Александр Филатов - Тайна академика Фёдорова
Во всех школах он участвовал в самодеятельности, слыл декламатором. Да это и не удивительно при любви к чтению. Порой это мешало. Так, на уроках литературы ему нередко бывало скучно, потому что всех изучавшихся русских классиков он уже давно знал. Но иногда то же самое и помогало: Алексей не боялся спорить с учителями при обсуждении того или иного литературного героя, нередко оказывался прав. В некоторых местностях ребят средних классов отрывали от учёбы на несколько дней для помощи в уборке урожая. Эти дни Алексей особенно любил. На всю жизнь запомнились особые запахи и свежего, и прелого сена, печёной картошки, лошадиного пота: Алексей любил на уборке урожая править лошадьми. Но к институтским годам его отношение к участию в сельхозработах изменилось: он считал непродуктивным заменять подготовку будущих специалистов неквалифицированным трудом. Впрочем, длилось это не так уж долго: на первом курсе – две недели, на втором чуть дольше, а начиная с третьего курса студентов-медиков в колхоз не посылали.
Но и эти краткосрочные работы в непривычной сфере вносили вклад в ту же самую копилку: Алексей везде себя чувствовал дома. Но не просто дома, а частью единого живого организма – советского народа, именно советского. Позже, когда стало модным высмеивать понятие "советский народ", он противопоставлял насмешникам свой жизненный опыт и доказывал, что при всём разно– и многообразии культур, все народы в стране слились в один, как члены одной семьи. Ведь никто же не станет упрекать членов одной семьи за то, что у родителей и детей разный рост, разные пропорции тела, анатомия, разный уровень знаний, различные занятия и обязанности! Так и в СССР. Через десятилетия, когда Советский Союз был уничтожен, ему приходилось слышать сходные высказывания и доводы от белорусов, украинцев, армян, узбеков… У всех была тоска по прошлому, по единой Родине, по свободе в ней, по возможности не только всегда получить работу, но и зачастую найти её в полном соответствии со своими желаниями, по возможности творить и проявлять инициативу, по общедоступности не только почтовых услуг, но и транспорта. При этом люди критиковали былые недостатки, рассуждали (иной раз – чрезвычайно метко и мудро) на тему о том, что именно в организации власти и жизни общества способствовало выдвижению таких предателей, как Горбачёв или Ельцин, осуществлению их подлых планов и преступных дел.
Так и сформировалось и у Алексея Витальевича, и у всех его знакомых, зачастую теперь "иностранцев", представление о Родине, в которой каждый человек был Личностью, был ответственен перед предками и потомками, представлял собою часть Народа, а не атом, воюющий в своём броуновском движении с каждым и против всех. Была любовь к природе, особенно к природе тех мест, где родился и вырос, но и к природе тех частей страны, куда мог свободно поехать, сэкономив одну-две месячных стипендии. Правда, в этом представлении о Родине и о себе не было места фальшивым и слюнявым рассуждениям о "русских берёзках" или о "партии – нашем рулевом". Согласитесь всё же, что это совсем другое дело! Но, как говорится, "что имеем – не храним, потерявши – плачем". Так и у Фёдорова окончательное осознание своего чувства Родины, неоценимой важности всего уклада жизни в ней произошло в связи с выездами за границу.
Алексей Витальевич впервые выехал за границу, уже будучи более чем зрелым мужчиной. Возможно, поэтому с ним не произошло того, что называют "эффектом медового месяца". Впрочем, ему доводилось встречать и куда более опытных и вроде бы умудрённых жизнью людей, которые с восторгом описывали своё пребывание на вожделенном для них "Западе". Так что, в трезвом отношении Алексея Витальевича к образу жизни в странах Западной Европы скорее была виновата его отработанная десятилетиями привычка наблюдать, анализировать, не упуская из виду никаких "мелочей".
Алексей Витальевич знал и учил этому своих студентов и сотрудников: мелочей не бывает. То, что люди считают или называют мелочами, обычно в действительности выдаёт их характер и мировоззрение, свидетельствует о том, на что нацелены их интересы и чему они не придают значения. "Мелочь" как фактор, не существенный в одном явлении или же с одной точки зрения, как правило, оказывается важным, а то и решающим в другом явлении или процессе, а то и просто при взгляде под иным углом зрения. Ведь человеческое мышление – это своего рода моделирование явлений и предметов окружающей действительности. При этом с неизбежностью приходится упрощать, откладывая в сторону малосущественные факторы: никакая модель не может полностью повторять, воспроизводить оригинал, иначе это будет просто копия, ещё один экземпляр моделируемого объекта. Те же, кто с восторгом отзывался о Западе, в качестве "мелочей" отсекали, отбрасывали именно существенные, порой – ключевые элементы западного образа жизни. Когда Алексей Витальевич пытался об этом заговорить, окружающие отмахивались, а то и упрекали его в "совковой зашоренности", несовременности взглядов.
Больше всего угнетала Алексея Витальевича разобщённость людей на Западе, их холодность и равнодушие друг к другу. Именно здесь Фёдоров впервые осознал, что огорчавшее его на Родине, заметное для него постепенное охлаждение и ослабление семейных связей между людьми обусловлено исподволь происшедшей сменой моральных ориентиров в СССР и ориентацией на Запад (как иначе трактовать лозунг "догнать и перегнать!"?). Да, на Запад, где люди не просто разобщены, но и ведут друг с другом непрерывную войну под вывеской "свободной конкуренции", где мерилом всего, в том числе – жизненного успеха, являются деньги.
Прожив месяц в Берлине, в семье, где жена работала медсестрой, а муж уже вышел на пенсию, Фёдоров стал невольным свидетелем нескольких событий, которые навсегда сделали для него неприемлемым образ жизни, как стали говорить, "цивилизованных стран", начиная со времени ненавидимого на Родине и любимого в Германии Горбачёва.
Во-первых, Алексей Витальевич на примере узнал, к чему ведёт брачный контракт. Супруги Грюнерты, обложившись квитанциями, калькуляторами и чистыми листами бумаги, подводили в кухне баланс расходов и доходов, рассчитывая, кто из них и какую сумму должен внести.
Делалось это привычно – деловито, спокойно, хотя и с заметным для Фёдорова напряжением, скрываемым обоими супругами. "Какая же это семья, где же здесь экономическая основа единства супругов, да и есть ли оно, это самое единство?!"– думалось Алексею Витальевичу. Скорее уж всё это походило на раздел имущества, пусть даже осуществляемый привычно и повседневно!
Когда "раздел имущества" был завершён, на одутловатом лице Дорис за искусственной улыбкой стало заметно некоторое раздражение. Теодор же, напротив, явно выглядел довольным. Поняв, что его реакция на происшедшее в какой– то степени замечена Грюнертами, Фёдоров задал вопрос, который был призван разрядить ситуацию и подчеркнуть полную неосведомленность русского гостя в таких делах. Ответ был прост: так предусмотрено брачным договором.
Приняв внешнее дружелюбие берлинских хозяев за искреннее и в связи с полной своей неопытностью в вопросах жизни в ФРГ, Фёдоров поначалу счёл многодетную семью Грюнертов не просто дружной, но, пожалуй, даже образцом для многих семей на Родине. Две взрослых дочери жили в Гамбурге, а старшие дети – сыновья, здесь же, в Западном Берлине, хотя и отдельно от родителей. Каждый день родители и дети беседовали о чём-то по телефону, а раза по два за месяц сыновья порознь посетили родителей.
Понятно, что содержания телефонных разговоров Алексей Витальевич не знал, но внешне все были друг с другом очень приветливы. Сыновья приносили в маленький домик родителей какие-то подарки, вино, продукты. Теперь, после наблюдения за подведением баланса, Фёдоров стал более внимательным наблюдателем и уже через пару дней заметил, что за принесённые "подарки" отец Теодор сполна заплатил сыну Карлу. А вскоре выяснилась и причина частых визитов Карла: вышедший на пенсию отец собирается продать ему свой дом (именно свои, а не совместный с супругой!) за 200 тысяч марок. Идёт подготовка к совершению сделки купли-продажи между отцом и сыном.
Супруги поселили Фёдорова у себя бесплатно, в ожидании подписания контракта между одним своим знакомым и недавно созданной в Калининграде частной торговой фирмочкой. Алексей Витальевич, свободно владевший немецким языком, был уполномочен довести договор до подписания. Вначале сюда приехал и калининградский делец, но вскоре выяснилось, что он только мешает ведению переговоров, выдвигая нелепые, зачастую противоречивые требования и выражая откровенное недоверие к Фёдорову. Тогда через другого переводчика калининградцу это было разъяснено. Получив заверения немцев в том, что Фёдоров честно отстаивает его интересы, лучше него самого, он уехал назад, в Калининград, жадно ухватившись за возможность сэкономить деньги на оплату труда переводчика. И вот однажды выяснилось, что немецкий партнёр оплачивает пребывание Фёдорова у Грюнертов, оплачивает по ценам примерно вдвое дешевле самой недорогой гостиницы: так сказать, к выгоде всех участвующих сторон. "Где же здесь дружба?"– думалось Фёдорову. Но был у Грюнертов и ещё один расчёт: Теодор собирался поехать на свою бывшую родину в нынешней Калининградской области, и ему требовался проводник-переводчик. Как это было оговорено уже в первый день после приезда в Берлин, Фёдоров брался за эту функцию бесплатно, оплачивался лишь его проезд с Теодором до деревушки, затерянной на севере области.
