Сергей Щепетов - На краю империи: Камчатский излом
– А карты на что? – пожал плечами Чириков. – Разве не видел?
– Эт картинки такие большие? – вспомнил служилый. – Видал издаля, конешно. Тоже, кажись, мудреность немалая.
– Для твоих способностей, – грустно усмехнулся Алексей Ильич, – никакой мудрености там нет. Пошли, объясню, пока время есть.
– Мне ли, темному, господскую науку постигать?!
– Не прибедняйся! Давай двигай в каюту, пока я не передумал!
На картах Митьке очень понравились рисунки-иллюстрации – иноземцы в парках, байдары, кораблики, даже собачья упряжка в одном месте была нарисована! Однако лейтенант не дал ему насладиться разглядыванием картинок, а начал объяснения. Оказалось, что карт несколько. Район, где находится корабль, на всех нарисован по-разному или не показан вовсе. А вот дальние окрестности слева показаны внятно – и река Лена с Якутском, и река Колыма с Нижним, Средним и Верхним острогами, и река Анадырь с Анадырским. Правда, нижнее течение и устье этой реки не показано или показано по-разному.
– Вот куда нам надо идти! – провел сухим пером по карте лейтенант. – А мы вон куда плывем. Хоть по какой карте смотри, а ничего мы там не увидим. Ну разве что лед. Это будет, конечно, доказательством существования пролива, но мы прямо нарушим цареву инструкцию!
– Что-то не видать тех льдов…
– По-моему, не сегодня, так завтра капитан прикажет лечь на обратный курс – он уже пытался. Ты не представляешь, Митрий, сколько сил наших и денег государевых потрачено, сколько было надежд и ожиданий – все впустую… Что ты делаешь?! Вон, измеритель возьми!
– Да я так, – растопырив пальцы, Митька прикладывал их к карте, – прикидываю, что от чего как далече… Так-то мне сподручней…
– Ну и как, прикинул?
– Ага, ваш-бродь! – самодовольно заявил казак. – Думаю, зря вы маетесь, дело тут ясное!
Митька ощутил знакомое уже удовольствие, почти наслаждение от того, что знает и понимает в чем-то больше и лучше, чем многоученый барин, морской офицер из самого Петербурха.
– Какое дело тебе ясно? – спросил лейтенант.
– Внятно мне, почему капитан никак на Колыму вашу идти не желает! И пролив этот ему… кхе-кхе… до одного места.
– Ну, поучи меня, темного! – усмехнулся офицер. – Знаешь, что за хулу на командира положено?
– Да все одно и то ж… – вздохнул служилый. – Прощения просим, ваш-бродь.
– Пошутил я – давай рассказывай! – пошел на попятную Чириков.
– Чо рассказывать-та… – закапризничал Митька. – Сами на карту гляньте…
– Да я ее наизусть знаю!
– Значит, ведомо вам, что в Тобольске губернатор сибирский сидит, а нашим краем якутский воевода правит, – начал объяснять служилый. – Сказывают люди, что по всей Сибири соболя уж обловили, самая малость осталась. А на Камчатке у нас пока что раздолье. Идет наша пушнина – и ясачная, и промышленная – через Ламское море в Охотск, а там в Якутск, а с Якутска – в Тобольск.
– И что с того?
– Воевода якутский и людишки его на камчатской рухляди руки греют. Туда корма да железо везут – им навар, оттуда пушнину тянут – им опять навар. А вот ежели испидиция ваша от Камчатки вкруг Чукотского носу до Колымы дойдет, то там и до Лены недалече. А морем-то грузы таскать – не сушей возить. Вон, с «Фортуны» да со старой барки сколь в Большерецк разгрузили – за всю зиму перевезти не смогли. А пойдут грузы с Лены ледовым морем, якутскому воеводе власть не удержать – губернатор руку наложит. А хоть бы и удержать – все одно передел угодий получится. А оно надо… тем, у кого все и так есть?
– К чему ты все это? – недоуменно спросил мореплаватель.
– А мнится мне, ваше благородие, что дали капитану нашему, – уверенно заявил Митька, – на лапу. Хорошо дали! Чтоб, значит, ливов-проливов не открывал, а быстренько сплавал куда-нито и домой!
– Митька, я убью тебя! – простонал Чириков.
– Не дамся, – улыбнулся служилый. – Я ж поздоровей вас буду, да и бес поможет. А кроме того, сами ж о сем просили, я речей своих вам не навязывал. Не так разве?
– Ты обвиняешь капитана Императорского флота во взяточничестве?!
– Разве я кого обвиняю, ваш-бродь?! – изобразил обиду Митька. – Да и в чем тут вина? Коли дают, так бери – чо такого-та? Вы вот маетесь, почему, дескать, капитан пролив открывать не желает, ну, я по разуму своему убогому и прикидываю… Опять же, почто вы меня-то на корапь зазвали? Потому как писаря с Охотска в железах увезли по «слову и делу» – сами сказывали.
– Ох, Дмитрий, терзаешь ты мне душу… – вздохнул лейтенант. – Пойми, это ж первая государства Российского морская экспедиция! Первая! Царь наш Петр Алексеевич державу нашу дремучую, считай, за волосья к свету вытянул, в один ряд с Европами поставил! Нам честь оказана, дело государево доверено – первыми меж Азией и Америкой пройти! Мы долг свой исполнить должны!
– Опять ты за свое, Лексей Ильич, – покачал головой служилый. – Кому ж это вы задолжали? Казне?
– Державе Российской!
– За что?
– Иди к черту, Митрий! Ты не понимаешь, что значит быть первыми! Слава о нас весь мир облетела бы! Геройство флота Российского офицеров золотыми буквами… Что ты смеешься?!
– Никифора Треску, чай, знаете? – насмешливо поинтересовался казак.
– Конечно! – кивнул Чириков. – Он же старую барку вместе с «Фортуной» из Охотска в Большерецк привел. Образования навигаторского у него, конечно, нет, но мореход опытный.
– А ведомо вам, ваш-бродь, что сей Треска двенадцать годов назад первым через море Ламское переплыл? Тогда и Охотска, считай, не было. Однако ж по приказу цареву он с пятидесятником Соколовым барку построил и до Камчатки доплыл!
– Да ты что?! – удивился лейтенант. – Нам не говорили…
– А чо говорить-то, коли и так всем известно! И много славы сей Треска заработал? – поставил Митька вопрос ребром. – Может, он в мундире ходит, сладко ест и в хоромах с холопами живет?
– Я и не знал, что он был первым… – несколько растерялся Чириков. – Но этот мореход нас сильно подвел! Он два года не возвращался с Камчатки. Будь он в Охотске со своей баркой, может, не пришлось бы нам строить «Фортуну»!
– Во-во, Никифор-то и виновен! – охотно признал служилый. – А как дело-то было, знаете? В лето двадцать пятого года повезли они на Камчатку двух комиссаров. До Большерецка не дошли малость – верст двести всего. Барку ветром на берег выбросило и борта ей попортило. Там ее на зиму и оставили. А по весне Треска пришел к ней с людьми, починил и приплыл в Большерецк в начале лета. Однако ж комиссары возвращаться в Охотск не захотели и давай Никифора шпынять, чтоб подписал скаску, будто судно в ход за море негодно.
– Почему ж не захотели-то?
– Жадность, ваш-бродь, все она, проклятая! – ухмыльнулся Митька. – Мне б с годик на Камчатке начальником побыть, так добра до смерти хватило б, еще и детям-внукам осталось бы! А им, видать, мало показалось. Хотя и комиссарскую нужду понять можно – чай, недаром их на Камчатку ставили, сколь за службу такую заплатить им пришлось, и помыслить страшно. Вопчем, только при мне этого Треску Никифора два раза в казенку сажали, может, и били – того не ведаю. Сказывают люди, не подписал он ничего, только барка его все лето на устье простояла. А прошлым летом приплыл-таки Треска в Охотск. Там ему, небось, спасибо за труды сказали?
– Капитан был очень зол на него!
– То-то… Вот она, слава-то! – подвел итог служилый. – И долг, и честь великая – гы-гы-гы!
– Прекрати смеяться – это не смешно! – возмутился офицер. – Ты все сводишь к деньгам, к корысти! Высоких стремлений у тебя нет, понятия о чести ты не имеешь! Впрочем…
– Впрочем, – подхватил Митька, – что с меня, сиволапого, взять, да? Уж договаривайте, ваш-бродь, я не обижусь – сиволапый и есть.
– Не это я хотел сказать… Ты вот слышал про великого мореплавателя Христофора Колумба?
– Ко-лумба?
– Он открыл материк Америку и присоединил ее к своей державе!
– И чо? – насмешливо вопросил служилый. – Большой чин получил или добра много домой навез сей Лумба? Вот у нас сказывают, будто Камчатку присоединил к державе Российской Володька Атласов. Апосля того он в казенке за разбой пять годов просидел, а потом его к нам приказчиком поставили. Вот он воистину великим был – ив корысти, и в лютости! За величие такое его служилые в Нижнекамчатске зарезали – совсем невтерпеж стало!
– Нет, Дмитрий, тебе не понять! – вздохнул Чириков. – Я же потомственный дворянин: и отец, и дед мой служили Отечеству. Я не могу и не хочу уронить их честь! Хочу, чтобы дети мои гордились отцом своим! Для меня служба, интересы державы превыше личных надобностей. За них я и жизнь отдам – это не пустые слова!
– Это, ваш-бродь, вы точно приметили: не понять мне, – согласился Митька. – Мы-то люди простые, нам-то все мнится, будто государев интерес в том, чтоб воровали меньше, чтоб справедливость была. Оказывается, интерес-то в том, чтоб пролив открывать да землицы новые проведывать и на карту класть. Ну так сполняйте, ваш-бродь, а мы, чем можем, пособим.
