Чжунгоцзе, плетение узлов - Татьяна Никитина
— Я знаю. Ты ведь рассказывал мне.
— И что ты думаешь?
— Думаю, Он самый лучший.
Они бродили еще долго и оказались на заросших ежевикой склонах горы Бицзяшань. Взобравшись повыше и найдя удобное место для привала, они развели огонь и вскипятили воду для чая. Солнце уже клонилось к закату.
— Боюсь, нам придется здесь переночевать: солнце скоро зайдет, и станет темно, — сказал Юньфэн, взбивая венчиком чай.
— Это не страшно. Тут недалеко есть пещера: мы можем остаться там.
— Только посмотрим еще на горы.
— Да, здесь очень красиво. У нас такого нет. У нас только леса, холмы, равнины и реки. Степи тянутся далеко-далеко. Но там, где я родился, кругом лес. А вода в реке, на которой стоит мой родной город, цвета меди.
— Ты скучаешь?
— Больше всего я скучаю по церковной службе и Святым Тайнам. Конечно, Господь везде, но…
— Ты бы хотел вернуться?
— Мне было бы жаль расставаться с тобой, но, наверное, мое место все-таки там. Когда-нибудь за мной приплывет корабль, который доставил меня сюда, — улыбнулся Нежата. Он и сам понимал, как наивно это звучит.
Выпив чай, сидели молча и смотрели на тяжелое сонное светило, ложащееся между вершинами гор.
Был уже третий месяц, и днем солнце хорошо припекало, а вечером в горах быстро становилось прохладно. Налюбовавшись на звезды, молодые люди стали потихоньку замерзать. Они осознали, что совершили ошибку, оставив в монастыре Саньюэ, который помог бы им развести костер. Пришлось довольствоваться маленькой переносной жаровней для приготовления чая. Они снова согрели воды и выпили еще по чашечке. Хоть и было довольно прохладно, забираться в тесную пещерку им не хотелось. Они прижались друг к другу и решили не спать всю ночь, но вскоре оба принялись клевать носом. Их разбудил оклик:
— Ой, деточки мои! Что же это вы тут делаете?
Изумленным взорам друзей предстал невысокий старичок в крестьянской одежде с вязанкой хвороста за плечами. Они так растерялись, что даже не поприветствовали его.
— Ночи в горах холодные. Идемте ко мне, — продолжал он приветливо.
Цуйчжу-иньши — Отшельник зеленого бамбука — жил неподалеку в маленькой хижине. Он накормил своих гостей просяной кашей с овощами и, заметив, что у Нежаты слипаются глаза, уложил его на соломенной подстилке. Юньфэн, наоборот, был будто чем-то встревожен и спать совсем не хотел. Старый отшельник не спеша согрел воду в котле и стал готовить чай. Юньфэн задумчиво наблюдал за ним. Неожиданно хозяин спросил:
— Господин Ао, ты никогда не думал о том, чтобы стать последователем того Бога, которого чтит твой друг Чжайдао?
— Я? Никогда не предполагал, что это может относиться ко мне, ведь Чжай-эр никогда не предлагал…
— Он слишком мягкий, — усмехнулся в усы господин Цуйчжу-иньши. — Конечно, он не посмел бы спросить. Так что? Ты не хотел бы?
— Этот Бог очень сильный, самый великий… не знаю, примет ли Он меня, ведь я совсем не такой, как Чжайдао — не такой чистый и вовсе не добрый.
— Разве ты не знаешь, что не здоровые имеют нужду во враче?
Юньфэн недоуменно посмотрел на старика.
— Мы, люди, все больны. Об этом ведь Чжайдао говорил тебе?
Юньфэн кивнул. Конечно, склонность ко греху.
— Разве больным не нужен врач? — еще раз спросил Цуйчжу-иньши. — Разве ты не хочешь исцеления?
— Исцеления?
— Да, вот от этого, например, неподобающего чувства, от которого тебе не по себе? Думаешь, мутная лужа сможет сама очиститься?
Юньфэн качнул головой. Он вовсе ни о чем подобном не говорил никому и никогда. Старец вздохнул и улыбнулся:
— Ладно, не стану пока тебя мучить. Тебе бы посетить гору Гаоцянь и выпить воды из источника Дитайчжицзян, а?
— Это тот, о котором написано в «Книге гор и морей»?
— Да-да, именно.
— Может быть… — задумчиво проговорил Юньфэн. — Только вряд ли выйдет. Скоро я получу должность в столице и уже не так-то просто будет отправиться путешествовать.
— Кто знает, кто знает… Но тебе надо уже ложиться. Завтра непременно пораньше следует вернуться в Храм прибежища душ.
Едва Юньфэн уснул, как Нежату словно разбудил кто-то. Он открыл глаза, и сердце у него трепетно сжалось, когда он увидел старика, стоящего на коленях при свете лампады. Спросонок ему даже показалось на мгновение, будто это отец Феодул, а сам он сейчас находится в лесном скиту. Он поднялся с постели и тоже стал коленопреклоненно молиться. Когда он вспомнил всех, кого встречал на своем пути и много раз попросил прощения за свою суетность и мелочность, за неспособность помочь, за неумение понимать, за то, что ум и сердце так часто уклоняются от верного пути; Цуйчжу-иньши обернулся к нему и спросил:
— Как думаешь, Чжай-эр, для чего ты здесь?
— Я думал об этом, господин Цуйчжу, — отозвался Нежата, вздыхая. — И не знаю ответа. Может, чтобы… ну… проповедовать Слово Божие? Чтобы всем рассказать о Боге? Пойти, не знаю, на площадь и говорить, говорить… Только ведь я и Юньфэну не смог ничего объяснить, а он-то хотел меня слушать. Не умею, наверное, рассказывать. А если не за этим, то зачем тогда?
— Во-первых, Юньфэну ты как раз все хорошо объяснил и даже показал на собственном примере. Подожди, послушай, — он остановил желавшего возразить Нежату. — А во-вторых, ты не думал ли, что оказался здесь не для кого-то другого, а для себя самого?
— Для себя самого? Но какая мне польза от этой рассеянной жизни в достатке, окруженному любовью и заботой, рядом с умными, учеными, добрыми людьми, среди прекрасных картин, увлекательных книг, удивительных пейзажей? Разве можно воспитывать душу такими излишествами? Разве не лишения и испытания делают человека истинным христианином?
— Помнишь, праведный Иов был богат, счастлив, окружен любовью и почтением?
— Так то праведный Иов! Он же был праведный…
— Хорошо, объясню по-другому. Как ты мог бы судить о том, что тебе не нужны красивые вещи, вкусная еда, если ты никогда прежде ничего подобного не имел? Как ты мог бы судить о том, что ты можешь обойтись без любви человека, который тебе дорог, если до сих пор такого не встречал?
