Андрей Колганов - ЖЕРНОВА ИСТОРИИ
- Лида, а ты- гражданин СССР? - спросил я ее кивая на плакат. Она сначала не поняла, потом рассмеялась, и вдруг расстегнула верхнюю пуговицу пальто, отогнула лацкан, сдвинула в сторону шарф… Теперь настала моя очередь недоумевать, пока я не разглядел в неверном свете редких фонарей приколотый к ее платью значок, изображавший одномоторный биплан, с красной эмалевой звездой наверху, в которую были вписаны цифры "1923", и синей эмалевой лентой с первыми слогами надписи "Общество друзей воздушного флота".
Вообще-то говоря, "Добролет" и ОДВФ - это были разные организации, хотя и основанные почти одновременно. Первая - это было акционерное общество для развития гражданской авиации. Вторая - основанная по инициативе Л.Д. Троцкого добровольная общественная организация с целью содействовать развитию военной и специальной авиации. Но, так или иначе, свою лепту в развитие советского воздухоплавания Лида внесла… Пока мы занимались на ходу рассматриванием плаката и значка, впереди уже открылся вид на памятник Пушкина.
Мы расстались с Лидой на Тверском бульваре. Помахав ей рукой на прощанье, я отправился к трамвайной остановке. Уже добравшись до дома, и наскоро поужинав, я задумался - что же мне делать дальше? Нет, вообще-то дел хватало. В наркомате я сейчас подключился к несвойственной моему отделу работе: с программой импорта сельскохозяйственных орудий и машин мы справились, но вот с их продвижением конечному потребителю возникли проблемы. Поэтому сейчас проводилась ревизия нереализованных запасов сельхозмашин, и они предлагались крестьянам со скидкой от 3- до 50%, причем предпочтение отдавалась коммунам, совхозам и крестьянским кооперативам. Ну, внутренняя торговля - это было не мое дело, а вот к ревизии и оценке запасов меня как раз и привлекли.
Так что на работе дела шли своим чередом, но вот с моими политическими задумками дело обстояло непросто. Я лишь в самых общих чертах наметил себе линию поведения, а из конкретных дел наметил (и уже частично реализовал) лишь один пункт. Троцкого и левую оппозицию удалось частично вывести из игры, ослабить давление на этот фланг, и тем самым ослабить одновременно степень консолидации правящего большинства перед лицом общего врага. Теперь надо было двигаться дальше. Но куда и как?
Ничего глобального и эпохального я придумывать не стал. Стратегия дальнего прицела пока не желала ясно формулироваться. Для начала надо было решить те задачи, которые нельзя было отложить - с ними надо было разобраться до XIII съезда партии (точная дата которого пока не была известна). Чего же я хотел добиться к моменту съезда и на самом съезде? Надо было, наконец, ясно сформулировать для себя эту задачу.
При всех моих резких личных антипатиях к Сталину, я понимал, что в моей истории он получил поддержку большинства партии и пришел к власти отнюдь не случайно, не из-за одного только перевеса в мастерстве политической интриги. И другого руководителя, который мог бы держать в узде страну, которую необходимо жестко гнать вперед по пути форсированной модернизации, я не видел. Да, были люди, у которых имелся перевес перед Сталиным либо в знаниях, либо в глубине и гибкости ума, либо в человеческой порядочности, наконец. Но ни одному из них не под силу была та задача, которую история поставила перед Советской Россией. Троцкий? Этот, пожалуй, мог бы, но цена его восхождения к верховной власти - страшная внутрипартийная драка с непредсказуемыми последствиями. Слишком рискованно! Вот разве что Дзержинский… Но даже если забыть о том, что он совсем не желает оказаться в этой роли, он физически не выдержит предстоящего марафонского забега.
Поэтому Сталин - нравится мне это, или нет - должен получить власть. Однако не следует вручать ему эту власть сейчас, ценой уже почти сработавшей интриги, сначала отдающей в его руки контроль над административным аппаратом партии, а затем при помощи этого инструмента делающей его партийным вождем. Пусть заработает власть своим собственным авторитетом. Должен суметь. А я попробую сорвать попытки образования в ВКП (б) вождя-администратора (во всяком случае, "в чистом виде"), что неизбежно подтолкнет любую такую фигуру к преобразованию политической системы СССР на манер восточной деспотии - с обязательным срубанием всех голов, которые вырастают слишком высоко…
Разумеется, аппарат - а точнее, партийно-государственная бюрократия - все равно будет ведущей социальной силой в этой системе. И наверху в любом случае окажется человек, выражающий интересы этого слоя. Но власть свою он должен получить не аппаратным путем, чтобы изначально статус лидера партии и государства не было однозначно зависящим от опоры на бюрократическую механику. Ведь отсюда вытекает перспектива взаимного истощения сил вождя и бюрократии в попытках вождя удержать в узде разнонаправленные эгоистические интересы служилого сословия. Такую задачу ему решать все равно придется, но лучше, если ее решение не будет концентрироваться в руках одного единственного человека, вынужденного опираться на чрезвычайные силовые методы, ставя себя неизбежно в позицию этакого полубога по отношению ко всем остальным…
Что же мне нужно, чтобы ослабить аппаратную монополию Сталина, но в то же время не дать другим вождям растащить управление страной на куски? В тот вечер я предпочел оставить думы, и хорошенько выспаться перед работой. Но следующие два дня вечерами я сидел у себя дома за столом и чертил различные схемы… Результаты этих трудов - листы бумаги, испещренные кружочками с фамилиями, стрелками, квадратиками с поясняющими надписями - были на исходе вторых суток аккуратно сожжены в ватерклозете, а пепел отправлен в канализацию
В пятницу мне на работу неожиданно позвонила Лида Лагутина и сама поинтересовалась, не желаю ли я немного разнообразить свой досуг культурным мероприятием - а именно, сходить в театр? Собственно, причин возражать я не видел, и мы договорились встретиться после работы на Триумфальной площади, у театра Всеволода Мейерхольда (ТИМ). В мое время на этом месте было построено здание концертного зала имени П.И. Чайковского.
Моя знакомая студентка, как я понял, очень хотела попасть на какой-либо из спектаклей этого режиссера, но учеба и комсомольские дела все время мешали осуществиться ее страстному желанию. Увы, и в этот день нас преследовала неудача - попытка купить билеты на спектакль "Д.Е." (по роману Ильи Эренбурга "Трест Д.Е.") не удалась. Впрочем, и на другие спектакли ТИМ билеты были распроданы. Порывшись в памяти (своей и реципиента), я попробовал отыскать какие-нибудь связи в театральном мире, чтобы решить проблему с билетами. Однако таковых не обнаружилось.
Лида вспомнила, что Мейерхольд ставит свои спектакли и в другом театре - Театре Революции на Большой Никитской (которому в моем времени суждено было стать театром имени В.В. Маяковского). Лишь с большим трудом получилось купить билеты на мейерхольдовскую постановку "Доходного места" по Островскому. Ни на пятницу, ни на субботу, ни на воскресенье билетов не было, и нам пришлось, отдав по три рубля за место, довольствоваться спектаклем в понедельник.
В понедельник, 24 марта, я поднялся вверх по как-то непривычно узкой для меня Тверской, чтобы встретить Лиду у памятника Пушкину (уже не в первый раз мы с ней оказываемся на этом месте…). Она пришла лишь полуминутой позже меня. Девушка была в своем неизменном скромненьком, но опрятном темном пальтеце, не выделявшем ее из толпы одетых подобным же образом горожанок. Модные пестрые ткани на пальто, или столь же модные меха (даже если это была кошка) могли позволить себе очень немногие. Правда, на этот раз ней, вместо платка, была вполне модная шляпка, придававшая ей довольно кокетливый вид - благо, хотя ночные холода были еще довольно чувствительными, таких морозов, что в начале марта, уже не было.
Пройдясь по Тверскому бульвару, мы вышли к Никитским воротам и свернули на Большую Никитскую, в сторону Манежной площади. Красно-кирпичное здание Театра Революции сразу бросалось в глаза…
Публика в театре была одета более франтовато, чем та, что посещала кино. В гардероб сдавались не только пальто, но и дорогие шубы. Было немало дам в модных платьях и шляпках, мехах, с драгоценностями, а их кавалеры были одеты в достаточно редкие тогда костюмы с галстуками. Однако и среди этой публики мелькали гимнастерки, косоворотки и толстовки, а в гардероб было сдано некоторое количество потертых шинелей.
Лида не собиралась затмевать эту публику нарядами и драгоценностями (да и возможности такой у нее не было), но ее модная шляпка колоколом и шерстяной костюм из светлой пестренькой ткани с широкой темной окантовкой и оторочкой больших накладных карманов, позволяли ей не чувствовать себя ущербной на фоне расфуфыренных нэпмановских дам.
Когда мы в перерыве заглянули в театральный буфет, я наткнулся взглядом чуть ли не на вездесущую моссельпромовскую рекламу трехгорного пива (соответствующий запашок в воздухе тоже ощущался…), и плакат с изображением пухленькой папиросницы в фирменной моссельпромовской шапочке с козырьком, которая призывала покупать папиросы. В это время существовало изобилие старых, дореволюционных, и новых марок папирос, соседствовавших друг с другом. На моссельпромовском плакате рекламировались "Ява", "Ира", "Пачка", "Араби", "Дерби", "Lux", "Extra", "Allegro". В продаже так же были широко представлены "Наша Марка" (Донского табачного треста, с указанием - бывш. Фабрика Асмолова), "Сафо" и "Пушки" (Ленинградского табачного треста), "Клуб", "Чанг", "Ориноко", "Vira" (Крымского табачного треста)… Неудивительно, что при таком изобилии дым в буфете стоял коромыслом, - курили и многие дамы, "изящно" отставляя в сторону руку с длинным мундштуком. Моя спутница тут же возмущенно воскликнула:
