Возвращение к истокам - Денис Старый
Это было мало. И, конечно же, прозвучавшая цифра включала в себя ожидаемый торговцем эффект от шантажа.
— Ты заплатишь мне талант серебром, — решительно говорил я.
И, пусть голос мой звучал непреклонно, я понимал, что соглашаться в данном случае придётся на условия, которые мне продиктуют.
— Хм… У тебя и без того должно быть много серебра и даже золота? Столько добыл коней. А склавины редко конными передвигаются. Так что… — мужик прищурился. — Согласен. Талант серебром. И я даже сам договорюсь с командующем. Вот пусть талант этот ему и пойдет. Меньше не возьмет. И еще волов твоих в придачу и выбери с десяток коней добрых в личный подарок.
Что-то слишком много берет этот… Командующий. Я знал, что нередко бывает так, что самые отъявленные коррупционеры заседают в армии. Но вот так, в наглую. Но куда деваться?
В порту стояло немалое количество кораблей. Всё это, конечно, были суда галерного типа, с вёслами. Если и был парус, то он имел вспомогательные функции. Наверное. Я отнюдь не мареман. И почти половина из этих кораблей были явно военными. На них реяли ромейские флаги.
И пока я не увидел компактно стоящей отдельно группы кораблей, которые могли бы нам помочь переправиться через Чёрное, а здесь называемое Понтийским, море. Не было таких.
Даже по самым приблизительным подсчётам нам нужно не менее шести немалых кораблей, чтобы перевезти всех людей, хотя бы малую часть лошадей, многое из того добра, что мы везли с собой. При том, что если галеры будут достаточно большими, то все воины достаточно легко поместятся на трех из них.
Корабли словно бы сошли с картинок книг про Древний Рим. Триремы, или как их ещё называли, трёхъярусные, на вид гигантские суда, имели острые носы, на которых вырезались либо рожицы, либо был что-то вроде набалдашника, призванного использоваться как таран. Но больше всего было тех, что называли драмоны. Это галеры с тремя парусами: двумя косыми и одним прямым, с двумя рядами весел по каждому из бортов. Должно быть быстрый кораблик.
Но больше в порту мне было делать нечего. И пообедал и разговор не самый приятный поимел. Так что пошел в сторону, где договорились встретиться с Данаей и Пирогостом.
Как и было уговорено, я подошёл к чему-то вроде администрации города. Местного градоначальника всё ещё не было, да и ладно. Так что пошёл испробовать местный общепит. Не так давно вроде бы поел, но аромат жаренного мяса вновь манил. Тем более, что именно там нас и должны были дожидаться Пирогост и Даная.
— Что удалось узнать? — спросил я, когда попросил хозяина столов на улице под навесом, принести хоть что-нибудь поесть.
Я не могу сказать, что это трактир, или кафе, или ещё как-либо иначе. Просто под навесом стояли столы. Почти нормальные, хотя всё равно низкие, но хоть лежать не надо, можно есть сидя. И всё, больше здесь ничего не было. Готовилась еда, судя по всему, тоже полностью на свежем воздухе под таким же навесом.
Был открытый очаг, на котором в большом бронзовом казане варилось что-то, издающее вполне аппетитный аромат долго варёного мяса. Был и тандыр, на который пышная женщина кидала кругляши из теста, и ловко уже скоро доставала лаваши.
Невольно сглотнул слюну. Мы питались чаще всего ячменной кашей, пшеном, мясо употребляли все меньше и то, больше конское. Некоторые мои воины плакали, не сдерживались, словно бы, не приведи Господь, или славянские боги, каннибализмом занимались. Но лошадь была столь ценным ресурсом, что её, скорее, похоронят с почестями, сожгут, чем будут есть. Но в походах и в особой нужде можно всякое.
А тут, судя по всему, недавно разделали барашка…
— Торговля в городе только начала оживляться после начала войны. Нет ни одного крупного отряда из торговых кораблей. Либо прибыли на двух суднах, либо на одном. Так что спрашивать не с кого, — сказала Даная с досадой.
Но, похоже, что дама сыграла эмоцию. Есть у нее решение. Кривляется.
— Лукавство своё оставь на потом! — строго потребовал я. — Или ты посчитала, что уже добралась до того города, откуда сможешь сама отправиться в родные края?
Даная тут же насупилась, веселье с неё вмиг слетело. Продолжать путешествие одной ей, конечно же, не хотелось. Красивая женщина одна… И пусть я уверен, что дочь племени антов за свою не столь долгую жизнь уже навидалась много различной грязи и натерпелась немало боли, пройденный путь повторять не хочет. Потому держится меня, иначе никак.
— Прознала я за серебряную монету, что командующий военными кораблями в городе вполне готов промышлять и использовать флот для помощи в торговых делах. В Понтийском море в последнее время развелось немало пиратов, так что военные нередко сопровождают корабли за немалую плату. Могут и перевезти в Понт. Но к склавинам не отправятся, — говорила Даная.
Я не стал разочаровывать Данаю, что в курсе ситуации с военными.
— А ещё, — Даная перешла на шёпот, как будто до того сведения были прям публичные. — Узнала я, что ходят слухи, что это сами военные странные. У их командующего так и вовсе богатства несметные. А те, кто не хочет платить за охрану флотом, так и вовсе пропадают.
Я улыбнулся. Сколько история человечества ни будет длиться, столько и будет озвучено подобных историй, когда власть погрязла в коррупции. Вон, о управителе фемы весь рынок знает, где он сейчас находится. А букелларий рассказывал, что, дескать дука поехал к императору.
Из последней партии привезённых в Трапезунд рабов дуке, так сказать, в рамках небольшого подарка, были дарованы три, а по другим сведениям — так и вовсе десять, красивых, что глаз не отвести, дев. И уже пятый день он не выходит из своих покоев, где устраивает что-то такое, от чего народная фантазия бурлит, а зависть взращивает ненависть к власти.
А вот командир эскадры, или как это соединение кораблей в этом мире называется, по словам людей чаще был трезв, суров, решителен и хмур. Вряд ли из-за того, что лучшие женщины из новой партии рабов достались градоначальнику.
Скорее всего, в этом человеке вверх одолевают самые негативные эмоции, при том, что он может быть даже и первоначально порядочным и ответственным военным. Сидит тут, скучает. Почему бы не заняться охраной торговых караванов?
Есть такое правило, что солдат не может шататься и быть без дела, пусть даже и самого дурного,
