Котенок. Книга 2 - Андрей Анатольевич Федин
Вася нехотя вернулся на своё место, грозно посматривал в сторону соседнего купе (где, судя по доносившимся оттуда звукам, классная руководительница боролась с кровотечением из носа Свечина). Громов то и дело проверял, не кровила ли царапина на щеке (Лёня всё же дотянулся до его лица). И утирал со лба остатки зубной пасты.
Пробудившиеся от звуков сражения ученики десятого «А» класса зашуршали газетными свёртками. Волкова угостила меня рыбными консервами («Фрикадельки из океанических рыб с овощным гарниром в томатном соусе», — прочёл я на банке). А я накормил соседей по купе бутербродами с салом (папа прислал в посылке из Первомайска).
Лидочка Сергеева принесла гитару.
Я взглянул на опухшую щёку Васи Громова, провёл пальцем по струнам.
Запел, хрипотцой подражая голосу Владимира Высоцкого:
— Удар, удар… Ещё удар… Опять удар — и вот Борис Буткеев (Краснодар) проводит апперкот…
* * *
Москва нас встретила мелким моросящим дождём. На Ленинградском вокзале мы не задержались, организованной толпой направились к входу в метро. Ещё в Рудогорске Снежка предупредила, чтобы мы запаслись пятикопеечными монетами. Именно от неё я и узнал, что вход в Московское метро оплачивался не жетонами, как подсказывала мне память (я впервые посетил столицу в начале девяностых годов), а обычными «пятачками». Но позже сообразил, что этим летом пользовался «пятачками» и в Ленинградском метро (теперь казалось, что это случилось целую вечность назад). Я бросил монету в турникет и вспомнил, как посетил Москву уже будучи прикованным к инвалидному креслу. Тогда я, как истинный провинциал, долго разбирался в премудростях оплаты за проезд: наблюдал, как местные прикладывали к турникетам некие карты или смартфоны, вертел в руке свой кнопочный телефон «Нокиа».
Отметил, спускаясь позади Волковой на эскалаторе, что рудогорские школьники в подземном транспорте не растерялись. Они не сбились в кучу, подобно пугливым овцам, не вздрагивали от громких звуков. В Москву мои одноклассники приехали впервые (за исключением Алины), но в Ленинграде они бывали регулярно. В вагоне я не обнаружил наклеек с рекламой, не увидел дисплеев на стенах. С интересом рассматривал москвичей (они заметно отличались от гостей столицы). Изучал схему Московского метрополитена образца тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Обнаружил, что радиальные ветки на ней выглядели короткими обрубками. Серой ветки я на современной схеме вообще не обнаружил (а ведь именно по ней я в начале девяностых годов ездил в книжный магазин «Стожары»). Вспомнил, когда пересаживался на оранжевую ветку, как передвигался по этим же тоннелям, сидя в кресле-коляске.
Мы вышли из метро, отошли от здания на два десятка шагов, поставили на влажный асфальт сумки. «Выставка достижений народного хозяйства», — прочёл я наименование станции. Галина Николаевна в очередной раз нас пересчитала. И с видом знатока перечислила видневшиеся с места нашей стоянки достопримечательности. Указала на Арку Главного входа ВДНХ. Ткнула пальцем в сторону Останкинской телебашни. Рассказала, что высота телебашни пятьсот сорок метров и десять сантиметров; и что вчера исполнилось ровно четырнадцать лет с того момента, когда с башни впервые ушёл телевизионный сигнал. Показала Снежка и на монумент «Покорителям космоса». Сказала, что опять же вчера исполнилось семнадцать лет с момента его торжественного открытия. Рассказала, что десятого апреля этого года в основании монумента открыли Мемориальный музей космонавтики («куда мы с вами обязательно сходим: послезавтра»).
— А вон в том красивом двадцатипятиэтажном здании мы с вами будем жить, — заявила классная руководительница. — Не забудьте поблагодарить за эту возможность директора нашей школы.
Снежка указала на здание гостиницы «Космос».
— Эту гостиницу построили недавно, — сказала Галина Николаевна. — К началу Олимпийских игр. В ней ещё в прошлом году проживали самые известные спортсмены. Сейчас там селятся иностранные туристы и делегации.
Она улыбнулась.
— Поживём и мы с вами, — сказала она. — Поэтому ведём себя в гостинице прилично. Как и подобает советским гражданам. Свечин и Громов, вы слышали меня? И… спасибо Михаилу Андреевичу.
— Спасибо Михаилу Андреевичу! — повторили мы хором.
«А наш Полковник не так прост, каким кажется», — подумал я и поднял с земли сумку.
* * *
Дождь остался на Ленинградском вокзале. Вслед за нами он на ВДНХ не добрался. Или он здесь уже закончился (судя по мокрому асфальту). Организованной группой мы перешли под землёй дорогу. Прошли мимо стоянки автобусов, украшенных надписями «Интурист». У выхода из подземного перехода Снежка замерла в нерешительности: прикидывала, где находился вход в гостиницу. Я указал влево, сказал, что «похоже, там». Повёл за собой одноклассников. В «Космосе» я останавливался в две тысячи двадцатом году. Прожил тогда в этой гостинице десять суток. Впечатлился видом из окна и запахом цветущей белой акации, которая росла на пригостиничной территории. Удивился странной обстановке в номере: мебель в нём словно приобрели в антикварном магазине… или не меняли лет сорок. К десятому дню проживания подустал от однообразия гостиничных завтраков (от которых в первые дни пришёл восторг: нашёл на столах раздачи и свои любимые сырники, и творожную запеканку). Но общее впечатление от «Космоса» получилось скорее положительным — не в последнюю очередь из-за удобного расположения гостиницы.
Сейчас я шагал к изогнутому двадцати пяти этажному зданию и подмечал те изменения, что произошли около него с момента моего прошлого визита. «Изменения не произошли, а произойдут», — мысленно уточнил я. Отметил, что территорию гостиницы украсили красными флангами, но ещё не окружили металлическим забором. Пока не посадили запомнившиеся мне акации (не особенно об этом пожалел: в ноябре бы их цветение я не застал). И проезжая часть между зданием метро и гостиницей выглядела скромно: узкой, без второго уровня. Загорелые до черноты парни не раздавали прохожим рекламные листовки. Не дежурили на стоянке лимузины. О том, что я шагал к «той самой» гостинице, говорило лишь само здание — окружавшая его территория выглядела незнакомой. Я остановился, поправил очки. Сообразил, что не вижу у входа в гостиницу памятник Шарлю Де Голю («мужика в странной шапке», как его обозвала моя жена). «А тебя-то куда дели?» — мысленно спросил я. Снова огляделся по сторонам, вздохнул. Покачал головой и подумал: «Я вообще в том Советском Союзе, в котором родился? Верните срочно памятник!»
* * *
Вестибюль гостиницы мне показался знакомым: многие элементы его декора проживут ещё десятки лет. Я увидел знакомый потолок и колонны. Не встретил на входе наглых охранников, с которыми в будущем поругается моя супруга. Мою сумку не просветили интроскопом. Я отметил, что пол в вестибюле сейчас не блестел столь же ярко, как при моём прошлом посещении этого места. Под потолком заметил странную металлическую конструкцию, похожую на сплетённый из проволоки эллипсоид (в памяти не нашёл её название). А вот очередь на ресепшен оказалась в точности такой же длины, как и перед моим прошлым заселением.
Снежка вместе с родительницами встала в очередь к стойке администраторов. Но предварительно велела ученикам десятого «А» разместиться в стороне от входа: около уже занятых гостями гостиницы «Космос» новеньких дивана и кресел, напротив которых работал цветной телевизор. Школьники побросали на пол свои сумки, уселись на них, словно на мягкие пуфы. Вертели головами, обменивались впечатлениями. С интересом поглядывали на иностранцев, которых в вестибюле собралось немалое количество. Особого внимания моих одноклассников удостоилась группа чернокожих гостей столицы, укутанных в меховые одежды.
— Американцы, — заявил Лёня Свечин.
Он примостил рядом с собой гитару.
— Не-а, — ответила Лидочка Сергеева. — Африканцы.
Наряженные в меха туристы вдруг рассмеялись, сверкнули белоснежными улыбками.
Десятиклассники из Рудогорска хором прошептали: «Ух, ты!»
— Вон, смотрите! — снова заговорил Свечин.
Он указал пальцем на остановившихся в десятке шагов от нас загорелых людей.
— Это кубинцы, — заявил Лёня.
Сергеева хмыкнула, но в спор не ввязалась.
Потому что сопровождавшая кубинцев явно советская женщина (с бледной кожей, в стандартной советской одежде) держала в руке два флажка: кубинский и красный. Женщина беседовала со своими спутниками на испанском языке, но даже я улавливал её московский акцент. Она почти не жестикулировала, в отличие от кубинцев.
Я потянул в направлении Свечина руку.
Попросил:
— Дай-ка гитару.
Лёня задумался лишь на пару секунд, но всё же передал мне музыкальный инструмент (пусть и нехотя).
— Котёнок, ты что задумал? — спросил он.
Я поймал настороженный взгляд Алины Волковой — улыбнулся.
— Поприветствую братский народ, — ответил я.
— Крылов, не надо! — сказала Сергеева. — Снежка просила…
Она не договорила — замолчала, когда я сыграл бодрое вступление.
— Aprendimos a quererte… — пропел я.
Собравшиеся в вестибюле гости повернули в мою сторону лица. На меня посмотрели все, кто
