Муля, не нервируй… - А. Фонд
В углу стояло два сдвинутых стола, на которых лежал длинный ватманский лист. За ним сидела девушка в вытянутой зелёной кофте и очках, и рисовала кистью. Волосы у неё были шикарные — такие густые, вьющиеся и ядрёно-рыжие. Она их пыталась скалывать, но некоторые непослушные прядки всё равно вырывались на волю.
— Наташа? — спросил я, и она подняла голову: всё лицо её было обильно покрыто веснушками.
Эдакая Пеппи Длинный чулок, только повзрослевшая и растратившая былую весёлость и харизму. Девушка взглянула на меня на её лице промелькнул испуг. Мелькнул и пропал. Вместо этого она поджала губы и сухо спросила, выпятив подбородок:
— Что?
— Это ты про меня стенгазету рисовала? — без экивоков напрямую спросил я, развернул свернутую трубку и продемонстрировал надписи.
— Ну если я, то что ты мне сделаешь? — она ещё больше покраснела и с вызовом посмотрела на меня. При этом её лицо приняло смешное выражение (испуганное и вызывающее одновременно).
— А кто тебе приказал это сделать? — уточнил я.
— Сама решила, — она ещё больше стала похожа на канарейку.
— Наташа, а почему ты считаешь меня конъюнктурщиком и приспособленцем? — прямо глядя ей в глаза, спросил я.
Наташа покраснела и не нашлась, что ответить.
— То есть ты использовала своё служебное положение и решила похоронить мою профессиональную репутацию? Хотя почему ты меня считаешь приспособленцем ты определить не можешь. Почему ты считаешь, что мне позор? Ответь, пожалуйста.
Она опять промолчала. По её покрасневшему виду было видно, что она сейчас вот-вот расплачется. Но я безжалостно решил дожать, ведь люди должны нести ответственность за свои поступки:
— Завтра мы собираем коллективное собрание и будем этот вопрос решать, Наташа. Нанесён удар не только по мне, но и по всему нашему отделу. Поэтому скажи, кто дал тебе поручение рисовать эту стенгазету? Потому что иначе крайней будешь именно ты…
Я таки дожал девушку, но совсем не так, как планировал. Она так и не сказала ни слова, лишь зарыдала, уткнувшись в ладони.
Я немного постоял, подождал, но, видя, что она не обращает на меня никакого внимания, ретировался.
Остаток дня прошел смутно, как во сне. Я что-то писал, что-то отвечал на вопросы и даже о чём-то беседовал с коллегами по кабинету.
Немного вынырнул из этого сумрачного состояния в столовой: по обыкновению, набрал полный поднос еды, полез расплачиваться, а денег на котлету уже не хватило. Пришлось возвращать. Было немного неудобно перед поварами, но, думаю, они и не такое видели.
А вот передо мной встал важный вопрос: нужно раздобыть денег. Или узнать, когда получка (к слову, я даже не знаю, сколько Муля зарабатывает). Если зарплата уже скоро, то, может, следует занять до получки, и не рисковать походом к тому дому. Прошлый раз это вполне проиллюстрировал. Я в принципе, планировал сходить туда и забрать всё. Но чуть позже. Ну, не будут же они там всё время сидеть. Пусть пару дней, пусть неделя, пусть даже месяц. Но дольше, я думаю, никто им такой возможности не даст.
А вот с деньгами нужно решать прямо сегодня.
С сожалением проводил взглядом представительного мужчину, у которого на подносе были макароны с гуляшом.
Съел гречневую кашу с салатиком из кислой капусты, запил компотом и на этом мой обед считался законченным. А ведь вечером придётся чем-то ужинать. А в холодильнике — хоть шаром покати. Утром доел последний кусок хлеба с маслом и планировал зайти в магазин за продуктами. А что деньги закончились — не посмотрел.
А ведь я ещё Белле тридцать копеек за трамвай не вернул.
Эх, долги, долги…
Когда я возвращался домой, голова гудела от всех этих событий. И как-то за всем этим я вдруг сообразил, что совершенно выпустил из виду поинтересоваться, есть ли у Мули семья, где он провёл детство, где служил и был ли на войне? Да, я видел профсоюзный билет (даже давал его Музе), видел его паспорт. И всё. Я даже образования моего реципиента не знаю. Должно же быть какое-то, раз аж в Комитет взяли.
В общем, вопросов было слишком много, а ответов вообще не было. Поэтому я решил не заморачиваться, а поступить просто — завтра зайду в отдел кадров и скажу, что где-то потерял папку с документами, а мне нужны для чего-то там личные данные. Пусть покажут мне моё дело. Там информация какая-то должна быть. В это время ещё сканов и ксерокопий не было, поэтому я не представлял, как они делают копии документов, но уж выписать номера этих аттестатов, дипломов и так далее — это у них однозначно есть. Заодно узнаю, где Муля родился и был ли он на войне. А вот, что с семьёй делать, пока не ясно.
Я дошел до своего дома, вошел во двор и обнаружил у подъезда на лавочке… Музу. Она сидела, съежившись от пронизывающего мартовского ветра. Её носик аж посинел от холода, а губы стали белыми. Но тем не менее, она продолжала сидеть и домой не уходила.
— Муза? — удивился я. — А вы почему здесь сидите?
— Погулять вышла, — ответила она и отвела взгляд. Глаза у неё были покрасневшие.
Плакала, что ли?
— Муза, что случилось? — я сел возле неё на лавочку и взял её за руку. Рука была ледяная. — Да вы совсем замёрзли…
— Оставьте меня! — ответила Муза резко. На неё это было совсем не похоже.
Но если она думала смутить и от…меня таким тоном, то она просчиталась. В своё время каких только клиентов у меня не было. И я прекрасно вижу, когда человек просто капризничает или дурно воспитан, и когда он беззвучно кричит «Помогите!». Сейчас был именно второй случай.
— Муза, — чуть нажал голосом я, — я жду.
Она повернулась ко мне и сказала чужим безжизненным голосом:
— Вы сегодня слишком назойливы, Муля. Извините, я хотела посидеть одна…
— На таком холоде?
— Люблю, знаете ли, свежий воздух.
— Так, Муза, — окончательно рассердился я и велел, — рассказывай давай! Или я сейчас сам всё выясню. Это опять Софрон?
— Не трогайте Софрона! — подскочила Муза и ухватила меня за рукав, — не ходите, Мудя, не надо!
— Что он натворил?
Она смутилась и покраснела.
— Он там с этой своей
