Княжич варяжский - Александр Владимирович Мазин
С этим спорить никто не стал.
— А что за проклятие было у того меча? — спросил Милош. — Ты знаешь?
— Знаю. Бесстрашие. От него Бирнир прозвище и получил.
— Да ну? Разве это проклятие! — воскликнул безбашенный хузарин. — Храбрость — это же путь в славе и победам!
— Это путь на воронов пир, — проворчал Дёрруд. — Главным блюдом, — он покосился на прикрытую шкурой дверь, потом на девку.
Сергей знал, о чем думает дан: не послать ли все же девку за медовухой, раз пиво кончилось? Не послал.
— Храбрость — это когда не страх повелевает тобой, а ты — им, — сказал Убийца. — А бесстрашие — это когда бросаешься в одиночку на дюжину, даже не посмотрев, кто они.
— Ну ты-то бросался, я сам видел! — возразил хузарин.
— Бросался, — согласился Дёрруд. — Но сначала смотрел. А когда у тебя в бою пропадает страх, то у тебя один выход: стать воином Одина. Один даст тебе ярость, которую дает нам страх. И радость от того, что ты повелеваешь страхом, а не он тобой, Один тоже даст. Но уже не твою, а свою. Это радость валькирий, что кружат над полями крови и мечтают унести героев в Асгард. И воин Одина тоже хочет туда, за пиршественный стол Асов! Именно поэтому я, лишенный священной ярости, и могу их убивать.
«Какой, однако, интересный разговор пошел, — подумал Сергей. — Просто откровение за откровением».
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Машег. — Ты убиваешь их, потому что они хотят быть убитыми. Так, что ли?
— Не убитыми. Они бьются, потому что это их дорога в Валхаллу. Дорога, которая открывается им в сражении. А я… — Дёрруд улыбнулся так, что даже Сергею стало немного не по себе. — Я просто хочу их убить.
— Ну ясно тогда, — сказал Машег и отложил стрелу, которая ему чем-то не понравилась.
Сергей тоже понял. Великая мечта — это замечательно. Но иной раз она — как цветные ленты на конце копья. Струятся и мелькают перед глазами, пряча главное — неприметный стальной наконечник.
— Был ли отцом смоленского конунга Бирнир, о котором ты слышал, или не был, мы когда-нибудь узнаем, — сказал он, — а пока мне хотелось бы понять, как себя вести с самим конунгом. Что нам от него ждать?
Убийца не ответил. Глядел, как искорки из печного огня улетают в продух на крыше. Важное занятие. Медитативное.
— Может, ты с ним тоже родня? — предположил Милош. — По браку.
Он только что смазал меч льняным маслом и теперь с удовольствием глядел, как играют на клинке багровые отблески. Тоже медитативное занятие. Чистить оружие можно бесконечно. Даже если оно в безупречном состоянии.
— Может, и родня, — не стал спорить Сергей.
— А если и так, какая разница? — вмешался Машег. — Руяне, вон, тоже родичи, а что толку?
Хузарин отложил стрелу, которую забраковал, и взял следующую. Осталось еще четырнадцать из тех шестидесяти, которые он проверял ежедневно. Если время позволяло, понятно.
— Ты — хёвдинг, — вышел из созерцательного состояния Дёрруд. — Конунг должен принять тебя как брата.
— Скорее как сына, — уточнил Милош. — Харальд постарше Стемида.
— Мне не нужен приемный отец, — мотнул головой Сергей. — У меня уже есть один. А ты, выходит, знаешь этого Бирнирсона?
— Видел. — Милош аккуратно вложил меч в ножны. — Дел не имел, но говорят о нем неплохо. Спокойный, не жадный. Для нурмана, — уточнил он, на всякий случай покосившись на Дёрруда: не обидится ли?
Тот не обиделся. В его понимании это был комплимент. То, что остальные считали жадностью, сами нурманы полагали бережливостью и предприимчивостью. Чтобы прослыть жадным в этой среде, надо было очень постараться. Например, не заплатить вовремя клятвенно обещанное.
— Харальд — важный правитель, — сказал Милош. — Самостоятельный. А что роту[8] Олегу принес, так это скорее дань уважения. Оба понимают: Смоленск — удел Харальда. Вотчина.
— Гости, — сказал Сергей. — Мы должны стать его гостями.
— Так мы и есть гости, — не понял Милош. — Торговые гости.
— Торговые гости — это только для покупателей гости, а для князей они — овцы для стрижки, — пояснил Сергей. — А мы должны показать себя гостями настоящими. Причем сразу показать: к нам — с уважением. И только так. А что уважают такие люди севера даже у нас, в Гардарике? Особенно у нас в Гардарике?
И улыбнулся в ответ на демоническую улыбку Дёрруда, сжавшего татуированный кулак.
Глава 18. Смоленские предместья и храбрые таможенники
Утром Сергей велел привести к нему всех подопечных купцов.
— Завтра будем в Смоленске, — сказал он. — Я намерен там задержаться на пару дней. Потом, возможно, пойду дальше. Может, в Чернигов, а может, и в Киев. Посмотрим. Кто намерен расторговаться в Смоленске, люди новгородские?
Таких оказалось двое. Причем среди намеренных идти с Сергеем до Киева были Вощаник и Хотулько Третий, второй по значимости новгородский купец из торговавших продуктами зимней морской охоты: рыбьей костью, нерпичьим жиром и шкурами морского зверя.
— Мы подождем, — с достоинством сообщил Зловед Вощаник. — Если в Киев, то лучше — с тобой. В уплату что спросишь?
— Половину от половины! — заявил Сергей и, увидев вытянувшиеся лица купцов, расхохотался. — Шучу, — пояснил он. — Даром проведу. Но с условием: все мытное, что должны были по пути от Смоленска до Киева заплатить, мне отдаете. И смоленское подорожное тоже мне. Сколько они берут?
— Двадцатую часть со всех товаров, — проворчал Вощаник. — И еще сверх того норовят. Смоленский князь жадный, как бурундук, и дружинники у него такие же. Одно слово: нурманы.
— Двадцатую часть, — сказал Сергей. — Мне. С князем смоленским я сам разберусь. Вы, кто дальше, — со мной идете. А вы, — он повернулся к остающимся. — В хвост поезда станете. Как до первой заставы дойдем — наш уговор исполнен. Более мое покровительство
