Товарищ капитан. Часть 1. Блондинка с розой в сердце - Андрей Анатольевич Федин
— Не запланировал.
Александра вздохнула. Склонила голову и прикоснулась губами к моему плечу.
— Значит, сегодня ты уедешь, — сказала она.
Провела пальцем по моей груди, словно нарисовала там волнистую линию.
— Дима, я не поеду с тобой дальше, — сказала Саша. — Не в этот раз. Вернусь домой, в Ленинград. Дни отпуска у меня ещё остались. Но до выхода на работу всего несколько дней. Мне многое нужно успеть. В Волгограде, пока жила у бабушки, я собрала материал на целую серию статей. Случайно так вышло. Почти. Даже в отпуске мне не сиделось без работы.
Она улыбнулась — печально.
— Надеюсь, что всё это прилично оформлю за оставшиеся дни отпуска и протолкну в печать. До того, как начальство завалит меня повседневными делами. Сейчас сезон отпусков. А сенсаций, как ты правильно заметил, меньше не стало. Если в августе случится государственный переворот… пусть и неудачный, то мне будет не до собственных журналистских расследований.
Александра потёрлась кончиком носа о моё плечо. Снова заглянула мне в глаза.
Сказала тихим мурлыкающим голосом (от которого у меня по коже пробежали мурашки):
— Дима, я тут подумала… может ты поедешь в Ленинград вместе со мной? Поживёшь у меня. Я сейчас одна обитаю. В двухкомнатной квартире. Покажу тебе город. Познакомлю тебя со своими родителями. Просто так! без каких-либо обязательств. Ты расскажешь моему папе… всё то, что говорил мне о будущем. Покажешь ему свой блокнот. Наверняка, папа подскажет тебе… как быть.
Саша снова вздохнула, улыбнулась.
— До того события… в твоём Нижнерыбинске… ещё полно времени. Зачем тебе сейчас снова куда-то мчаться? Допишешь сюжеты своих книг в блокнот у меня дома, в спокойной обстановке. Обо всех этих убийцах и насильниках. Попросим мою маму, чтобы подсказала контакты хороших врачей. У неё в Ленинграде полно связей! Быть может, врачи подлечат этот твой тромб.
Александра погладила меня по груди — осторожно, едва прикасаясь к коже.
— Ведь можно же с ним что-то сделать, — сказала она. — Я уверена, что мы тебя вылечим. А с твоим братом и с… его женой ничего за это время не случится. Ты спасёшь их. Или мы попросим моего папу, чтобы он помог. Мой папа очень хороший человек. Он генерал, как ты помнишь. Он нам подскажет, как поступить. Или даже сам с тем вашим нападением разберётся.
Саша взмахнула ресницами. Притронулась указательным пальцем к моим губам.
Спросила:
— Дима, а почему бы и нет? Для выполнения таких задач есть специально обученные люди. В КГБ. Они схватят и обезоружат убийцу твоей… бывшей жены не хуже, чем это сделал бы ты. Поступят с ним по закону. Я попрошу папу — он за этим проследит. А Лизу мы в августе пригласим к нам в Ленинград. Она уже была в Эрмитаже? Или в музее обороны и блокады Ленинграда?
— Саша, я с удовольствием познакомлюсь с твоим папой. Но не сейчас.
Я покачал головой — прошуршал волосами по подушке.
— Почему не сейчас? — спросила Лебедева. — Куда ты теперь поедешь? К очередному убийце?
Александра приподнялась на локте. Прижала правую ладонь к моей груди.
Её распушенные волосы (будто штора) отгородили от моего взора часть окна.
— В каком городе он живёт? — спросила Саша. — Что он натворил?
Она тут же махнула рукой, произнесла:
— Впрочем… не говори. Чтобы я не волновалась за тебя. И чтобы не расспрашивала приятелей отца о происшествиях в том городе. Воображу, что ты отправился в Крым к дочери. И купаешься в тёплом море, пока я торчу в дождливом Ленинграде. Так будет лучше, пожалуй. Не хочу представлять, как ты снова кого-то…
Лебедева не завершила фразу. Вздохнула.
— Понимаю, что они плохие люди, — сказала Саша, — но всё же… они люди.
— А те, кого они убьют — это кто?
Александра тряхнула головой. Я видел над собой её лицо, будто прикрытое сейчас тёмной маской.
— Я всё прекрасно понимаю, Дима. Я помню ту девочку с косичками: Риту Медведеву. Ты поступаешь правильно… наверное. И уж точно я не осуждаю твои поступки. Не сомневаюсь, что мой папа поступил бы в точности, как ты. Он как-то сказал мне, что женщины живут спокойно только до тех пор, пока мужчины берут на себя ответственность за этот покой.
Она качнула головой — пощекотала меня волосами.
— Дима, я рада, что такая ответственность досталась не мне. Наверное, я слишком… женщина. Все мои сражения только на бумаге и в воображении. Шины на машине доктора Меньшикова я бы ещё проткнула: на это моей решимости бы хватило. Но… Дима, пообещай, что расскажешь, чем закончилась вся эта история со стрельбой в… твоего брата и в его жену.
Александра привстала, потянулась к висевшему около кровати на стене светильнику. Навалилась на меня мягкой грудью.
Я услышал щелчок выключателя — зажмурился от яркого желтоватого света.
— Дима, запиши мой ленинградский адрес и телефон, — сказала Саша. — Очень надеюсь, что ты в августе или в сентябре навестишь меня. Или хотя бы, что ты мне позвонишь.
* * *
Гостиничные номера мы освободили в полдень. Я заметил, как Лебедева с грустью посматривала на обитые деревянными панелями стены гостиничного коридора, пока мы шли к лифту. В вестибюле мы прошли мимо длинной очереди, выстроившейся к стойке регистрации. Зашагали в направлении стеклянной двери, на которую с улицы поглядывало поднявшееся в зенит солнце.
От отеля «Космос» мы поехали на Ленинградский вокзал. Ещё за завтраком мы с Сашей обсудили планы на сегодняшний день. Лебедева сообщила, что домой поедет вечерним рейсом. Мы отстояли на вокзале очередь к билетной кассе. Саша купила билет в купейный вагон. Удивилась, что я себе билет не приобрёл — я сообщил ей, что для «этой» поездки мне билет не понадобится.
Вещи мы оставили в автоматической камере хранения. Вышли из здания вокзала, остановились. Из припаркованного у края шоссе автомобиля звучала хорошо знакомая мне музыка, а звонкий голос Игоря Скляра пел о том, что «на недельку до второго» он уедет в Комарово. Песня «о Комарово» тут же улучшила мне настроение. И не только мне — Александра тоже улыбнулась.
— Саша, а не махнуть ли нам на Кутузовский проспект? — спросил я. — Прогуляемся от Киевского вокзала до Поклонной горы. Поедим мороженое. Посмотрим на Москву. Я расскажу тебе, как изменится наша столица в ближайшие три десятка лет.
* *
