Александр Филатов - Тайна академика Фёдорова
Поделиться новыми знаниями и новым пониманием он не мог тогда ни с кем, да, и не с кем было – не с квартирной же хозяйкой! Лишь двадцать лишним лет спустя, уже при "демократах" он прочёл книги Ю. И. Мухина, убедившись в правильности своих догадок и выводов. Встречались в жизни профессора Фёдорова и другие случаи, когда он либо совершенно верно оценивал события прошлого, что потом подтверждалось официально, либо, бывало, предсказывал развитие событий. Так было, например, в случае победы Жириновского в 1993 году (он угадал даже процент отданных за него голосов). Так было и с обнаружением "двадцать пятого кадра" в "Кавказской пленнице" перед президентскими выборами 1996 года, когда Зюганов "сдал" свою фактическую победу, явно чего-то смертельно убоявшись. Предсказал он и агрессию США против Югославии, точно угадав даже дату и правильно назвав причины и цели. Были и другие, менее яркие примеры, которые, тем не менее, позволяли окружающим в шутку называть, а то и считать Фёдорова то ли разведчиком, то ли Шерлоком Холмсом. Холмсом он не был, но правильно мыслить умел.
Осторожно прикрыв за собой тяжёлую полукруглую дверь, Фёдоров поднялся по короткой, по-немецки крутой каменной лесенке. Вахтёрша, выдававшая посетителям статистические бланки, была хорошо знакома с Алексеем Витальевичем. Она кивнула в ответ на его приветствие и сказала:
- Рано ещё, посмотрите на часы.
- Я понимаю… и ничего не прошу, но. там америкашки. Нашли на стене свастику. А кому охота с ними объясняться!
- Свастика? – с интересом спросила вахтёрша. – А где?
- Да на стене бывшего штаба Балтфлота… Нашлись смелые люди!
- Фашисты, они фашисты и есть! – негромко пробормотала пожилая, совершенно седая, несколько рыхлая женщина и громче добавила: – Ладно, проходите … Может, мы сегодня в последний раз работаем… – И протянула ему посетительский бланк.
Фёдоров поблагодарил и мигом проскользнул влево, спустившись на четверть этажа. Миновав раздевалку, он по железной лестнице поднялся в зал периодики. Немолодая сотрудница уже была на месте. Она сидела за барьером и сортировала какие-то бумаги небольшого формата. Кивнув в ответ на приветствие Фёдорова, она перевела взгляд на часы, висевшие на одном из окрашенных в жёлтое клёпаных железных столбов двутаврового сечения и составлявших основу конструкции здания библиотеки. Прежде, при немцах, здесь размещался архив. Алексей Витальевич, держа в руках голубую картонку читательского билета и уже заполненный бланк посетителя, сел за один из столов тесного читального зала, размещавшегося между двутавровыми железными столбами. Он счёл нужным сказать:
- Понимаете, Наталья Васильевна, там везде эти патрули. Нет желания с ними общаться, так я напросился, чтобы меня на входе пропустили. Я подожду, ладно?
- Ладно. Вы сегодня опять наверх – в хранилище?
Сотрудница тоже не знала ещё как теперь, при оккупационном режиме, себя вести с посетителями. Ей тоже трудно было находить слова. К тому же, ей, как и всем, не было известно, ни что случится завтра, ни даже через минуту. Всё свое смятение и все сомнения она выразила в вопросе Фёдорову:
- Что там сейчас люди находят. в старых газетах?
- А как готовились к Сталинградской битве, – твёрдо ответил Алексей Витальевич, глядя прямо в усталые, с безнадёжной печалью глаза на уже тронутом увяданием, но ещё красивом лице.
Фёдоров, как и сотрудники библиотеки, знал, что раньше, чем за 1947 год, он никаких газет здесь, в отделе периодических изданий, найти не может, тем более газет за 1942 – 1943 годы. Но и Фёдоров, и сотрудница, как, наверное, и все жители города, кроме разве что "лиц европейской национальности" и самых космополитически настроенных дельцов, думали и страдали об одном. Видимо, поэтому Наталья Васильевна с печалью и неверием в голосе спросила:
- Вы и правда так думаете?
- Никаких сомнений! – негромко, но твёрдо ответил профессор, не отводя взгляда. – Запомните, пожалуйста, этот день! – Он положил на барьер свой читательский билет и бланк учёта посетителей.
- А что, сегодня … – с пробуждающейся надеждой начала было сотрудница, но Фёдоров перебил, отрицательно качнув головой:
- Я не сказал "сегодня", я сказал, чтобы вы не забыли то, что я вам сегодня сказал!
- Спасибо, – молвила Наталья Васильевна, – успехов вам в работе, – добавила она вслед Фёдорову, уже успевшему от неё отойти.
По узкой и крутой металлической лестнице Фёдоров поднялся в хранилище, где все эти годы "демократических реформ" надлежащий порядок поддерживался почти бесплатным трудом сотрудниц библиотеки. Алексей Витальевич положил свой портфель на тот стол, что располагался возле самого окна. Хотя, по правде говоря, и здесь, несмотря на солнечный день, было темновато: давно не мытые стёкла покрылись снаружи толстым слоем пыли, да и изнутри окна уже давненько никто как следует не мыл. Фёдоров прекрасно помнил, как выглядела эта библиотека в советское время, когда она ещё была не "универсальной", то есть – не единственной. Всё, всё здесь теперь говорило, кричало не о разрухе, но о планомерном уничтожении. А что будет, когда здесь – сегодня или через неделю – начнут хозяйничать америкашки?! Фёдоров открыл портфель, достал из него термос и поставил на узкий подоконник – крышка была не вполне герметичной, и за то короткое время, что портфель лежал на столе, через неё просочилось 170 несколько сладких желтоватых капель чая. Свёрток с бутербродами он тоже разместил на подоконнике. Пачку чистой бумаги он расположил на столе. Подумав, профессор вынул из портфеля другую пачку листов – тех, что были исписаны его неровным мелким почерком накануне, и спрятал её между подшивками на ближайшем стеллаже. "Кто знает, – подумалось ему, – не помешают ли оккупанты, не ворвутся ли сюда, не отнимут ли всё это?!"
Надо было спешить. Сегодня, именно сегодня, он обязан завершить свою работу. Вернее ту её часть, которая связана с поиском и выпиской из газет необходимых сведений. Потом ещё предстоит не меньший, а ещё более ответственный труд – запомнить, вернее, вызубрить наизусть всё, что он собрал. До сих пор эта часть работы давалась ему тяжелее, чем прочее. Особенно теперь, когда каждый день, каждый час грозил потерей всего. Он проклинал себя за то, что всё тянул, как бы на что-то ещё надеясь (хотя при путинском режиме, особенно после 2004-2005 года, отмены референдума и введения открытого полицейского режима, надеяться на положительные перемены мог разве только слабоумный). В результате много времени оказалось непродуктивно потерянным. А ведь всё необходимое он мог собрать много раньше, всё мог вызубрить как следует, а теперь осталось бы только повторять выученное.
Однако растраченного времени не вернёшь. Да и не впустую он его всё же тратил. Несмотря на огромные материальные трудности, на нараставшее засилье чуждого везде и во всём, он был счастлив в пределах своей семьи эти последние три – четыре года: растил и правильно воспитывал дочь, ухаживал за матерью, которая стала совсем уже старенькой – в октябре исполнится 83 года, у него было полное взаимопонимание с женой, которой – несмотря на возраст (уже под 50 лет) – удавалось сохранять за собой неплохо оплачиваемое (по нынешним временам, конечно!) рабочее место. К тому же, жена и мать отлично ладили между собой, что, согласитесь, бывает не часто. Особенно их сплотила любовь к дочке-внучке. Но что будет теперь – совершенно неясно. Вернее, легко предвидимо: полное духовное и экономическое порабощение, ускоренный геноцид. А удастся ли сохранить свою столь тщательно и за десятки лет собранную библиотеку, а не придут ли с тем, чтобы изъять кассеты с советскими фильмами (или поступят проще – дистанционно сотрут записи электромагнитным импульсом у всех и вся?!). Да, наконец, удастся ли запастись топливом на предстоящую зиму?!
Фёдорову никак не удавалось отвлечься от этих мыслей, от насущных бытовых забот. Более того, почему-то возникла смутная, но нараставшая тревога за домашних – не случилось ли там чего, пока он здесь, в Калининграде, уже второй день работает в библиотеке. Поймав себя на этих мыслях, Фёдоров отложил подшивку, развернул скрипучий стул спинкой к окну и сосредоточился на выполнении упражнений аутогенной тренировки. Минут через пятнадцать он вновь мог работать быстро и продуктивно, целиком сосредоточившись на поиске и переписывании необходимых сведений из старых газет, запоминая их налету.
Всё остальное у него уже давно было собрано и готово. И жена, и мать знали о его тайнике, сделанном дома под лестницей. Вход туда был возможен через его рабочий кабинет, располагавшийся на первом этаже с северо-западной стороны дома. Там вплотную к стене стоял платяной шкаф, заполненный одеждой. Задняя стенка была сделана съёмной и прикрывала собой невысокую дверь, ведущую в каморку площадью около пяти квадратных метров. Алексей Витальевич скрывал этот тайник от дочери, чтобы та по детской наивности не разоблачила тайну. Но никто, даже домашние, не знали о втором, главном тайнике, который Фёдоров выкопал в подвале, в том месте неровного, плохо забетонированного пола, который находился прямо под его кабинетом – в северо-западном углу здания.
