Роберт Хайнлайн - Дверь в лето

Она знала. Дети вообще усваивают новые понятия быстрее, чем взрослые. К тому же, анабиоз был любимой темой комиксов.

— Но ведь я тебя никогда больше не увижу, Дэнни! — воскликнула она с ужасом.

— Увидишь. Это долгий срок, но я еще увижу тебя. И Пит — тоже. Ведь Пит тоже ложится в анабиоз.

Она удрученно посмотрела на Пита.

— Дэнни… а почему бы тебе с Питом не поехать в Браули и не жить с нами? Так же будет лучше. Бабушка будет любить Пита. И тебя она тоже полюбит — она говорила, что в доме должен быть мужчина.

— Рикки… дорогая моя Рикки… я должен. Не мучай меня.

Она сердито глянула на меня, подбородок ее задрожал.

Я разорвал конверт.

— Я знаю, это все из-за нее!

— Что? Если ты говоришь о Белле, то она тут ни при чем. Совершенно ни при чем.

— Она не собирается в анабиоз вместе с тобой?

— Боже мой, конечно, нет! — меня даже передернуло. — Мы разошлись с ней на веки вечные.

Это мало успокоило Рикки.

— Я так обиделась на тебя из-за… этой. Ты ужасно меня обидел.

— Прости, Рикки. Мне, честное слово, очень жаль. Ты была права, а я — нет. Но она здесь не при чем. Я покончил с ней навсегда и вычеркнул ее из своего сердца. А теперь — смотри сюда, — я достал сертификат моих акций в «Горничных, Инкорпорейтед». — Ты знаешь, что это такое?

— Нет.

Я объяснил.

— Меня долго не будет, Рикки, и я хочу чтобы это было у тебя.

Тут я достал мое письмо с инструкциями, порвал его, а клочки засунул в карман. Нельзя было рисковать — Белл способна на любой подлог. Я прочел передаточную надпись на обороте сертификата, пытаясь сообразить, как сделать, чтобы в банке…

— Рикки, а как твое полное имя?

— Фредерика Вирджиния. Фредерика Вирджиния Джентри. Ты же знаешь.

— Джентри? Но ты же сказала, что Майлз не удочерял тебя?

— Ой! Меня так давно зовут Рикки Джентри, что я совсем забыла. Ты имеешь в виду мою настоящую фамилию? Хайнке, как у бабушки… и моего настоящего отца. Но меня никто так не зовет.

— Теперь будут.

Я надписал: «Фредерике Вирджинии Хайнке». Затем добавил: «Выплатить по достижении ею двадцати одного года». Теперь я сообразил, что мое первое поручение в любом случае не имело законной силы.

Тут я заметил, что наша церберша пристально поглядывает на нас, и взглянул на часы — мы разговаривали уже целый час.

Но нужно было заверить передаточную надпись.

— Мэм?

— Да?

— Скажите, пожалуйста, где я могу поблизости заверить документ? Есть здесь нотариус?

— Я — нотариус. Что вы хотите заверить?

— Господи! Чудесно! И печать с вами?

— Всегда со мной.

В ее присутствии я подписал передаточную надпись, а она, даже погрешив против совести, избрала расширенную форму свидетельства: «…и лично известный мне под именем Дэниель Б.Дэвис…» (Ведь Рикки достаточно ясно показала, что знает меня, да и Пит красноречивым молчанием подтвердил, что я — полноценный член кошачьего братства). Потом она поверх моей подписи поставила печать, подписалась сама, и я с облегчением вздохнул. Пусть теперь Белла попробует смошенничать!

Она удивленно посмотрела на меня, но ничего не сказала.

— Ваша неоценимая помощь предотвратила трагедию, — торжественно объявил я.

— Сами знаете — интересы детей прежде всего!

Она отвергла гонорар и удалилась в домик.

Я вернулся к Рикки и сказал:

— Отдай это своей бабушке. Скажи, пусть она отнесет это в местное отделение Американского Национального банка. Там сделают все, что нужно, — и положил сертификат перед ней.

Она даже не дотронулась до него.

— Это связано с деньгами, да?

— Да. Пока это немного стоит, но со временем…

— Я не возьму.

— Но я хочу, чтобы это было у тебя, Рикки.

— Я не возьму. Не хочу, — голос ее задрожал, на глаза навернулись слезы. — Ты уходишь навсегда… а меня бросаешь, — она всхлипнула. — Совсем, как тогда, когда ты был помолвлен с этой. Ты мог бы взять Пита и жить с бабушкой и со мной. Я не желаю твоих денег.

— Рикки, послушай меня. Уже поздно что-либо менять. Я ничего не могу сделать, даже если захочу. А этот сертификат — твой.

— А я не хочу с ним связываться, — она погладила Пита. — Я даже не успела хорошенько приласкать Пита. И Пит меня бросает… У меня не будет даже Пита…

— Рикки. Рикки-Тикки-Тави, ты хочешь снова увидеть Пита… и меня?

— Конечно, — ответила она шепотом. — Но я не смогу.

— Сможешь.

— Да? Как? Ты же сказал, что ложишься в анабиоз на тридцать лет.

— Да. Я должен. А тебе я скажу, что надо сделать, чтобы мы встретились. Будь хорошей девочкой, слушай бабушку, ходи в школу — а деньги тем временем будут расти. Когда тебе исполнится двадцать один год, и если ты к тому времени не забудешь нас — ляг в анабиоз, денег на это у тебя хватит. Когда ты проснешься, мы будем ждать тебя. Мы с Питом обязательно дождемся. Торжественно обещаю.

Она немного успокоилась.

— А вы точно будете там? — спросила она после долго раздумья.

— Да. Мы даже можем договориться о точной дате. Если ты не раздумаешь, сделай точно, как я скажу. Обратись в страховую компанию «Космополитен» и распорядись, чтобы тебя положили в Риверсайдский Санктуарий, что в Риверсайде… а еще — вели, чтобы тебя разбудили первого мая 2001 года. Я буду тебя дожидаться. Если ты захочешь, чтобы я был при твоем пробуждении — так и скажи им, если нет — я буду ждать тебя в вестибюле. Я знаю этот Санктуарий. Там тебе будет хорошо, — я достал еще один пакет, приготовленный в Денвере. — Тебе нет нужды запоминать все это: здесь все написано. Сохрани его до совершеннолетия, тогда и прочтешь. Но помни: что бы ты ни решила, мы с Питом все равно будем ждать тебя.

И я положил конверт поверх сертификата.

Мне казалось, что я смог убедить ее, но она и теперь не дотронулась до бумаг. Она лишь глянула на них, а затем тихо сказала:

— Дэнни…

— Что, Рикки?

Я едва слышал ее шепот.

— Если я сделаю все это… — проговорила она, глядя себе под ноги, — …ты женишься на мне?

Мне в голову ударила кровь, в глазах потемнело, но я ответил твердо и громко:

— Да, Рикки. Я только этого и хочу. Именно поэтому я и ложусь в анабиоз.

Я оставил ей еще один конверт, с надписью: «Вскрыть в случае смерти Майлза Джентри». Я не стал объяснять ей, что в нем, просто попросил сохранить. Там были сведения о похождениях Беллы. В руках адвокатов это обеспечит Рикки наследство Майлза, даже против его воли.

Потом я снял с пальца кольцо, полученное при выпуске из института (другого у меня не было) и отдал его Рикки. Так мы с ней обручились.

— Оно тебе великовато, но ты все равно храни его. Когда ты проснешься, я приготовлю тебе другое.

Она крепко зажала кольцо в своем кулаке.

— Не нужно мне никакого другого.

— Хорошо. А теперь — прощайся с Питом. Мне пора ехать. У меня больше нет ни минуты.

Она крепко обняла Пита, потом отдала его мне и твердо посмотрела мне в глаза. Две слезинки скатились по ее щекам, оставляя за собой чистые дорожки.

— Прощай, Дэнни.

— Не «прощай», Рикки, а до свидания. Мы будем ждать тебя.

В четверть десятого я вернулся к мотелю. Там я узнал, что рейсовый вертолет улетает через двадцать минут, живо отыскал торговца подержанными автомобилями и провернул рекордную по скорости сделку, спустив свою машину за полцены. Я умудрился контрабандой протащить Пита в вертолет (летчики недолюбливают котов) и в одиннадцать с минутами был уже в кабинете мистера Пауэлла.

Тот уже беспокоился, не передумал ли я, а потом вознамерился прочитать мне лекцию о том, как нехорошо терять документы.

— Это не по правилам. Что я скажу судье? Он может отказаться заверить контракт во второй раз.

Я достал наличные и помахал ими перед ним.

— Бросьте капать на мозги, уважаемый. Будете вы заниматься мною или нет? Если нет, так и скажите. Тогда я отнесу свои деньги в «Центральную». Я хочу заснуть именно сегодня.

Это подействовало, хотя он и продолжал ворчать. Он упомянул, что Компания не может гарантировать пробуждение в точно назначенный день.

— Обычно мы пишем в контракте: «Плюс-минус один месяц, на усмотрение администрации».

— Так не пойдет. Пишите — 27 апреля 2001 года. Я так хочу, и мне безразлично, кто это сделает — ваша Компания или «Центральная». Вы продаете, мистер Пауэлл, — я покупаю. Если вы не можете продать то, что мне нужно, я найду другое место.

Он переделал контракт, и мы подписались под ним.

Ровно в двенадцать я предстал перед врачом.

— Вы больше не пили? — спросил он.

— Трезв, как судья.

— Это не критерий. Посмотрим.

Осматривал он меня еще придирчивее, чем «вчера». Наконец, он отложил резиновый молоток и сказал:

— Удивительно. Вы же совершенно здоровы, не то что вчера. Просто невероятно.