Котенок. Книга 2 - Андрей Анатольевич Федин
— Котёнок, а ты почему не ешь? — спросила Лидочка.
— До первой звезды нельзя, — ответил я цитатой из телевизионной рекламы, пока ещё никому не известной.
— Почему это? — удивилась Сергеева.
— Потому что не проголодался пока.
Лидочка завершила очистку куриного яйца от скорлупы, отломила кусок хлеба.
— Может ты не взял с собой ничего? — спросила она.
— Я два часа назад дома позавтракал. Много не ем: слежу за фигурой.
— Так может… споёшь нам что-нибудь? — сказала Лидочка.
Её подруга перестала жевать, замерла. Повернули лица в мою сторону Вася Громов с приятелем. Посмотрела на меня Волкова — я заглянул в её бирюзовые глаза, вздохнул. Пожал плечами. Заявил, что без аккомпанемента не пою. Вагон подпрыгнул — мои соседи по купе синхронно кивнули. Алина опёрлась о моё плечо. Сергеева удержала равновесие, взглянула на продукты в своих руках — словно прикидывала: положит их на газету или затолкает в рот. Громов вытер о газету пальцы, сорвался с места. За стенкой у меня за спиной тоскливо взвыли струны. Я услышал, как Вася и Свечин на повышенных тонах обменялись фразами. Хор женских голосов поддержал Громова — Лёня обиженно произнёс: «Ну и забирай!» Василий вернулся в наше купе, протянул мне гитару с картинкой олимпийского мишки: старую знакомую.
— Играй, — обронил он.
Вернулся к столу, где лежала недоеденная котлета.
Я погладил струны, сыграл короткое вступление.
— Понимаешь, это странно, очень странно… — пропел я.
Воздух в вагоне наполнился гулом возмущённых голосов.
Сергеева замахнулась на меня куриной голенью.
— С ума сошёл⁈ — сказала она.
Я улыбнулся, прикрыл ладонью струны. Взглянул на раскрасневшиеся щёки Лидочки, на улыбку Волковой. Слушал, как кашлял подавившийся котлетой Громов.
«Трясясь в прокуренном вагоне…» — всплыли у меня в мозгу строки из стихотворения Александра Кочеткова.
Я тут же снова оживил гитару, посмотрел Сергеевой в глаза и заговорил:
— Как больно, милая, как странно…
* * *
Культурная жизнь вагона временно сосредоточилась около нашего предпоследнего купе. Потому что я устроил тут концерт в стиле ретро. Школьники заполнили в моём купе всё посадочное пространство (даже «вторые» полки). Некоторые девицы держали на коленях маленьких детей (те тоже пришли «послушать дядю»). Я без устали дребезжал струнами. Исполнял в этот раз только уже существовавшие песни. Хотя даже они для многих казались новинками — как композиции из фильма «Берегите женщин» или саундтреки из показанной летом в кинотеатрах кинокартины «Не бойся, я с тобой». Волкова в ответ на моё предложение взять гитару покачала головой и отодвинулась от меня к окну — я не настаивал и тут же извлёк из воспоминаний очередной советский хит.
Особое внимание я уделил композициям из кинофильмов (на них слушатели реагировали особенно активно). Пел и песни из репертуара ансамбля Рокотова (когда отказывала фантазия). Дважды исполнил «Котёнка» (второй раз — по требованию публики). Не обошёл я стороной и Алинин «Гимн ПТУшника» (Лидочка Сергеева громче других подпевала «…я люблю тебя, детка!») Почувствовал, что у меня осип голос, взглянул на наручные часы. И обнаружил, что мой концерт по длительности уже на четверть часа переплюнул стандартное время «детских танцев». Тогда я передал гитару Свечину; объявил, что устал и проголодался. Слушатели разочаровано замычали, но разошлись по своим местам. Дребезжание гитарных струн сменились на шуршание газетных свёртков.
Ещё дома я выудил из памяти информацию о том, что поезд из Рудогорска ехал до Москвы без малого двадцать восемь часов. Он останавливался, как выразился сегодня Вася Громов, «почти у каждой сосны». Уже в начале поездки я вспомнил, что такое «санитарная зона», полюбовался через дыру в металлическом унитазе на мелькавшие внизу шпалы, пару раз наткнулся на запертую дверь туалета во время стоянок. Заметил, что Алина всё больше нервничала — прогулялся вместе с ней в тамбур, изобразил курильщика: держал в руках Алинину сигарету (на случай, если вдруг явится классная руководительница). Снежка будто почувствовала безобразие, примчалась в наше купе, принюхалась. Я вынул и кармана мятую пачку «Родопи», показал её классухе.
Снежная удивлённо вскинула брови.
— Я считала, что ты умнее, Крылов, — сказала она.
Я поправил очки.
Ответил:
— Слишком умные мальчики не нравятся девочкам, Галина Николаевна.
Вздохнул.
— Девочки таких парней избегают, — добавил я. — К тому же, у любого человека должны быть недостатки. Иначе он будет скучным. А других недостатков, кроме этого, у меня нет.
Лидочка Сергеева захихикала.
* * *
Вторую часть концерта я отыграл, когда за окнами вагона уже стемнело. В этот раз ограничился десятком музыкальных композиций: объяснил столь короткую концертную программу тем, что «устали голосовые связки». Прогулялся в компании Волковой в тамбур, полюбовался в туалете на мелькание шпал. Забрался на верхнюю полку (Алина улеглась напротив). Внизу Сергеева листала журнал «Работница», её подруга читала книгу, Громов с приятелем играли в магнитные шахматы. Я подмигнул Волковой (она лежала на животе, смотрела в окно), улыбнулся. Со вздохом растянулся на полке и прикрыл глаза. В голове по-прежнему одна за другой звучали музыкальные композиции. Я прослушивал их и изредка вздрагивал, когда проходившие по вагону пассажиры задевали мои ноги.
* * *
Посреди ночи я проснулся. Взглянул на уснувшую в позе зародыша Волкову. Прислушался. Из соседнего купе доносились тихие голоса. Внизу громко сопела Сергеева. Похрапывал упиравшийся коленями в «третью» полку Громов. Я прикоснулся к переносице… не нашёл там очки. Вспомнил, куда их вчера положил; убедился, что с полки они не исчезли. Бесшумно зевнул. Голоса за стеной смолкли. Поезд чуть сбавил скорость, словно подъезжал к очередной затерянной в карельской тайге станции. Я уронил голову на подушку, лежал с открытыми глазами, следил за проплывавшими по стене тенями. Соображал, что именно меня разбудило. Природный будильник пока молчал: я полюбовался на шпалы перед сном. В вагоне царила относительная тишина. Пришёл к выводу, что пробудился из-за холода. Отметил, что проводница экономила уголь — иначе у меня бы не замёрзли пальцы.
Услышал шаги — приготовился к тому, что меня снова ударят по ногам. Сообразил: уже и позабыл, что не так давно (по внутреннему календарю) не чувствовал свои ноги. Подумал, что каждое касание к ним сейчас напоминало о том, что я не инвалид. Пошарил в воспоминаниях — вспомнил, когда в последний раз в прошлой жизни спал в поезде на верхней полке: за год до «той» аварии. Шаги стихли. В проходе около спящего Громова остановился человек. Без очков я не рассмотрел его лицо. Сощурился — напряг зрение. Причёска застывшего около Васи человека показалась мне знакомой и точно мужской. Мне почудилось, что мужчина замер в нерешительности, будто раздумывал: пойдёт дальше или вернётся на своё место. Но он решил иначе: свернул к столику в моём купе. Его голова приподнялась вверх, словно мужчина привстал на цыпочки и рассматривал Волкову.
Я протянул руку, похлопал человека по темени.
Мужчина пугливо отшатнулся.
— Уши откручу, — прошептал я.
— Эээ… — протянул человек голосом Лёни Свечина.
Он поднял руку, показал мне блестящий тюбик.
— Я тут… зубную пасту нашёл, — произнёс Лёня. — Не ты потерял?
В полумраке и без очков я не рассмотрел его лицо — увидел лишь расплывчатое пятно.
— На стол положи, — сказал я. — Утром разберёмся.
Свечин не ответил — резко развернулся и ретировался из купе. Я приподнялся на локте, прислушался. Различил за стеной Лёнино бормотание и чей-то тихий смех.
Покачал головой.
Прошептал:
— Малолетние идиоты.
Взял с верхней полки одеяло, разложил его на своей постели. Взглянул на скрючившуюся фигуру Волковой — взял ещё одно. Встал одной ногой на стол. Тот под моим весом жалобно застонал.
Лидочка притихла, повернулась на другой бок. Замолчал и Василий. Он снова ударил по «третьей» полке коленом.
Я накрыл свою «невесту» одеялом.
Алина пробормотала во сне:
— Котёнок…
Я приблизил глаза к её лицу — увидел, что Волкова спала, улыбалась во сне.
Усмехнулся. Нацепил очки: решил, что всё же прогуляюсь и снова посмотрю через отверстие в унитазе на снег. Когда проходил мимо Громова, заметил у Васи на лбу влажный блеск зубной пасты.
* * *
Утро в поезде началось с потасовки между Громовым и Свечиным.
На шум схватки примчалась
