.
— Я, пожалуй, лучше с Леопольдом Велемировичем в шахматы поиграю, во дворе посижу. — отвечает Виктор: — старые косточки на солнце погрею, да парой слов с интеллигентным человеком перекинусь. А то знаю я вас, молодежь, сперва в парке погулять, а потом под разлагающие звуки западной эстрады непристойностям будете придаваться, роняя моральный облик советской молодежи.
— Не смеши меня Витька. — Светлана уходит, а Виктор — зависает над коробкой с зубным порошком, залипая на то, как мокрая зубная щетка облеплена белыми крупицами… словно маленькими человечками… а какой в этом смысл и есть ли он вообще? Зачем все это?
— Витька! — кто-хо хлопает его по плечу, выводя из состояния похмельной рефлексии: — ты чего тормозишь тут?
— А? — он приходит в себя: — Батор!
— Там это, девушка высокая и симпатичная тебя спрашивает. Я б ей вдул. — доверительно сообщает ему Батор, снижая голос до громкого шепота: — но высокая! Впрочем, в постели все равны, это если ты с ней раком вздумаешь, то точно табуретка понадобится. Как с такой? Всю Камасутру придется пересматривать… но лицо симпатичное. А груди я не увидел. Вся в рост ушла. Чего у тебя с ней, Витька? Ты Светке изменяешь уже? Вот как дам сейчас!
— Да за что? — удивляется Виктор.
— За все. — ворчит Батор: — почему одним — все, а другим — ничего, я тебя спрашиваю? Почему у тебя вокруг всегда какие-то красотки? Как мухи на… на тебя, вот! А у меня, между прочим, душа есть! А все смотрят на тело, вот если ты физрук, то тебе все можно да?
— Батор, если ты драться хочешь, то давай попозже, я с похмелья болею. — говорит Виктор: — и о чем ты вообще?
— Я? О вселенской несправедливости. Я теперь на тебя даже не злюсь, Витька. Ты же… ну физрук. Все эти плечи и руки, и мускулы, и головной мозг с грецкий орех, вот. Ты же даже не понимаешь, вот смотришь своими маленькими, поросячьими глазками, а перед тобой проносится все великолепие Вселенной, а ты — просто пыришься в бездну своими стеклянными, пустыми зенками и ни о чем не думаешь. — горячится Батор, размахивая руками: — ты даже не понимаешь, как тебе повезло. И Светка у тебя и Маринка и этак из школы фифа в белом и малолетка какая-то в плаще бежевом. А
