Хранить вечно. Дело № 1 - Борис Борисович Батыршин
- Ты знал, что друг твоего отца занимается такими вещами?
- Откуда? - Марк озадаченно пожал плечами. – Мне тогда всего пять лет было, что я понимал? И сейчас, между прочим, мало что понимаю. Это что, а? Крест, вроде, знакомый, я такой в Иерусалиме видел, на могилах рыцарей-крестоносцев. А ты что об этом думаешь?
- Всё потом. А сейчас давай так: пока они поют, пробегись по комнатам, поищи свой шкафчик – и смотри, не шуми!
- А ты?
- А я тут постою. Если кому-нибудь вздумается выйти в коридор, подопру дверь снаружи. – я кивнул на массивный стул, стоящий у противоположной стены, рядом с тумбочкой, на которой на стене висел старомодный телефонный аппарат с блестящими колпачками звонков и эбонитовым раструбом на коротком проводе вместо привычной трубки. Ещё один раструб торчал из лицевой панели – туда полагалось говорить.
– Пока сообразят высадить стёкла, пока откроют – вполне успеем удрать. Да, фонарик лучше не включай, света и так хватает.
Марк кивнул и беззвучно скользнул в соседнюю комнату. А я вернулся к двери.
… нет, но до чего же интересно живут люди!..
Ожидание не затянулось. Шкаф обнаружился в соседней комнате – номер «III» на схеме, содержащей экспозицию, повествующую о кодах работы князя Кропоткина за границей. Марк выглянул - физиономия у него лучилась довольством – и помахал мне рукой. Певцы в зале тем временем унялись и перешли к разговорному жанру. «Магистр» встал, принял монументальную позу и рассказывать о степенях посвящения. Себя и присутствующих он называл «новыми тамплиерами» или «Орденом Света; всего степеней посвящения в ордене было семь, и каждой из них соответствовала определенная легенда: об атлантах, потомки которых жили в подземных лабиринтах в Древнем Египте; об эонах, взявших на себя роль посредников между миром духов и людей; о Святом Граале…
…Ну точно, они самые и есть, тамплиеры!...
Дожидаться завершения этого увлекательного повествования до конца я не стал. Будем надеяться, что его хватит надолго, а там и ещё какая-нибудь песенка подоспеет…
Когда я вошёл в комнату, Марк сидел на четвереньках перед огромным, под самый потолок, книжным шкафом и ощупывал резную вертикальную панель. При этом он шевелил неслышно губами, отсчитывая дубовые листики и завитушки. На некоторые нажимал, и те с лёгким металлическим скрипом утапливались на полсантиметра в дерево.
Я попятился, не желая терять из виду выход в коридор - и тут в шкафе что-то музыкально звякнуло, и Марк прошипел «Готово! Сработало!»
Панель выдвинулась примерно на пять сантиметров. Марк подцепил её пальцами и потянул на себя.
- Помоги, а то всё на пол посыплется!
Суетился он зря. Неведомый краснодеревщик, соорудивший тайник, знал своё дело: ящик представлял из себя плоскую коробку, прикрытую сдвижной фанерной крышкой. Мы в четыре руки вытащили его и положили на пол.
- Что, открываем? - шепнул Марк. – Ты покарауль пока, а я вытащу, что там есть, по карманам распихаю. Выберемся наружу, найдём местечко поукромнее – разберёмся, что к чему.
План был хорош, но дал сбой в самом начале. Мы явно недооценили вместимость тайника – чтобы унести всё, что в нём нашлось, не хватило бы никаких карманов. Плотно уложенные пачки денег, небольшие мешочки, звякнувшие, когда их вытаскивали наружу. Стопки картонок – судя по всему документов. А ещё - свёрток в промасленной коричневой бумаге, увесистый, характерной формы, и две небольшие картонные коробочки, маркированные латинскими буквами и цифрами.
Разобрать надписи в полумраке я не мог, да и не пытался. Огляделся, прикинул шансы на экстренное отступление через окно – и потащил через голову юнгштурмовку.
- Сделаем так: увязываем всё это хозяйство в узел и дуем обратно на чердак. Вряд ли они именно сейчас туда полезут, раз уж до сих пор нас не засекли – вот там, в спокойной обстановке, и разберём. Кстати, и фонарик можно будет включить – мансардное окно завесим тряпками, их там, как грязи. А дверь, ведущую наверх, подопрём изнутри, запарятся вышибать.
- А если милицию вызовут? Я видел в коридоре телефон, скажут – воры забрались в музей…
Вместо ответа я продемонстрировал собеседнику кусок провода с эбонитовой воронкой.
Марк выдохнул – как мне показалось, с облегчением. Неужели он действительно думал, что насквозь подозрительная компания, собравшаяся в соседней зале, захочет впутывать в свои сомнительные игрища ещё и органы? А вот пальнуть через дверь вполне могут – оружие тут у многих, и всякий, кто имеет законное право его носить, может стрелять по ворам и грабителям, не опасаясь последствий.
Я завязал подол юнгштурмовки узлом и Марк стал наполнять получившийся мешок нашим хабаром. Потом вставил ящик на место – снова музыкальное «блямс», он наклонился и провёл пальцами по потайной панели. Никаких следов недавнего взлома, ничего. Вряд ли этот самый Солонович проверяет тайник каждый день – если вообще его проверяет! - так что время на то, чтобы убраться подальше, у нас есть.
Ноша получилась увесистая; я связал вместе рукава, перекинул «сумку» через плечо и вслед за Марком прокрался к лестнице, ведущей на чердак.
Позади выводили свою унылую мелодию "новые тамплиеры".
Мы забились в самый дальний угол, отгороженный штабелем старой мебели - оттуда сквозь пыльные завалы до лестницы не смог бы пробиться даже самый крошечный лучик света. Я навёл светомаскировку на мансардное окошко, для чего сошло пыльное протёртое до дыр покрывало, и мы, дрожа от жадности и нетерпения, принялись рассматривать добычу. Я поймал себя на том, что ощущаю себя чем-то средним между Шейлоками и колонистами с острова Линкольна, которым предстоит взломать сундук капитана Немо.
Увы, первые же извлечённые из узла пачки купюр не оправдали наших ожиданий. «Пятаковки», купюры по пять и десять тысяч рублей, выпускавшиеся Народным банком РСФСР в далёком восемнадцатом году – с «ятями» в надписях и двуглавым орлом, лишённым, правда, корон и прочих имперских инсигний. Те самые, которые обесценивались с такой скоростью, что при обмене на новые «совзнаки» за один старый рубль давали десять тысяч новыми – и это только официальный курс, имевший мало общего с рыночным, исчислявшимся цифрами с пятью нулями.
Кроме «пятаковок» здесь было несколько пачек дореволюционных купюр, по большей части серых пятисотрублёвых «Петров» и радужных сотенных «катеринок», а так же жиденькая стопка «северных» сторублёвок правительства Миллера
