Борис Орлов - Робин Гуд с оптическим прицелом. Путь к престолу
— Ну… Можно, конечно, но вот только не сейчас. Видите ли, бабушка, у меня и в Англии еще очень много забот, причем — первоочередных.
— Стало быть, вы отказываетесь от этого святого дела?
— Я этого не говорил, бабушка. Однако сейчас я никак не смогу принять участия в походе. Если возможно отложить поход года на два-три — с удовольствием, но пока — никак.
Она пожевала губами…
— Я чрезвычайно огорчена слышать это. Ваш отец очень на вас рассчитывает, — скрежещущий голос Альенор приобрел угрожающую окраску. — Во всяком случае — на ваши войска. Возможно, вы хотя бы пошлете ему на помощь свои полки?
Ага! Щаз! Я что — на идиота похож?!
— Увы, я был бы счастлив оказать батюшке столь незначительную услугу, в течение ближайших лет я не смогу быть ему чем-либо полезен. Слишком уж много проблем внутри страны накопилось… — Ну что, сыпануть тебе соли на раны? — После не слишком разумной налоговой политики последних лет, хозяйство Англии находится в плачевном состоянии.
— Вы забываетесь, внук мой! — Ух, как у нее глаза сверкают! Ну, точно — Баба-Яга! — Ваш отец — еще и ваш сюзерен, так что вы…
— Отец — ага, а насчет сюзера… Ну, это как посмотреть… И потом, бабуля: если принц не смеет критиковать короля, то смеет ли герцогиня критиковать принца?
Алианора аж задохнулась от моего нахальства. Я сунул ей кубок с вином, и дружелюбно чокнулся с ней…
— Чин-чин?
Сделав несколько судорожных глотков, Альенор продолжила «беседу»:
— Кажется, внук мой, вы не испытываете сыновней привязанности к вашему коронованному отцу?..
— Удивительно, правда? Как сейчас помню: качает он мою люльку, не спит ночами, учит меня рыцарской премудрости, а я — гад такой! — к нему сыновней привязанности не испытываю и не испытываю, не испытываю и не испытываю… А-ахренеть!
— Должна ли я расценить ваши слова, как отказ повиноваться прямым приказам вашего отца?
— Помнится, и он делал что-то подобное по отношению к моему дедушке-королю, да будет ему земля пухом. И ничего — никто и не удивился.
Ингеборга прилично натаскала меня по истории «моей» семейки, так что получи, бабуля, еще один привет:
— И знаете, бабуля, вроде там была еще какая-то странная история с вашим участием. Что-то вы в загородном замке там засиделись, загостились… Аж на три пятилетки с гаком, нет?..
Алианора затряслась мелкой дрожью. Так, ща она мне либо в лоб закатает, либо ее кондратий приобнимет… Не, обошлось: после долгой паузы она встала и жестом показала мне, что наша беседа окончена. Уже на пороге она обернулась:
— Мне вреден сырой климат Англии, — мертвенно проскрипела она. — Завтра я отправляюсь в обратный путь…
Не успела дверь за Алианорой закрыться, как на меня буквально налетела Ингеборга, выбравшаяся из своего тайника. Она вся светилась от радости:
— Это было чудно! — закричала она на весь зал. — Ах, как чудно! Так осадить старую волчицу!
И от избытка чувств она порывисто обняла меня и громко чмокнула в щеку…
— Ох, простите, ваше величество, — краска залила ее до корней волос. — Я не должна была…
— Это я не должен был… Ну, и как я ее?
— Да! Так старухе не доставалось с самой смерти ее мужа великого Генриха, — хихикнула как девчонка наша франко-датская гостья. — А уж когда вы намекнули ей, что она может умереть в тюрьме — я думала, ее удар хватит!
Да? Я ей на это намекал? Ух, я какой!..
— А знаете, моя королева, что-то мне хочется отметить бегство этой старой ведьмы чем-нибудь эдаким. Может, устроим бал?..
— Бал? Охоту ваше величество! — Она чуть не приплясывает от восторга, — Непременно Большую Королевскую Охоту!..
— О'кей! Охота — так охота… Кстати, ваше величество. Вы не в курсе, где обитают уранисты?
Бляха! Кажется, я потихоньку начинаю привыкать к тому, что она все время хохочет в ответ на мои простые вопросы…
Интерлюдия
Рассказывает Алиенора, милостью Божьей герцогиня Аквитании и Гаскони, графиня Пуатье, бывшая королева Франции, вдовствующая королева мать Англии
…Когда б я был царем царей,владыкой суши и морей,любой владел бы девой,я всем бы этим пренебрег,когда проспать бы ночку могс английской королевой.Ах, только тайная любовьбодрит и будоражит кровь,когда мы втихомолкудруг с друга не отводим глаз,а тот, кто любит напоказ,в любви не знает толку.
Надо же, чего только ни вспомнится! Проспать ночку он со мной собирался, как же… И переглядывался втихомолку, знаток тайной любви… Нет, удивительная все-таки вещь — мужская самоуверенность. То есть, не смотря на то, что я королева, а он менестрель, и ни разу в жизни меня не видел, ему и в голову не приходило, а нужно ли это мне… Сначала подобная черта в большинстве мужчин — а знала я их немало, что уж теперь скрывать — меня удивляла, потом раздражала, а теперь, когда перед дождем ноют кости, и в зеркало смотреть можно лишь в полумраке, принимаю ее как данность. Пятьдесят лет назад они милостиво разрешали мне выслушивать их ученые диспуты, но вот позволить открыть рот — нет, не могли. Я знала зачастую больше их всех, но сидела и молчала. И это всех устраивало. Кроме меня, естественно. Но им и в голову не приходило этим поинтересоваться.
Много воды утекло с тех пор, и меня уже слишком мало занимает трактовка избранных мест из Блаженного Августина или тому подобных трудов. По правде говоря, меня вообще мало что занимает. Вот только дел столько, что и дух перевести некогда. И кроме меня сделать их тоже некому. Десятерых родила — и почти никого не осталось. И оба мужа — плохи ли, хороши они были — тоже ушли… Одна я на грешной земле — Алиенора, милостью Божьей герцогиня Аквитании и Гаскони, графиня Пуатье, бывшая королева Франции, вдовствующая королева мать Англии, старая орлица, с поблекшими золотыми перьями…
Ох-ох-ох, старость — не радость. Одна отрада — Ришар, свет очей моих, радость души моей, плоть и кровь моя, сын мой!
Не иначе как в награду за страдания он был мне послан. Чтобы дать мне ту любовь, которую я заслуживала. Которую тогда давно хотел дать мне тот, первый Ришар. И дал бы, если б его не зарубили на моих глазах. Куртуазность у мужчин, она, знаете ли, всегда легко уживается с жестокостью. И легко оправдывается заботой о нашем же благе. А я посмотрела на все это, вытерла подступившие слезы, да и пошла собираться замуж. А что оставалось пятнадцатилетней сироте, без отца и матери, да еще с таким ушлым опекуном — ах, добрый дядюшка Людовик! — кроме этого замужества? Хотя… это, другое… какая разница? Вот только Париж оказался такой унылой дырой, что у меня аж скулы сводило от скуки. И муж Людовик оказался не лучше. Все свободные минуты этот худой и сутулый молодой король посвящал молитве. Но, согласитесь, молиться и каяться имеет смысл, когда есть за что. А этот — молился и каялся впрок. И я ему нужна была, видать, для совместных покаяний. Иногда, конечно, удавалось увлечь его более интересными занятиями — одну дочурку мы в перерывах между постами и молитвами все же на свет произвели. Но в целом это была тоска. А быть подставкой для короны, даже самой красивой, это не по мне…
И тут по приказу муженька спалили какую-то церквушку. Вместе с прихожанами.
У него впервые появился повод покаяться за дело. Тут уж он развернулся вовсю, да так, что началось с епитимьи, а кончилось крестовым походом. Он, конечно, не хотел меня брать с собой, но тут уж я своего добилась. И вот что я вам скажу — хорошая вещь крестовый поход, если проводить его в нужной компании. А когда муж во искупление грехов к тому же отказывает вам в супружеской близости, в знак скорби бреется наголо и то и дело занимается самобичеванием, как-то само собой появляется много свободного времени. Грех было не воспользоваться. Хотя, уверяю вас, и половины из того, что обо мне говорили, я не делала. У меня просто бы воображения на все это не хватило. Но, конечно, есть, что вспомнить, это да. Веселые были времена, прекрасные люди рядом. Царствие им всем небесное.
Самое главное, что я поняла в Антиохии — не надо бояться. Мужчины привыкли считать, что женщины всегда молчат и только повинуются, и оказались совершенно не готовы к тому, что кто-то из нас пошел им наперекор. И вот этим-то моментом растерянности и надо было уметь воспользоваться. Я сумела, и поэтому поехала не в дурацкой повозке, а верхом, и проскакала весь путь от Парижа до Антиохии, ничего со мной не случилось. И дальше оказалось, что надо просто поступать так, как считаешь нужным, не боясь заранее мужского неодобрения. А если к тому же умеешь правильно распорядиться их мужскими слабостями — дело пойдет куда как проще и быстрей.
Все это было хорошо, только вот муж… Мессы влекли его куда больше, чем мои объятья, да и мне, признаться, уже было с чем сравнить, а потому и обнимать его как-то не очень хотелось. Но вторую дочь я ему успела родить до того, как приехали анжуйцы. И это был мой шанс. И я его не упустила, как вы можете догадаться. Как только этот крепыш Генрих приобнял меня, стало ясно, что из этого может получиться. И я уж постаралась. И получилось все так, что анжуец был всецело уверен, что это он меня покорил. Я не спорила, и только радовалась, как все удачно складывается. А дальше — я опять сделала то, что не приходило в голову моим бедным подругам. Я потребовала развода. И так потребовала, что у всех этих влиятельных мужчин не нашлось повода мне в нем отказать. Все-таки зря они в университетах не дают слово женщинам. Могли бы многому научиться.
