Хранить вечно. Дело № 1 - Борис Борисович Батыршин
Ещё с улицы я заметил, что одно из окон фасада было едва подсвечено изнутри – словно свет свечей пробивался через неплотно задвинутые занавеси. Значит, в музее кто-то есть, и это, скорее всего не сторож. Неприятно – но будем решать проблемы по мере их возникновения...
Вход в музей располагался с торца здания, с низенького крыльца. Туда мы, понятное дело, не пошли – свернули за угол, прижимаясь к стене, и прошли на задний двор. Где-то здесь должен был быть чёрный ход – и он в самом деле нашёлся, под невысоким навесом, крытым горбылём. Я осторожно подёргал ручку – заперто.
Пустить в ход нож и предусмотрительно прихваченный с собой кусок проволоки? Ну, это я всегда успею, а пока лучше поискать другой вход, поудобнее.
Долго искать не пришлось На крыше особняка с обратной стороны имело место маленькое мансардное окошко, прикрытое то ли решётчатыми ставнями, то ли жалюзи. Это было то, что надо, тем более, что к задней стене особняка прилепился дровяной сарай, открывающий отличный путь наверх.
Сказано – сделано: мы с Марком, подсаживая друг друга, забрались сначала на сарай, а потом по жестяной водопроводной трубе на крышу особняка. Мансардное окошко сопротивлялось моим усилиям не больше минуты, и вот мы уже в низком, просторном, запылённом до последней степени чердачном помещении, заваленном горами разнообразного хлама.
... однако, уже третье "проникновение со взломом" в моей здешней жизни. Надо бы с этим завязывать, а то ведь в привычку может войти...
Марк вытащил из-за пазухи юнгштурмовки фонарик, но я вовремя схватил его за руку. Где-то тут должна быть ведущая вниз лестница или потолочный люк, и где гарантия, что свет не пробьётся через щели в комнаты музея? Пришлось медленно, на цыпочках, наощупь обшаривать весь чердак – мы исцарапались, изгваздались и наглотались сухой пыли, пока не обнаружили искомое.
Это была узкая лесенка, круто уходящая вниз и упирающаяся в дверь. Даже тех ничтожных крох лунного света, что падали сюда через мансардное окошко, хватило, чтобы понять, какая она вся рассохшаяся, шаткая и скрипучая. К счастью, я вовремя вспомнил метод, подсмотренный в каком-то ещё советском теледетективе, чуть ли не в незабвенных «Знатоках»: при подъёме или спуске по особо скрипучим лестницам ногу надо ставить сразу на всю ступню, мягко, и обязательно вплотную к стенке. Я шёпотом растолковал Марку, что следует делать – и мы один за другим спустились вниз, скрипнув всего раз или два, да и то едва слышно. Каждый раз я покрывался холодным потом и замирал, готовый опрометью броситься наверх, но обошлось; никто нас не услышал – видимо компания, собравшаяся для ночных бдений в музее (когда мы пробирались вдоль подсвеченных окон я ясно слышал несколько голосов) была слишком занята своими, музейными делами.
…Вот и хорошо, нам того и надо…
Я осторожно нажимаю на ручку двери – она чуть подаётся. Ага, ясно, с той стороны закрыто на крючок. Ну, это нам раз плюнуть… Лезвие финки входит в щель, цепляет «запор» - и я тихонечко, не дыша, приоткрываю дверь.
На первом этаже было гораздо светлее, чем на чердаке – высокие окна пропускали достаточно лунного света, и не пришлось продвигаться наощупь, рискуя сослепу опрокинуть какой-нибудь экспонат и оповестить о своём присутствии всех в музее. Света хватило даже на то, чтобы рассмотреть висящую у выхода из комнаты схему экспозиции – две длинные анфилады комнат, разделённые по годам и темам: «Детство и юношеские годы Кропоткина»; «Научная и революционная деятельность в 1870-1876 гг.», Копия рабочего кабинета Кропоткина в Лондоне.
Ну, и «Et cetera, Et cetera»[4] , как говаривали просвещённые римляне…
Я прикинул, что, судя по схеме, замеченные нами снаружи посиделки проистекают в зале, помеченном латинской цифрой «IV» – самое большое помещение музея, отведённое под «посвящена последнему периоду жизни Кропоткина, его возвращению в Россию, жизни в Дмитрове». Мы же сейчас были наоборот, в самой маленькой комнатёнке под номером «VI», если верить описи, траурной, отведённой под экспонаты, посвящённые болезни, кончине и похоронам князя-анархиста. Я огляделся – действительно, вот и посмертная маска на затянутом чёрной тканью пюпитре. В бледном лунном свете – зрелище жутковатое…
Я высунул голову в коридор. Из остеклённой двери в правом его конце падали на паркет дрожащие отсветы от свечей и доносились невнятные голоса. Прежде чем обшаривать музей в поисках заветного шкафа следовало понять, чем заняты здешние обитатели, и могут ли они нам угрожать. Я сделал знак Марку держаться у меня за спиной, на цыпочках, стараясь распластаться по стене, подобрался к двери и заглянул в зал.
Открывшееся зрелище оказалось, мягко говоря, неожиданным. За большим круглым столом, занимающим всю середину комнаты, устроилось то ли семь, то ли восемь человек, из них две женщины. Все, включая и представительниц прекрасного пола, были одеты в бесформенные чёрные хламиды, то ли плащи, то ли мантии; сзади свисали на плечи широченные капюшоны. Наряды эти живо напомнили мне ролевые игры и мистерии на средневековые темы, которые мои знакомые разыгрывали ещё в девяностых – не хватает, разве что, только мечей и кольчуг, поблёскивающих под рясами.
В центре стола, накрытого парчовой, шитой золотом, скатертью стояла широкая, на высокой ножке, чаша – кажется, из серебра. Чашу прикрывал белый покров с алым католическим крестом, сверху на покрове лежала какая-то веточка, разглядеть которую я не мог – зато отлично видел толстенное, явно очень старое Евангелие, заложенное голубой ленточкой, и тоже с католическим крестом на переплёте,
Один из сидящих за столом – совсем молодой человек, заметно младше соседей - поднял руку. Мужчина справа, которого я сразу определил для себя, как «магистра» (…почему? Вот не знаю…) - кивнул и указал на парня тонкой, вроде дирижёрской, чёрной палочкой. Тот встал и, повторяя нараспев заученный текст, предложил присутствующим ответить: «что такое красота?» Я приготовился слушать, но в этот момент за моей спиной что-то скрипнуло, и я подался назад.
- Ты чего? Спалимся же!
- Я не нарочно… виновато прошептал Марк. - Половица попалась скрипучая…
- Ладно, вроде, не услышали. Только гляди, дальше осторожнее, смотри, куда ноги ставишь!
Из зала донеслось нестройное пение латинского гимна – насколько я мог судить, имеющего отношение к архангелу Михаилу. Видимо, это и был ответ на вопрос о красоте.
…а крест-то на покрове – красный, четырёхконечный, со слегка
