Здесь был СССР - Кирилл Николаевич Берендеев
Они сидели в избушке два дня, нюхали едкий дым пополам с вонью лежалых шкур, делали, что велит шаман – разгребали снег, носили воду, рубили и подсушивали дрова. С Кумкагиром Туманча неохотно, но разговаривал, задавал вопросы – про отца, про деда, про сны и странности в жизни. Подарил парню нож с резной ручкой (не дело мужчине жить без ножа), одел в меховую куртку, выдал сапоги и громоздкие рукавицы. А на Снежану просто не обращал внимания. Подай, принеси, помой, пасиба хуна̄тка̄н (дочка значит по-ихнему). На вопрос о восьминогом коне разразился скрипучим противным смехом и сказал, что Учителю и ездовую мышь не доверил бы. Думай сама давай, умница дочка. Пришлось последовать совету шамана.
Заимка и ближайшие окрестности оказались интереснейшими объектами для исследований. Чего там только не было! Пузатый идол с бесстрастным скуластым лицом, судя по трещинам в дереве, простоявший на морозе лет сто. Большой медный котел, по виду ровесник идола. Целая коллекция разных бубнов: маленьких и больших, круглых и продолговатых, изящных и топорно сделанных. Сотня, не меньше, резных амулетов неизвестного предназначения: медведи, моржи, человечки, очень старая фигурка мамонта с искристым синим камушком в глазу. При иных обстоятельствах Снежана назвала бы камень сапфиром, но откуда в Забайкалье сапфиры? А еще книжная полка с томиками стихов, «Общей минералогией» и «Лекарственными растениями» Гаммермана, китель с медалями, фотография в рамочке из карельской березы – счастливая эвенкийская красавица и щекастый мальчишка лет десяти.
К избушке притулилось удивительно много животных. Лайка, понятно, без собаки в лесу никак. И даже песец, понятно, юркий ласковый Пушок мог очаровать кого угодно. Но по веткам прыгали непуганые белки, приходили лоси и олени, для них лежал поодаль кусок каменной соли. Поутру Снежана заметила, что собачью миску вылизывает незнакомый лобастый и серый пес, и минуты две вглядывалась, прежде чем завизжать «Волк!» Разбуженный Туманча отругал ее за то, что напугала животное.
Сам шаман тоже давал пищу для размышлений. На первый взгляд, неказистый, хромоногий, редкоусый старикашка, источенный временем, скупой на слова и в особенности на похвалу. А приглядишься, словно снимешь известковую корку с агата. Туманча никогда не суетился, не говорил попусту, охватывал вниманием все вокруг, подмечал каждую мелочь. Едва кинув взгляд на дрова, проворчал: «Сырые, сушить надо, однако». Глянув на следы лайки, подманил собаку и вытащил из лапы занозу. Высунувшись за дверь ввечеру, уверенно заявил: «Завтра тепло будет, мало-мало за водой на родник сходим». И вправду, за ночь погода переменилась, пронизывающий и злой ветер стал легким и ласковым. А еще у шамана был удивительный голос – мощный и гулкий, словно в маленького человека спрятали большой колокол. В обыденной болтовне Туманча таил его за скрипучей скороговоркой, глотал гласные, пришепетывал. Но Снежане удалось подслушать, как старик среди ночи пел у костра: словно белый олень с храброй девочкой на спине мчится сквозь снежный простор.
С Кумкагиром было намного проще. Девушка с удовольствием наблюдала за ладным парнем, за отточенной ловкостью его движений. Невысокий и тощий с виду, он казался подростком, громоздкая меховая одежда делала Илью еще меньше. Но когда они перед сном раздевались в жарко натопленной избушке, Снежана разглядела и литые плечи, и проработанный торс – красота тела, которую дает лишь упорный труд. В Кумкагире чувствовалась некая цельность, правильность, несвойственная легкомысленным и велеречивым друзьям Снежаны. Он никогда не увиливал от работы, не похвалялся впустую, не заискивал и не искал внимания. Иногда девушке хотелось поддеть его, разозлить, раззадорить – тщетно, Илья лишь сверкал белозубой улыбкой и категорически отказывался идти на конфликт. Он настоящий космонавт – человек особой породы. Смотрящий на звезды так, что искорки света задержались в колодцах глаз…
– Эй, хуна̄тка̄н, кушать довай. И дела мало-мало делать.
Очнувшись от размышлений, Снежана собрала миски, кружки, достала с полки высохший кирпич хлеба и заторопилась во двор. Старик предпочитал готовить на улице, на небольшом очаге, обложенном закопченными камнями. Котелок с чем-то густым и сытным уже остывал поодаль, на огне шипел и плевался кипятком черный чайник. Старик голой рукой снял крышку, поцокал языком и бросил в воду сперва горсть чая, затем щепоть какой-то пахучей травки. Готово! Не дожидаясь просьбы, Кумкагир вынес из избушки несколько деревянных ящиков – они заменяли и стол, и стулья. Еле слышный шепот – то ли заклинание, то ли молитва, – и Туманча начал раздавать еду. По привычке Снежана заслонила ладонью миску: «Я не ем мяса». Раньше старик относился к этому снисходительно, однажды даже сварил крутой душистой гречневой каши. Но теперь он отвел руку девушки:
– Далеко пойдем. Силы нужны. Ешь, хуна̄тка̄н, или домой ходи. В городе в тарелку смотри.
Жалобный взгляд на Кумкагира не возымел эффекта – парень не собирался вмешиваться. Стоит ли правда отказа от своих убеждений? А если стошнит? А если?.. Буроватое варево с кружочками жира плюхнулось в посудину, Туманча отвернулся, сел и стал жадно хлебать. На жидкой бородке оставались брызги – фу, гадость! Голодный Кумкагир – мальчишки всегда голодны – наворачивал еду только за ушами трещало. Настырный песец ткнулся носом в колени – не хочешь, так мне отдай. Крепко зажмурив глаза, Снежана наугад зачерпнула жижу и поднесла ложку ко рту, потом зачерпнула еще и еще раз.
– Вкусно! Спасибо, Туманча, очень вкусно.
Невозмутимое лицо шамана чуточку просветлело, он заулыбался и кивнул:
– Кушай хорошо, хуна̄тка̄н, кушай мясо! Кто худую замуж возьмет?
– А я и сама не пойду! – выпалила Снежана. – Себя еще не нашла, как мужа искать стану?
– Умная, правильно говоришь, – хитро прищурившись, шаман вгляделся в девушку и вдруг помрачнел. – Значитца, дочка, довольно болтать. Поели – пошли.
Ничего страшного от мяса не случилось – еда и еда, в ашраме случалось благодарить за прасад куда противнее. Но жирная похлебка насыщала мгновенно, в миске осталось больше половины. Песец радостно набросился на угощение, лайка неспешно вылизала оставшуюся посуду. Брезгливую Снежану коробило от этого обычая, но перечить шаману она не рискнула. Набила рюкзак пустыми баклажками и следом за Кумкагиром и Туманчой зашагала по тропке в веселый, полный капели и пересвистов лес. Баловень Пушок остался на заимке, лайка увязалась за людьми.
Хромоногий шаман оказался хорошим ходоком. Он прокладывал путь, посматривал по сторонам и поглядывал, не отстает ли кто. Казалось, ему любопытно все: позеленевшая кора ели, набухшие почки ивы, обгрызенная кем-то веточка, глубокий след с вдавленными пальцами – лосиха прошла, однако. В поход Туманча нарядился словно на праздник: лисья шапка, расшитая ракушками, бахромчатый кафтан тонкой кожи, увешанный костяными побрякушками, меховые штаны, тяжелые рукавицы, резной посох. В мешке за спиной угадывался небольшой бубен, на поясе висели серьезный нож в расшитых ножнах и кисет, полный на редкость вонючего табака. Емкостей для воды хитрый старик не взял – вы молодые, вы и несите.
Понять, как шаман выбирает путь, представлялось затруднительным. Он то сворачивал с дороги в рыхлый и мокрый снег, то продирался через кустарник, то возвращался назад по своему следу. Однажды сделал знак «тсс!» и осторожно попятился от высокой сосны, показывая на следы очень большой кошки. Секалан-эне, матушка-рысь прячется. Голодная сейчас, ой какая. Тихо-тихо пошли отсюда.
Первый родник они миновали быстро, не задерживаясь. Туманча набрал в горсти холодной, чуть мутноватой воды, отпил и велел спутникам сделать то же самое.
– Слушайте хорошо! Что слышите?
Удивленный Кумкагир пожал плечами: не иначе старик заговаривается, как можно слышать то, что пьешь? И Снежана не ощутила ничего особенного: привкус хвои и земли, просто
