Огнем, мечом, крестом - Герман Иванович Романов
Владимир Псковский посмотрел на своего старшего брата Мстислава Галицкого, которому многим был обязан в жизни, впрочем, как и тот ему. Имел тот на руси славу дихого воителя, вот только братья прекрасно понимали, что все победы они достигали только вдвоем, по раздельности шли неудачи, порой крупные, особенно у «старшого», что часто зарывался и был битым. И пусть редко это случалось, но все же происходило. А потому Мстислав Мстиславович иной раз сдерживался, хотя сам рвался в драку, но понимал, что без разумных советов «молодшего» не обойтись. Так случилось в битве при Липице со Всеволодовичами — младшие братья собрали всю рать великого княжества Владимирского против старшего брата Константина Ростовского, но тому подошли на помощь новгородцы Удатного, да смоленские князья, но на битву не решились, ждали подхода псковского князя. Владимир Мстиславович прибыл вовремя, именно он рати расположил так, что союзники одержали более чем убедительную победу над Всеволодовичами — владимирское войско бежало в превеликом страхе, потеряв половину ратников. Полон был настолько большой, что мужиков отдавали в холопы почти задаром, а те выли, понимая, что бежавшие князья их не выкупят, и останутся они в неволе, а семьи, бабы и детки, без кормильцев по миру пойдут. Вот так и бывало на Руси — князья промеж себя свару устраивают, а на битву простых мужиков гонят, которым от междоусобиц сплошное разорение.
До сих пор ни стольный Владимир, ни Суздаль, ни другие города северо-востока, от того побоища не оправились, потому полки придержали и не отправили на Калку, ссылаясь на то, что сговоренность есть с новгородцами, чтобы объединенную рать отправить в Прибалтику и постараться вышибить оттуда крестоносцев. Но и туда тоже дружины не послали, терпеливо ожидали, чем окончится поход объединенного войска всех южнорусских князей с примкнувшими к ним половцами против явившегося из покоренного Хорезма завоевателей, именуемых «мунгалами».
Сейчас оба брата прекрасно понимали, почему Юрий и Ярослав, такую позицию выбрали — Всеволодовичи желали твердо знать, кто кого переборет в половецких степях.
— Ежели «пришельцы» нас тут одолеют, то для зятя твоего и старшего братца неплохо будет — множество княжеских «столов» освободится, а займут их те, за кем сила стоит. А она как раз за Всеволодовичами будет, дружины то в силе остались — потому меня с Пскова изгонят. И Юрьев падет, что которы кровавые по Руси пойдут, усобица за усобицей.
— А если мы «мунгалов» этих завтра одолеем?
— Потери у нас будут большие, половцы с тестем твоим только обещать могут, а сами противоборствовать с «мунгалами» не решаются, иначе бы помощи слезно не просили. И ладу промеж нас нет — хотя победу и одержим, но перессоримся снова, а дружины то наши обескровлены будут. И опять же — князья ведь смертны, и «столы» освободятся — кто своих на теплые места продвинуть сможет, мы с тобою, или Всеволодовичи?
Вопрос завис под пологом шатра — Мстислав Мстиславович только засопел. В свои 47 лет, пройдя через множество усобиц «Удатный» слишком хорошо знал ответ. А потому помрачнел изрядно, в который раз кляня себя за то, что поддался уговорам тестя. О том, что в степях половцы получили жесточайшую трепку свидетельствовали дары, которые они собрали и поднесли князьям — отдали буквально последнее, что еще оставалось. И оно понятно — потеряли и вежи, и стада, но так сами виноваты, что за дары «мунгальские» отступились от союзников, их предав и бросив. А ведь могли сообща «мунгалов» победить и тогда все их добро меж собою поделить. Но нет, предпочли часть за измену взять и за то поплатились, все свое разом потеряв. О том ханы Данила Кобякович и Юрий Кончакович на княжеском сходе плакались, а ведь именно они на подарки от врага польстились.
Поделом ворам и мука, нечего потом слезы лить! Предательством ворога не одолеть, сам потом бит будешь!
— А почему на Ригу рати не двинули, а выжидают?
— Да тот же расчет у них, брате. Ждут кто кого в рати одолеют — эсты с ливами крестоносцев, или наоборот. И те и другие в битве ослабнут, вот тут Ярослав со свежими дружинами и подойдет. Если магистр одолеет, то с ним сразится, все владения крестоносцев разорению предаст, те смогут только дарами богатыми откупится. А там на земли эстов вернется, их всех примучит к выплате дани, и чтобы орден за ним эти земли в вотчину признал. Если Лембиту одолеет, тогда зачем «господе» Новгородской сильный Юрьевский князь⁈ Совершенно незачем, его ослабить нужно — вернется с войском обратно на пепелище. Так что как бы дело не повернулось, Всеволодовичи в выигрыше останутся в двух этих случаях. Но есть и третий, брате…
Владимир Мстиславич остановился, примолк, задумавшись. Было слышно как под пологом жужжит муха. «Удатный» не выдержал наступившей тишины, прямо спросил брата:
— Какой же этот случай, Володя? Мы тут «мунгалов» одолеем, а родич наш крестоносцев растреплет⁈ Токмо такой и вижу!
— А другого нет брате, с побежденными никто считаться не будет — опасаются только победителей, тех, за кем сила и слава, да молва народная. Я видел эстов — Лембиту их князь, «природный». Не может он побежденным быть — с таким войском его ни одни рыцари не одолеют, и еще с оружием новым. Смогут, конечно, если перевес в ратных людях будет, и родич наш сам оплошает — большие рати он никогда в битву не водил. Вот этого я опасаюсь больше всего, да Ярослава, что может в спину подло ударить.
— С него станется, тот у меня зятек, недаром я дочь свою у него забирал, за подлости его многократные, — насупился Мстислав Мстиславович, осекшись, и Владимир понимал, что стало причиной. Ведь Лембиту написал, что удирая от «мунгалов», брат его приказал на Днепре лодкам и стругам с ладьями днища прорубить, испугался, что завоеватели его догонят. И погубил отряды других русских князей, что вышли к месту переправы через Днепр чуть позже — а за ними несколько дней гнались «мунгалы». И порубили там всех, кто не смог вплавь Днепр переплыть, а виной тому подлость, что устроил ударившийся в панику «Удатный». И видимо эти строчки сильно жгли душу старшего брата, и понятно почему — потомки в пример не доблесть его взяли, а токмо один момент трусости, и он сильно переживал по сему поводу, ходил мрачный, с тоской в глазах взирая на небольшую речушку Калку, где остановились на дневку русские войска.
