Афганский рубеж - Михаил Дорин
Вертолёт ещё продолжает пару секунд крутиться на земле, поднимая вверх землю, камни и разбрасывая в стороны поломанные лопасти. От сильного удара сразу обломилась хвостовая балка, а из облака пыли, как бумеранг, вылетел рулевой винт.
Взрыв! В воздух поднимается столб огня и пыли.
— 207й, два купола наблюдал. Забираю экипаж 308го, — доложил Батыров.
— 201й, понял. Я за 307 м. Сажусь рядом с ним, — ответил Енотаев.
Пыль поднялась такая, что заволокла целую улицу на окраине Махмудраки.
— Димон, давай в метрах 150 садись от 24ки, — сказал я, отстёгиваясь от кресла.
Сабитович уже вышел в грузовую кабину, показав жестом, что идёт к кормовому пулемёту.
Батыров снижает скорость. Проходим рядом с вертолётом и наблюдаем рядом с разрушенным дувалом лежащий купол парашюта.
— Справа наблюдаю! Влево и на посадку, — сказал я, но Димон не решился на разворот.
Время идёт на секунды. Там в городе духи уже точат ножи и готовы разорвать ребят. Не успеем забрать, их утащат.
— Слишком мало места. Давай пройдёёём! — воскликнул Батыров.
Я взял управление и начал выполнять разворот влево. Маленький крен! Так, мы размажем разворот, словно масло по тарелке, и сядет в километре от места падения. Аккуратно влево дожимаю ручку управления, чтобы увеличить крен. Сильнее отклоняю левую педаль, чтобы выполнить подобие воронки.
— Саня, балку перерубим! — заволновался Димон, когда винты слегка затрещали.
— Нормааально, — ответил я, поглядывая на авиагоризонт, где крен уже был 30°.
Вертолёт завибрировал, но ничего критичного. Звук двигателя рабочий, а органы управления ещё имеют запас по отклонению.
— МТшка — машина надёжная. Она и не такие манёвры выполнит, — сказал я.
Закончив разворот, скорость окончательно снизил. Подхожу к земле, разметая во все стороны камни и пыль. Касаемся площадки и прокатываемся вперёд.
— Шаг внизу, коррекция левая, — сказал я, скинул шлем и выскочил в грузовую кабину.
Спрыгнули с Каримом на песчаную поверхность и быстро рванули в сторону вертолёта Ми-24.
В нос ударил резкий запах гари и керосина. Гул от горения стоял такой, что заглушал шум винтов нашего вертолёта. Слышно, как рвутся патроны на борту. А самое плохое, что имеется сернистый запах от сгоревшей плоти.
— Вот и третий, — показал Сабитович.
Недалеко от горящего главного редуктора, сильно обгоревшее тело одного из членов экипажа в позе всадника.
— Давай к остальным, — сказал я и снял автомат с предохранителя.
Первый из лётчиков полз на четвереньках в нашу сторону, преодолевая груды камней. Голова в крови, а сам он весь в песке. Будто в муку упал.
— Стоять! — вскинул он перед собой пистолет и дважды выстрелил.
В последний момент успели упасть с Сабитовичем, вдохнув афганской земли. Во рту моментально ощутил привкус песка и керосина.
— Свои, братишка! — крикнул я.
— Я прыгнул… прыгнул… — в шокированном состоянии был лётчик.
Мы подбежали к нему, а он продолжал размахивать пистолетом. Рукав комбинезона сгорел, глаза залиты кровью.
— Второй? Где второй? — спрашивал Карим, но на вопрос лётчик Ми-24 не ответил.
Впереди послышалась стрельба. По близлежащим улицам продвигались духи. Стреляют не пойми куда, но могут и пристреляться, если нужно. Слышна местная речь, а за спиной все так же рвутся патроны и гудит пламя от вертолёта.
В груде обломков, которая раньше была домом, я увидел зелёный шлем и лежащего без сознания, второго лётчика. Купол, зацепившийся за разбитую стенку, развивался от потока ветра.
— Карим, этого на борт. И давай подмогу вызывать, — сказал я, но она уже не потребовалась.
Среди обломков появились несколько человек в отечественном полевом обмундировании. Сразу начали занимать позиции и отстреливаться от духов.
— Взяли, Сабитович, — сказал я, и мы устремились к вертолёту.
Двое парней в форме «прыжковке» достали лётчика и потащили в нашу сторону.
Над головой слышен шум винтов одного из наших Ми-8, который начал отрабатывать по наступающим духам из пулемётов, прикрывая нас.
Только мы с Каримом уложили спасённого лётчика, как бойцы в форме «прыжковке» и трофейных нагрудниках китайского производства притащили и второго.
Форма явно непростых мотострелков.
Второй лётчик был жив, но правая нога, буквально вывернута в обратную сторону.
Взяв с борта плащ-палатку, мы достали обгоревшее тело третьего члена экипаж и, завернув его, положили в грузовую кабину.
— Клюковкин, живее! — подталкивал меня в спину Сопин, одетый в форму облегчёнку.
На груди у Игоря Геннадьевича был самодельный брезентовый «лифчик» с запасными магазинами к автомату. Так в Афгане именовали нагрудник, сшитый своими руками.
Группа Сопина начала садиться на борт. Со спины уже никто не стрелял. Видимо, вертолёты уже погасили все очаги сопротивления.
Я занял место в кабине, и Димон начал взлетать.
Как только последний из бойцов запрыгнул в грузовую кабину, Сабитович закрыл дверь.
— 207й, все на борту, взлетаю, — доложил Батыров и оторвал вертолёт от земли.
Разгон, винты поднимают пыль и камни в воздух. Димон отворачивает влево в долину и покидает окрестности Махмудраки.
— 201й, понял. Группе возврат на Окаб, — сказал в эфир Енотаев.
Слева было видно, как на предельно малой высоте, чуть не цепляя крыши домов, разворачивается вертолёт командира. На канале управления царит хаос, создаваемый нашим руководством.
— 201й, я 105й, доложить обстановку! — надрываясь, запрашивал Берёзкин.
Но Енотаев не отвечал. Ему сейчас некогда, поскольку он маневрирует, уходя из опасного района. Мы тоже снижаемся на 50 метров и берём курс в район Баграма.
— Узнай состояние, Сабитыч, — сказал Батыров.
— Да, командир.
Карим встал со своей сидушки и ушёл в грузовую кабину. Только сейчас я смог почувствовать облегчение. Направил на себя вентилятор, чтобы хоть немного было свежо. Но подобный «бортовой кондиционер» не охлаждает совсем. Утёр рукавом пот со лба и лица. Димон протянул флягу с водой, чтобы я попил, но желания особо не было.
— Вы только выскочили, а тут в эфир позывной странный запрашивает. Мол, идём эвакуировать, — сказал Батыров.
— Да. Это Игорь Геннадьевич, — ответил я.
Димон улыбнулся.
— Ничего удивительного. Главное, что вовремя. Там духи шли за лётчиками. Нам самим не вывезти было.
В кабину вернулся Сабитович и показал поднятый вверх большой палец.
— Командир и оператор прыгнули. Поломались, но жить будут. У лётчика-оператора шок, но десантники привели в чувство. А вот бортач… ну, Саня видел.
Скорее всего, он просто
