Русская война 1854. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов
— Александр Иванович? — Уваров посмотрел на моего оппонента.
— Я готов попробовать, — толстячок быстро закивал. — Уверен, года за три-четыре мы с Григорием Дмитриевичем сможем разработать теорию, которая все учтет, и можно будет начать эксперимент в одном из уездов. Небольшой, на пару лет, чтобы оценить риски во время сезонного цикла.
— Через неделю! — я только представил, к чему приведет такая скорость, и оборвал разошедшегося академика. — Через неделю, Сергей Семенович, мы представим вам проект на реальном хозяйстве. Чтобы можно было сравнить теорию и практику. Разве так будет не правильнее?
Уваров долго смотрел на меня, а потом все-таки кивнул.
— Через неделю, — развернувшись на месте, он двинулся к выходу, а вслед за ним потянулись и академики.
Кто-то смотрел на меня с насмешкой, кто-то с сочувствием. Неожиданно рядом со мной и Бутовским остановился еще один человек. Остроградский — вспомнил я, как его представлял Менделеев. У академика-математика, мне до этого не показалось, был только один глаз, но в нем горел самый искренний интерес.
— Скажу сразу, — начал он, — я знаком с вами не только по столичным сплетням, но и по переписке с Николаем Ивановичем Лобачевским, который о вас очень высокого мнения. К сожалению, он отказался обсуждать со мной научные аспекты работы на своего нанимателя, но и того, что мы обсуждали, было достаточно, чтобы понять: вы не станете ничего говорить просто так. У вас уже есть на примете то самое хозяйство для эксперимента! И если вы будете работать не наугад, то вам пригодится хороший математик, чтобы рассчитать для него новую модель экономики.
— Вы правы, — кивнул я. — У меня есть и хозяйство на примете, главное, уговорить его хозяйку. И идея, откуда мы вытащим деньги, чтобы они взялись не из воздуха.
— Но если у вас уже сейчас есть ответ, — Бутовский искренне удивился, — то почему вы сразу при всех его не озвучили? Право слово, я бы не обиделся…
— Вы, возможно, и нет, — я огляделся и убедился, что рядом нет лишних ушей. — Но вот многие бы… Потому что я хочу, чтобы деньги вы взяли у тех, у кого они лежат без дела уже сотни лет.
— Григорий Дмитриевич… — Менделеев, который до этого ходил за мной вежливой и безмолвной тенью, не удержался. Словно почувствовав, насколько опасную и крамольную мысль я собрался выдать.
Я покачал головой, а потом продолжил:
— Мы вытащим деньги у родовой аристократии. Вы, Александр Иванович, правильно сказали про закон сохранения энергии, так вот у нас есть огромное количество денег, которые мертвым грузом лежат в земле и крепостных душах. Мы же просто конвертируем их в новое качество. Не бесплатно, как этого бы хотелось новой элите страны, промышленникам и банкирам, но мы никому не дадим отсидеться в стороне.
— Вас убьют, — Бутовский взволнованно вскинул брови.
— Мне еще спасибо скажут. Учитывая, что Александр II намерен решить вопрос крепостного права самым кардинальным образом и в ближайшее время.
— Тогда… Если все изменения будут обеспечены капиталом, то… Страна может совершить огромный рывок, — Бутовский растерялся.
— Не сможет, обязательно совершит, — Остроградский довольно оскалился.
Честно, не знаю, насколько эти двое были искренни. Но в любом случае у них не было своей земли, своих крестьян, которые были залогом стабильности и процветания для многих их соперников, и возможность изменить ситуацию просто грела им душу.
— И я с вами! — Менделеев испугался, что сейчас от обычного студента избавятся, но я лишь кивнул в ответ.
Команда у меня была, осталось договориться насчет земли и восьми тысяч крепостных душ. Тех самых, которых я обещал еще и Томпсону. Ох, только бы послезнание меня не подвело.
* * *
После не самого удачного выступления в Академии наук, где весь интерес к технической стороне новинок оказался перебит суровой реальностью экономического подхода, мне нужно было шевелиться еще активнее. Бутовского и Остроградского я отправил считать модель будущего хозяйства. Менделеев должен был найти для них юриста, чтобы учесть правовые аспекты дела, ну а я пошел выбивать нам землю и крестьян.
Вернее, сначала, прогуливаясь от Академии, на углу Невского и Большой Садовой нашел заведение с ностальгическим названием «Палкинъ», где и засел, чтобы прийти в себя, перекусить и подготовить все, что нужно для судьбоносной встречи.
Казалось, что все будет не очень сложно. Ведь что мне точно известно? Когда Александр II в моем времени решил начать свои реформы, его тетя, великая княгиня Елена Павловна, активно включилась в процесс и первой выделила одно из своих имений, чтобы подать пример остальным. Ну и отработать процесс. Конечно, история и реальность могли отличаться, но я уже сталкивался с проявлениями ее деятельности. Те же Крестовоздвиженские сестры милосердия, приехавшие в Севастополь вместе с Пироговым — это ведь именно ее инициатива. Так что я не сомневался: ради блага людей и России мы обязательно сможем договориться.
И вначале все шло идеально. Ростовцев, пользуясь тем, что Александр оставил ему допуск в Зимний, смог найти нужных людей и убедил их, чтобы уже сегодня меня приняли в Михайловском дворце. Конечно, пришлось оторвать будущего разведчика от слежки за Томпсоном, но оставался еще Степан, который тоже мог записать все контакты американца.
— Это будет личный разговор? — уточнил я, когда ротмистр вернулся с новостями и застал меня уже за второй кружкой чая.
— Великая княгиня не может лично принимать обычного полковника, тем более того, кто ей даже не представлен, — Николай чуть глаза не закатил от моего невежества. — Зато сегодня четверг, а по четвергам в Михайловском дворце Елена Павловна собирает свой «малый кружок».
— Что за кружок? — у меня появились нехорошие предчувствия.
— Обсуждают вопросы культуры, политики, всякие литературные новинки.
— И кто там бывает?
— Самые разные люди. От славянофила князя Черкасского до иностранных посланников. Кажется, сегодня там должен быть некто Бисмарк, посланный кайзером для инспекции русских заводов.
— А кто бывает на постоянной основе?
— Из новых звезд, которые поднялись в последнее время — Николай Алексеевич Милютин. Из вечных — Орлов и Блудов. Довольно часто заходит императрица Мария Александровна. Ну и Елена Павловна благоволит своим племянникам, которые при первой же возможности отдают ей должное.
— То есть
