Опричник - Геннадий Борчанинов
— Это за мной! — воскликнул он. — Ну, Господи, помилуй!
И он вскочил на банку, заставляя плоскодонку клюнуть в воде и начать набирать воду, а сам сиганул за борт. Мы начали тонуть.
Глава 15
Купальный сезон в этом году я открыл раньше обычного. Что странно. Местные обычно воды боялись, плавать толком не умели, опасаясь русалок, водяных и прочей нечисти, но князь, видимо, боялся царя куда больше, чем водяного. Совсем, видимо, отчаялся.
Плавал он скверно. Ростовский пытался плыть по-собачьи, загребая руками перед собой и глядя на оставленный берег, и доплыть до цели прежде, чем он получит переохлаждение в ледяной воде, у него вряд ли получится. Да и я не позволю.
Я доплыл до него в три широких гребка, схватил за бороду, притопил, двинул в ухо. Драться в ледяной воде — занятие не из приятных.
Лодочник отчаянно хватался за перевернувшуюся лодку, пока я глушил Ростовского. Тот лишь попытался навалиться на меня сверху, чтобы утопить, но я оказался быстрее, вывернулся, снова дал ему в морду, чтобы он потерял ориентацию в пространстве, ухватил за шиворот, потащил за собой.
До берега плыть было слишком далеко, хоть до того, хоть до другого, и я решил попытаться выбраться на лёд. Поближе к своим опричникам, разумеется, которые, увидев происходящее, осторожно выбегали на лёд с верёвками в руках.
Ледяная вода пробиралась под исподнее, тяжёлый пояс с саблей тянул меня на дно, один сапог слетел с ноги, устремившись на дно реки, шапка отправилась туда же. Плыть в зимней одежде тяжело. Но я не просто плыл, а ещё и тянул за собой оглушённого князя.
Мы подобрались к ближайшей льдине, я попытался, подобно тюленю, выползти на неё, но лёд обламывался и крошился под моим весом. Внутри меня стало нарастать отчаяние, вместе с усталостью. Холод быстро вытягивал силы, но я знал, что сдаваться и останавливаться нельзя. И упускать Ростовского тоже нельзя.
Я сумел только ухватиться за льдину, наполовину оставаясь в воде, словно Джек из «Титаника». Князя Ростовского приходилось держать над водой, чтобы не захлебнулся, хотя я бы с большим удовольствием утопил его прямо здесь и сейчас.
— Никита Степаныч! Держись! — кричали мне опричники, подбегающие по льду с верёвками в руках.
Я впервые добрым словом помянул ориентализацию войск, вооружение на татарский манер. Многие возили с собой арканы.
Первым, как ни странно, подбежал Космач, не самый быстрый бегун из нас всех, осторожными скользящими движениями, бросил мне верёвку. Конец верёвки со скользящей петлёй упал в полутора метрах от меня, не достать. Васька начал быстро наматывать верёвку на локоть, чтобы бросить снова.
Я почувствовал, как ноги у меня свело судорогой, стиснул зубы от острой боли. Большинство провалившихся под лёд именно так и тонули.
— Д-давай, В-васька, — просипел я.
Остальные, хоть и тоже выбрались на лёд, держались чуть поодаль. Лёд под ними и без того трещал и проседал, а оказаться в воде всей бандой не хотелось никому. Васька Космач снова кинул верёвку, на этот раз удачно, петля проехалась по мокрой льдине и ухнула в воду рядом с нами. Я тут же подхватил её, накинул петлю на голову князю, просунул одну его руку, чтобы затянулась петля не на глотке, а под мышкой.
— Тяни! — приказал я.
— А ты? — выкрикнул Космач.
— Тяни, говорю! — прорычал я.
Ослушаться он не посмел, начал вытягивать князя на лёд. Я принялся подталкивать его сзади. К счастью, у Ростовского включился инстинкт самосохранения, и он сам тоже начал выбираться из холодной воды. Я же, как только князя вытянули, немного переместился вниз по течению и попробовал снова заскочить на льдину. Это потребовало приложить максимум усилий, задействовать последние резервы, но я всё же заполз на тонкий подтаявший лёд, неуклюже, как морж, с великим трудом. В тот же момент силы кончились, и я остался лежать на кромке льда, пытаясь хоть немного перевести дух.
Глянул на Ваську и князя, Ростовского тянули по мокрому льду, как мешок с дерьмом. Васька делал это медленно, осторожно, в любой момент рискуя провалиться сам. Ко мне тоже осторожно подбирался один из опричников, Гришка Обух, один из тех, кто оставался на заречной стороне. Он даже не шёл шагом, а лёг на мокрый снег и пополз ко мне по-пластунски. Я понимал, что должен бы поползти навстречу, но не мог даже пошевелиться. Сил попросту не осталось.
Однако я быстро вспомнил, что после купания в ледяной воде нельзя оставаться без движения, иначе тебя ждёт переохлаждение и смерть, пусть даже на улице ноль градусов, а не минус сорок. Так что пришлось себя заставить. Каждое движение давалось с трудом, вытягивая остатки энергии, но как только я немного прополз вперёд, рядом со мной упала верёвка.
— Никита Степаныч, хватай! — крикнул мне Обух.
Окоченевшими пальцами это оказалось сделать очень непросто, но я всё же просунул руку и голову в петлю, и Гришка потащил меня по льду, а я помогал, слабо перебирая руками и ногами.
Я даже и не заметил, в какой момент мы оказались на берегу. Меня просто подхватили чьи-то руки, куда-то потащили, начали снимать с меня мокрую насквозь одежду. Завели в какую-то избу, посадили у печки, закутали. Я понемногу приходил в себя. Что там с князем — хрен его знает. С несчастным лодочником — тоже. Что с дядькой и опричниками, оставшимися на другом берегу — непонятно. Все эти вопросы ответа не имели, а спросить пока было не у кого, в избе я остался один. Отогревался.
Мысли приходили сплошь мрачные, неприятные. Хуже всего было осознавать, что я сейчас мог просто и бесславно погибнуть. Даже не в бою, а просто упав за борт и не сумев выплыть.
Холод пробирал до костей, я никак не мог согреться, даже при том, что сидел практически у самого огня. Сейчас бы в баньку, жарко натопленную, на верхнюю полку, да поддать пару… Хотя мне казалось, я и там не согреюсь, этот холод будет преследовать меня вечно.
В избу зашёл Никита Овчина, прикрыл дверь за собой, снял шапку. Я поднял на него тяжёлый взгляд.
— Там это… Остальные переправились… — доложил он.
— С князем что? — хрипло спросил я.
Он замялся, начал теребить шапку в руках.
— Помяли его малость… В сердцах… А то
