Роберт Хайнлайн - Дверь в лето

Она расстроилась.

– Ты уезжаешь?

– Да. Я все тебе объясню, Рикки, хотя это займет много времени. Садись, я тебя обо всем расскажу.

Итак, мы сидели за столом под кронами деревьев, а между нами, словно пресс-папье, лежал Пит. Передние лапы он положил на смятое письмо и щурил глаза, мурлыкая на басах, словно пчелы жужжали в клевере.

Оказывается, она уже знала, что Майлз женился на Белле – и слава Богу. Мне не хотелось бы первым сообщить ей об этом событии.

– Я знаю, – сказала она невыразительно. – Папа написал мне.

– Да, да.

Тут она взглянула на меня совсем не по-детски.

– Я больше не вернусь туда, Дэнни. Никогда не вернусь.

– Но… Послушай, Рикки-Тикки-Тави, я знаю, что ты должна чувствовать. Конечно, тебе нечего там делать… я бы с радостью взял тебя с собой, если бы мог. Но тебе придется вернуться. Он твой отец, и тебе только одиннадцать лет.

– Не придется. Он же не настоящий мой отец. Приедет бабушка и заберет меня с собой.

– Что? А когда она приедет?

– Завтра. Она живет в Браули. Я написала ей обо всем и попросилась жить у нее. Я больше не хочу жить с папой и этой… – В простое местоимение она вложила столько презрения, сколько иной взрослый не выжмет и из ругательства. – Бабушка ответила, что если я не хочу жить там, то и не должна. Он никогда не удочерял меня, а мой «официальный опекун» – бабушка, – она серьезно посмотрела мне в глаза. – Они ведь не могут силой забрать меня, правда?

Нет слов, чтобы описать мое облегчение. Все это время я думал, как уберечь Рикки от подчинения Белле и ее вредного влияния на протяжении… пары лет. Мне казалось, что после смерти Майлза Рикки придется жить бок о бок с Белл.

– Если он не удочерял тебя, то все права на стороне бабушки, и вы можете делать все, что задумали. – Я нахмурился и пожевал губу. – Но вам могут помешать. Тебя могут не отпустить к ней.

– А кто мне помешает? Я просто сяду в машину, и мы уедем.

– Не все так просто, Рикки. Здешнее начальство должно соблюдать правила. Твой отец – Майлз. Я имею в виду, что именно Майлз привез тебя сюда. Они отдадут тебя только ему, и никому больше.

Она выпятила нижнюю губу.

– Я не хочу к ней. Я хочу к бабушке.

– Да. И я помогу тебе – расскажу, как это лучше сделать. На твоем месте я не стал бы никому говорить, что собираюсь уезжать из лагеря насовсем. Скажи, что едешь с бабушкой на прогулку, а потом – только тебя и видели.

Она повеселела.

– Верно!

– И не собирай чемодан, а то они догадаются. Оставайся в этой одежде, возьми с собой деньги и то, что в самом деле нельзя бросить, но чтобы все уложилось в карманы. Надеюсь, у тебя здесь немного такого, что жалко оставить.

– Немного, – согласилась она и тут же грустно добавила. – Только вот мой новый купальник…

Невозможно объяснить ребенку, что бывают случаи, когда нужно плюнуть на весь багаж. Дети бросятся в горящее здание – лишь бы спасти куклу или игрушечного слона.

– Ммм… Рикки, а что, если бабушка скажет, будто вы хотите искупаться в Эрроухед, а потом пообедать в гостинице и пообещает вернуться с тобой к отбою? Тогда ты сможешь взять с собой купальник и полотенце. Но больше ничего. Сможет бабушка солгать ради тебя?

– Думаю, сможет. Да, конечно. Она говорит, что не будь невинной лжи, люди давно бы перегрызлись между собой. Но ложь, говорит она, нельзя употреблять во зло.

– Твоя бабушка – очень умная женщина. Надеюсь, вы так и сделаете.

– Так и сделаем, Дэнни.

– Вот и хорошо, – я взял многострадальный конверт. – Рикки, я уже говорил тебе, что должен уехать. И очень надолго.

– На сколько?

– На тридцать лет.

Ее глаза распахнулись шире всех человеческих пределов. Когда тебе всего одиннадцать, тридцать лет – это не просто «надолго», это значит – навсегда.

– Прости, Рикки, – добавил я. – Но это необходимо.

– Почему?

Я не мог ответить. Правда была невероятна, а ложь – недопустима.

– Это очень трудно объяснить, Рикки. Я должен, и никуда от этого не денешься, – и поколебавшись, добавил, – я ложусь в анабиоз. Гипотермия – ты ведь знаешь, что это такое.

Она знала. Дети вообще усваивают новые понятия быстрее, чем взрослые. К тому же, анабиоз был любимой темой комиксов.

– Но ведь я тебя никогда больше не увижу, Дэнни! – воскликнула она с ужасом.

– Увидишь. Это долгий срок, но я еще увижу тебя. И Пит – тоже. Ведь Пит тоже ложится в анабиоз.

Она удрученно посмотрела на Пита.

– Дэнни… а почему бы тебе с Питом не поехать в Браули и не жить с нами? Так же будет лучше. Бабушка будет любить Пита. И тебя она тоже полюбит – она говорила, что в доме должен быть мужчина.

– Рикки… дорогая моя Рикки… я должен. Не мучай меня.

Она сердито глянула на меня, подбородок ее задрожал.

Я разорвал конверт.

– Я знаю, это все из-за нее!

– Что? Если ты говоришь о Белле, то она тут ни при чем. Совершенно ни при чем.

– Она не собирается в анабиоз вместе с тобой?

– Боже мой, конечно, нет! – меня даже передернуло. – Мы разошлись с ней на веки вечные.

Это мало успокоило Рикки.

– Я так обиделась на тебя из-за… этой. Ты ужасно меня обидел.

– Прости, Рикки. Мне, честное слово, очень жаль. Ты была права, а я – нет. Но она здесь не при чем. Я покончил с ней навсегда и вычеркнул ее из своего сердца. А теперь – смотри сюда, – я достал сертификат моих акций в «Горничных, Инкорпорейтед». – Ты знаешь, что это такое?

– Нет.

Я объяснил.

– Меня долго не будет, Рикки, и я хочу чтобы это было у тебя.

Тут я достал мое письмо с инструкциями, порвал его, а клочки засунул в карман. Нельзя было рисковать – Белл способна на любой подлог. Я прочел передаточную надпись на обороте сертификата, пытаясь сообразить, как сделать, чтобы в банке…

– Рикки, а как твое полное имя?

– Фредерика Вирджиния. Фредерика Вирджиния Джентри. Ты же знаешь.

– Джентри? Но ты же сказала, что Майлз не удочерял тебя?

– Ой! Меня так давно зовут Рикки Джентри, что я совсем забыла. Ты имеешь в виду мою настоящую фамилию? Хайнке, как у бабушки… и моего настоящего отца. Но меня никто так не зовет.

– Теперь будут.

Я надписал: «Фредерике Вирджинии Хайнке». Затем добавил: «Выплатить по достижении ею двадцати одного года». Теперь я сообразил, что мое первое поручение в любом случае не имело законной силы.

Тут я заметил, что наша церберша пристально поглядывает на нас, и взглянул на часы – мы разговаривали уже целый час.

Но нужно было заверить передаточную надпись.

– Мэм?

– Да?

– Скажите, пожалуйста, где я могу поблизости заверить документ? Есть здесь нотариус?

– Я – нотариус. Что вы хотите заверить?

– Господи! Чудесно! И печать с вами?

– Всегда со мной.

В ее присутствии я подписал передаточную надпись, а она, даже погрешив против совести, избрала расширенную форму свидетельства: «…и лично известный мне под именем Дэниель Б.Дэвис…» (Ведь Рикки достаточно ясно показала, что знает меня, да и Пит красноречивым молчанием подтвердил, что я – полноценный член кошачьего братства). Потом она поверх моей подписи поставила печать, подписалась сама, и я с облегчением вздохнул. Пусть теперь Белла попробует смошенничать!

Она удивленно посмотрела на меня, но ничего не сказала.

– Ваша неоценимая помощь предотвратила трагедию, – торжественно объявил я.

– Сами знаете – интересы детей прежде всего!

Она отвергла гонорар и удалилась в домик.

Я вернулся к Рикки и сказал:

– Отдай это своей бабушке. Скажи, пусть она отнесет это в местное отделение Американского Национального банка. Там сделают все, что нужно, – и положил сертификат перед ней.

Она даже не дотронулась до него.

– Это связано с деньгами, да?

– Да. Пока это немного стоит, но со временем…

– Я не возьму.

– Но я хочу, чтобы это было у тебя, Рикки.

– Я не возьму. Не хочу, – голос ее задрожал, на глаза навернулись слезы. – Ты уходишь навсегда… а меня бросаешь, – она всхлипнула. – Совсем, как тогда, когда ты был помолвлен с этой. Ты мог бы взять Пита и жить с бабушкой и со мной. Я не желаю твоих денег.

– Рикки, послушай меня. Уже поздно что-либо менять. Я ничего не могу сделать, даже если захочу. А этот сертификат – твой.

– А я не хочу с ним связываться, – она погладила Пита. – Я даже не успела хорошенько приласкать Пита. И Пит меня бросает… У меня не будет даже Пита…

– Рикки. Рикки-Тикки-Тави, ты хочешь снова увидеть Пита… и меня?

– Конечно, – ответила она шепотом. – Но я не смогу.

– Сможешь.

– Да? Как? Ты же сказал, что ложишься в анабиоз на тридцать лет.

– Да. Я должен. А тебе я скажу, что надо сделать, чтобы мы встретились. Будь хорошей девочкой, слушай бабушку, ходи в школу – а деньги тем временем будут расти. Когда тебе исполнится двадцать один год, и если ты к тому времени не забудешь нас – ляг в анабиоз, денег на это у тебя хватит. Когда ты проснешься, мы будем ждать тебя. Мы с Питом обязательно дождемся. Торжественно обещаю.