Василий Сахаров - Вариант Юг
- Командующий обороной Новочеркасска полковник Чернецов на связи.
Рядом с телефоном лежала подключенная к аппарату дополнительная трубка и, отложив карты в сторону, я взял ее и услышал занимательный разговор.
В трубке треск, щелчки и молодой развязный голос:
- Командующий Донской Социалистической армией Сиверс у аппарата.
- Что вы хотите, бывший прапорщик?
- Хочу сказать, что ваша песня спета и вскоре мы будем плевать на ваши трупы, станем драть ваших баб, а на всех деревьях вешать попов, помещиков и офицеров. Сдавайтесь, царские недобитки и, тогда, может быть, смерть ваша будет легкой и быстрой.
Полковник рассмеялся и ответил:
- Э-э-э, да ты, никак, выпимши, товарищ Сиверс, и решил покуражиться. Знаю, что бесполезно тебе что-то говорить, но я скажу. Ваш поход окончится неудачей, и вас сметут с этой земли. А потому слушай мои условия. Все ваши, так называемые, революционные войска, должны немедленно сложить оружие, покинуть Ростов и уйти туда, откуда они пришли. Ты же и все твои комиссары, должны явиться ко мне как заложники. Гарантирую, что суд будет справедливым, учтет вашу добровольную сдачу и назначит вам только тюремное заключение. Как видишь, мы более милосердны, чем вы. В случае невыполнения моих требований, пуля в лоб и поганое посмертие тебе и твоим товарищам сейчас, а вашим правителям бронштейнам и нахамсонам чутка попозже.
- Да, ты-ы-ы... как ты смеешь, морда белогвардейская... - раздался в трубке пьяный рев, и Чернецов, бросив трубку, усмехнулся и кивнул в сторону выхода.
Как я позже узнал, Сиверс звонил еще несколько раз, а затем его сменил какой-то революционный матрос Мокроусов, и так продолжалось до тех пор, пока на телефон не сел знаменитый в офицерской среде старый гвардеец и великий матерщинник подполковник Бекетов. Он долго разговаривал с красными командирами, видимо, объяснял им смысл жизни и теорию Дарвина, и был так убедителен, что спустя несколько минут связь прервалась и звонки прекратились...
За время нашего сорокаминутного отсутствия во дворе юнкерского училища произошли разительные изменения. Все гражданские исчезли, добровольцы со своим обозом ушли, а возле входа в учебный корпус стояло около сотни вооруженных молодых парней. Как выяснилось это бойцы из 2-й и 3-й рот Студенческой дружины, которую вчера распустили по домам. С ними бывший командир Атаманского юнкерского конвоя есаул Слюсарев. Он временно принял командование студентами и, получив от Чернецова задачу удержать Персиановку, отправился на свой боевой участок.
Только студенты, которые выглядят бодро и боевито, покидают двор, как в него вваливается около трехсот вооруженных мужчин, как правило, люди в возрасте и солидные. Это Новочеркасская дружина, которой приказали покинуть столицу, но которая, дойдя до Старочеркасской, еще не зная, что принято решение оборонять город, самовольно вернулась обратно. Дружинники отправляются в Хотунок, где в это время идет сильная перестрелка, и пока во дворе пусто мы с Чернецовым оборудуем в одном из учебных классов свой штаб. Сдвигаем парты и расчищаем место под карты, а потом полковник нарезает задачу уже мне. У нас нет сведущего штабиста, и я должен по мере сил выполнять его обязанности, наносить на карту сведения о противнике и наших силах, вести учет бойцов и постоянно находиться неподалеку. В общем, сам для себя свои функции, я определил как порученец, начальник штаба и телохранитель в одном лице.
К полудню вернулись почти все чернецовцы, которые были посланы в город, и появились конкретные цифры по имеющимся у нас силам и запасам вооружения. Как оказалось, в столице осталось несколько тысяч офицеров и около двух тысяч казаков из станиц, и если хотя бы треть из этого числа встанет в строй, то это будет сила, которую просто так не подавить. По вооружениям картинка складывалась странная. В штабе походного атамана говорили, что ничего нет, а что было, все увезено добровольцами. Однако у добровольцев только четыреста повозок, треть из них забита ранеными, треть продовольствием, боеприпасами и армейской казной, а остальные частным барахлом чиновников и офицерских семей. Много ли дополнительного груза они смогли с собой забрать? Нет. Так мы думали и так, оно оказалось на самом деле. Боеприпасов и оружия в Новочеркасске оказалось столько, что можно было одну, а может быть, что даже и две полнокровные дивизии вооружить. По крайней мере, винтовок хватало с избытком, да и ручных пулеметов самых разных систем имелось немало. Ведь покойный Алексей Максимович, царствия ему небесного, много запасов сделал, и сейчас, все что он готовил к войне с большевиками, должно было нам пригодиться.
К двум часам дня из остатков разных частей и подразделений удалось сформировать третий боевой отряд. В него вошли охраняющие Войсковой Круг офицеры Гнилорыбова, десять охранников Атаманского дворца из отряда Каргальского, восемь офицеров из распавшейся группы полковника Ляхова, около сотни казацкой молодежи и отряд полковника Биркина, целых двадцать человек во главе с самим командиром подразделения. Полковник Биркин возглавил эту сводную боевую группу и отправился оборонять западный сектор, где со стороны Ростова должны наступать отряды красногвардейцев, но почему-то пока не наступали. Может быть, по примеру своего командующего культурно отдыхали? Скорее всего, так оно и было. Но знать этого наверняка мы не могли, а потому старались прикрыть город и с этого направления.
Мало-помалу слухи множились, разносились по городу, и к Новочеркасскому училищу стекалось все больше людей, готовых не драпать, а воевать. И вскоре появился тот, кому я смог передать карты и должность главного штабиста. Им оказался 2-й генерал-квартирмейстер из штаба походного атамана генерал-майор Поляков, которого, как и многих других, попросту «забыли» предупредить, что надо покинуть город. С радостью и облегчением я передал ему свои записи и получил первое за этот день нормальное боевое задание. В сопровождении нескольких артиллеристов и десятка конных казаков промчаться в сторону вокзала, где в бесхозном состоянии находятся три полевых орудия. Кто их там оставил и почему неизвестно, но эти орудия срочно нужны в Кривянке, куда послан четвертый боевой отряд и которую атакуют основные силы голубовцев, все же не поверивших словам есаула Сиволапова о скорой и бескровной сдаче столицы.
Дабы собраться, накинуть на плечи новенькую офицерскую шинель и прицепить шашку, добытую в училищной оружейной комнате, много времени не надо и вскоре мы мчимся по городским улочкам. В некоторых местах безлюдно, а в других, наоборот, не протолкнуться. Кто-то все еще бежит в сторону Дона, а кто-то песни поет. Причем в одном месте звучит старый гимн из царских времен, а в другом Марсельезу затягивают. И это что, то ли дело на Платовском проспекте, где вообще не пройти. Масса людей с иконами идет к Собору, где Волошинов и пока еще не сбежавшие донские политики, совместно с местными священниками, призывают на головы большевиков все кары небесные и сулят им суд земной. Как ни посмотри на это со стороны, полнейший бардак.
Вскоре наш небольшой отряд достиг вокзала и здесь на площади мы находим три совершенно целых полевых орудия, обычные трехдюймовки образца 1902-го года. Рядом зарядные ящики, конская упряжь и снаряды, как правило, со шрапнельными зарядами. Все хорошо, только лошадей нет. Поэтому мы решили запрягать своих. Но появились те, кто эти орудия здесь оставил. Два десятка людей на лошадях без седел. Оказалось это бойцы смешанного подразделения, половина казаки, половина добровольцы, которые дрались храбро и на «отлично», но им поступил категоричный приказ срочно отступать. Поэтому, бросив орудия, они направились к переправе. Однако на реке встретили наших посыльных и почти полным составом решили вернуться.
Спустя час орудия и усилившийся за счет случайных людей до трех десятков конников отряд, в котором я, неожиданно для себя, стал командиром, прибыл на восточную околицу Кривянки. Здесь находилась 2-я партизанская сотня из отряда войскового старшины Семилетова, около четырех десятков бойцов, последняя часть, которая прикрывала Аксайскую переправу. А кроме них сформированный Чернецовым четвертый боевой отряд, полторы сотни людей и один пулемет. Против наших сил по чистому полю вдоль Аксая, не торопясь, словно они на маневрах, шли полки голубовцев. Красные казаки уже привыкли, что они победители Чернецова и за ними сила. Но полковник жив, и теперь они умоются кровью. Вражеские подразделения вытянуты в нитку, наступают ладными сотнями, начинают собираться в лаву, и уверены, что им никто не в состоянии оказать сопротивления, поскольку сегодня голубовцы видели только постоянно отступающих семилетовцев.
Дву-хх! Дву-хх! Дву-хх! Три белых облачка вспухают в сереющем зимнем небе, и шрапнельные заряды разрываются над головами голубовских вояк. Вражеские сотни мечутся по степи, пытаются найти укрытие, но не находят его и новая порция шрапнели накрывает противника. Проходит всего три минуты, может быть, пять, и враг уже не боеспособен. Конные сотни разлетаются в стороны, а позади наших позиций появляется конный отряд, около семи десятков всадников, которые с криком «Ура!», проносятся мимо и летят за голубовцами. Я решаю поддержать порыв неизвестных казаков, запрыгиваю в седло и, обернувшись к нашим конникам, шашкой, указываю на врага. Все понимают меня хорошо. Несколько шагов, кони разгоняются, и в ушах свистит ветер.
