Княжич варяжский - Александр Владимирович Мазин
— Тут все останавливаются, — пояснил теперь уже бывший полоцкий десятник. — Можем и мы встать.
Они и встали. Удобно. Место ровное, камни для очагов сложены, шесты для шатров к деревьям прислонены. Пришлось только прорубь новую бить. В старую, судя по следам, латгалы убитых скинули.
В итоге еще и время выиграли на обустройство лагеря. Конечно, можно и в темноте идти… Но не нужно. Дальше по реке перекаты начинались, кое-где камни из-подо льда торчали. По такому зимнику лучше при свете. Тем более что километрах в десяти, как сказал Евтим, начинались настоящие пороги. Понятно, что там и волок имелся, который в зимнее время превращался просто в дорогу. Только дорога эта была не идеальна. Потому скорость краденого поезда точно упадет километров до двух в час. Против минимум шести у погони.
Так решил Сергей, и знаток трассы Евтим подтвердил. Когда преследователи выйдут на накатанный санным поездом зимник, то кони на рысях пойдут запросто.
Так и вышло. Легко пошли. Жаль, навстречу никто не попался. Не у кого было узнать, что с новгородскими.
Новости появились, когда начался волок. Там, как водится, стоял городок. Староста сообщил: да, были. Латгалы. С челядью. Не останавливались. Прикупили фураж для коней, дичину свежую и сразу дальше. Недавно были. Если варяги поспешат, то догонят к вечеру.
— Как они встанут, так и отобьете обоз, — завершил староста.
— Как догадался? — спросил Сергей.
— Да как, — уклонился от прямого ответа староста. — Я ж не слепой.
Почему сам не перенял, если догадался, Сергей спрашивать не стал. И так понятно. А вот почему сейчас откровенничает?
— Тебе бы не сказал, — честно ответил староста. — А вот его, — кивок в сторону Евтима, — я давно знаю. Так, гридень?
— Так, — подтвердил Евтим. — Как внучок? Растет?
— Не хворает.
— Назад пойдем, погляжу, — пообещал Евтим. — Дочка его от меня родила, — пояснил гридень. — Подрастет, может, и признаю.
Обычное дело. Если Евтим решит, что мальчишка перспективный, выкупит у рода старосты, заберет в свою семью, воспитает воином. А нет, так останется смердом-родовичем от крепкого отца. Тоже неплохо.
Шли легко. День хороший, солнечный, тропа накатанная. Разок попались навстречу несколько саней из ближней деревеньки. Варяги купили у них пару мешков зерна для коней, узнали, что захваченный латгалами поезд замедлился. Сразу две лошади захромали. Латгалы хотели коней у местных прикупить, и те были не против, но потом латгалы передумали. Не глянулись коники.
К полудню след посвежел. Это нетрудно было определить по отходам лошадиной жизнедеятельности. Случись такое не на тропе-волоке, а на реке, Сергей бы обязательно сбавил, чтобы не показаться преследуемым раньше времени. Но здесь, в петляющей щели, прорезанной в массиве заснеженного леса, их вряд ли заметят. Тем более впереди всегда лыжный дозор.
Так и вышло. Дозорные первыми заметили хвост поезда и предусмотрительно притормозили.
— Сразу ударим или пусть встанут? — уточнил Дёрруд.
— Евтим, это еще полоцкие земли или уже латгальские?
— Считай, ничьи, — ответил бывший десятник. — Как раз посередке. До латгальского городка меньше поприща.
— Тогда пусть сначала остановятся, — решил Сергей. — Побить-то мы их побьём, но надо, чтоб никто не ушел.
— Не уйдут, — пообещал Грейп. — Как нерп обложим. Повеселимся, хёвдинг!
Ну да. Никого не убил — день потерян.
— Они меня убьют… — бормотал Гузыня. — Обязательно убьют. Я более не могу. Нога огнем горит! Зачем, зачем ты отдал нас этим татям?
— Нишкни, — буркнул Стрилад, еще недавно — уважаемый новгородский купец, а ныне бесправный раб.
Ему тоже было нелегко. В короткой и бесславной схватке ему крепко прилетело по голове, Стрилада мутило, и в глазах двоилось, но он терпел все. И нытье племянника, который всего лишь подвернул ногу, пытаясь удрать, а теперь ныл, будто его копьем продырявили. Одно слово — Гузыня.
Правда, бежать на лыжах его не заставляли. Да он и не мог. Падал. И не прирезали его только потому, что надеялись взять за него выкуп. Причем не стесняясь обсуждали это при нем, Стриладе, и прикидывали, как бы так и выкуп взять, и Стрилада не отдать, чтобы еще раз за него стребовать. Не знали, волки, что Стрилад по-латгальски понимает.
Нет, не отпустят его латгалы. Ничего они не боятся. Слава богам, что так. Не то не отпустили бы сына с вестью. Не опасаются, значит, что Веремуд сподобится помощь послать. Да он и не прислал. Завтра они уже в латгальских землях будут. Там Веремудовым дружинникам только и останется, что у местного князя справедливости просить. А какова она, справедливость латгальская, Стрилад уже видел. Их законы — только для своих. Потому Стрилад и решил латгалов в охрану взять и друга Большея уговорил. А теперь нет Большея, а труп его по велению латгалов в реку скинули. И будет теперь Большеев дух вечно меж Навью и Явью странствовать. Ну хоть сынок, Чупшак, жив остался.
Стрилад почерпнул горстью снег — приложить к больной голове…
И не донес.
В ближних кустах, там, где осыпался снег, Стрилад увидел глаза. Только глаза, остальное черным-черно. И один глаз подмигнул Стриладу.
Стрилад не заорал только потому, что голова взорвалась болью.
А потом завыли волки. Совсем близко. И много.
Испугаться Стрилад не успел. Отовсюду: из кустов, из-за деревьев, через сани с товаром — начали прыгать люди. Один даже через перепуганного Гузыню перескочил. Вот Гузыня и заорал. Как свинья, которую режет неумеха. Хотя Гузыню никто не резал. Резали латгалов. Резали, рубили, вязали. И все так быстро. Стрилад и до ста досчитать не успел бы, а свободных живых латгалов не осталось. Только плененные и мертвые.
А потом к Стриладу подошел огромный нурман с рожей, расчерченной сажными полосами, и, ухватив за ворот, поставил на ноги.
Голова снова взорвалась болью, пустой желудок свело спазмом, и рот наполнился желчью.
— Глянь, новгородец, все ли тати здесь? — прорычал нурман. — Никто не сбежал?
Стрилада скрутило приступом, желчь брызнула на снег.
— Я, я скажу! — услышал он сквозь туман вопль Гузыни. — Все скажу, не убивайте.
Нурман уронил Стрилада на снег.
— Чего орешь? Дурной, что ли? — спросил он у племянника. — Или не узнал?
Тут Стрилада отпустило, и он облегченно ушел в беспамятство. Облегченно, потому что узнал голос.
Два латгала
