Даниэль Клугер - Мушкетер
– Не плачьте, умоляю! – Я чувствовал, как у меня защемило сердце. – Неужели вы могли поверить, что я отдам вас и ваших родителей в лапы инквизиторов? Неужели вы так плохо знаете меня?
– Но что же в таком случае вы делаете? – спросила она растерянно. – Разве вы не везете нас в Испанию… – Тут она, видимо, вспомнила мои слова и еще раз оглядела окрестности. Щеки ее слегка порозовели. – Послушайте, господин Портос…
– Называйте меня Исааком, – сказал я. – Портос остался в Париже. Здесь есть только Исаак де Порту. Исаак ду Пирешу, ваш родственник и верный друг. Вы спрашиваете, куда я вас везу? Туда, где вы сможете чувствовать себя в безопасности. Мне, право же, очень жаль, что во Франции это оказалось невозможным. Нет, милая Рашель, мы направляемся не в Испанию. Осталось совсем недолго, день или, может, чуть больше. Но, прошу вас, ни слова не говорите вашим родителям. Только при великом Генрихе эти края отошли под власть французских королей. И сегодня тут полно шпионов, которые служат всем на свете – кардиналу, королю, Папе Римскому, императору. А местные жители смотрят во все глаза на чужаков. Одно неосторожное слово и даже движение могут сорвать наши планы. И тогда мы все погибли. И ваша семья, и я. Дайте слово!
– Ваши планы? – повторила Рашель. – Ваши планы? Но в чем они заключаются?
– Дайте мне время, – попросил я. – Совсем немного времени, и вы обо всем узнаете.
Она молчала. Поискав в траве, я нашел отброшенный стилет, протянул его ей и настойчиво повторил:
– Рашель, обещайте, что ничего не скажете родителям! Я сам едва не проговорился вашему отцу.
Взяв свое оружие, она, словно в раздумье, провела по лезвию пальцем. Покачала головой:
– Дать слово? Но в чем? Вы же не сказали ничего определенного. – Рашель отвернулась. – Хорошо. Я верю вам, Исаак. Может быть, это ошибка, в которой придется горько раскаяться, но я верю вам. Я ничего не скажу ни отцу, ни матери.
Я проводил ее к карете, Мушкетон привычно задвинул засовы, и мы двинулись дальше. После короткого объяснения с Рашелью – если можно было так это назвать – я чувствовал себя значительно лучше. И хотя следовало по-прежнему оставаться начеку, я был уверен, что план мой наполовину удастся. Наполовину – потому что потом нужно будет возвращаться в Париж.
Теперь предстояло самое важное и опасное – пересечение границы. Воспользоваться обычной дорогой – значило оказаться под пристальным вниманием разных шпионов: приграничные городки поистине средоточие подобных господ. Мне же необходимо было стать невидимым для них – и сделать таковыми своих спутников. План у меня сложился с самого начала, и в нем важную роль я отводил своему слуге.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
в которой я выполняю поручение
Через пять дней после того, как мы покинули Париж, глазам моим предстали предгорья Альп и неширокая река Дюранс, разделявшая в этом месте владения французского короля и герцога Савойского. Как я и говорил Рашели, лишь при великом Генрихе здешние места перешли под власть французской короны. Однако ситуация была непрочной, хрупкий мир грозил новой войной. На то указывало и обилие солдат в окрестностях границы. Французских с этой стороны Дюранса и савойских – по другую. Власть в этих краях принадлежала губернатору провинции Дофине, сидевшему в Гренобле. Однако то ли он здесь не бывал, то ли ослеп. Во всяком случае, оборванцы в мятых касках и давно не чищенных кирасах, гордо именовавшие себя солдатами французской короны, никак не могли бы оказать серьезное сопротивление савойцам или их союзникам испанцам, буде герцог КарлЭммануил надумает вторгнуться в пределы французских Альп.
Именно об этом, отвлекшись от собственных дел, думал я, проезжая по городкам, разбросанным вдоль границы. Крохотные гарнизоны, стоявшие в них, походили друг на друга бедственным состоянием оружия и снаряжения, нищенским положением солдат и скрыто-враждебным отношением местных жителей, все еще считавших себя подданными герцога Савойского. Увиденные картины столь поразили меня, что я на некоторое время забыл о главной своей цели и решил, что полезно будет собрать сведения о здешнем состоянии дел и сообщить их начальству – хотя бы капитану Дезэсару. Но впрочем, я тут же сообразил, что мне будет трудновато объяснить, откуда я так хорошо знаю франко-савойскую границу. Это соображение немедленно вернуло мои мысли в прежнее русло, и я направился к Маржаку – городу, расположенному на самом берегу Дюранса. Русло реки здесь изрядно сужалось и круто изгибалось, направляя свои воды к широкой Роне. В самом узком месте оба берега соединял мост, достаточно широкий и вполне крепкий для того, чтобы проехала карета. Трудности же заключались в том, что у въезда на мост находился пост, где вместе с таможенниками несли службу несколько солдат. Предъявлять подорожные документы здесь я не хотел: какой-нибудь особо ретивый малый мог бы указать мне, что я приехал не туда, куда должен был. Результатом подобного объяснения стало бы либо вмешательство местного начальника, либо вооруженная стычка с приграничным патрулем. В первом случае моим подопечным грозила та самая судьба, от которой я надеялся их уберечь. Даже если бы мне удалось выйти сухим из воды, их бы отправили в Барселону в другом сопровождении. Во втором же случае, то есть если бы мы смогли прорваться на тот берег силой, для меня был бы закрыт путь к возвращению – чего я тоже всячески хотел избежать; г-н же Лакедем с семейством и в этом случае мог быть передан инквизиции.
Итак, открытое пересечение границы было невозможным. К тайным же действиям подобного рода я был не готов.
Все это мне удалось узнать, объезжая окрестности в одиночку. Подопечные мои ждали в карете, которую Мушкетон подогнал к постоялому двору на въезде в Маржак. Вернувшись из разведки, я узнал от хозяина постоялого двора, что и солдаты, и таможенники подчиняются некоему капитану Жозефу де Бриссо, местному уроженцу, получившему этот пост по выходу в отставку. Мой собеседник, говоривший с сильным итальянским акцентом, называл капитана «сеньором». Бриссо был тяжело ранен два года назад, во время неудачной осады королевскими войсками гугенотской крепости Монпелье. Здесь же г-н Бриссо командовал двумя десятками солдат и десятком чиновников таможенной службы. Дом его, важно именуемый «отель Бриссо», как это обычно бывало, служил одновременно и жилищем капитана, и казармой гарнизона. Хозяин постоялого двора был столь любезен, что показал мне «отель Бриссо» – по его словам, самый большой дом в Маржаке. Мы отправились туда. Хотя я пока не знал, что и как буду говорить неизвестному капитану.
У высокого крыльца слонялись без дела десяток вояк разного возраста и с разномастным оружием в руках, как я понял – местный гарнизон почти в полном составе. Спешившись, я бросил поводья ближайшему из них – долговязому малому лет двадцати пяти. Солдат был обряжен в обычное и довольно опрятное платье горожанина. Нечищеная каска, из-под которой торчали рыжие кудри, придавала ему вид скорее нелепый, чем воинственный, а внушительных размеров мушкет он выронил, когда ловил поводья. Я приказал горе-воину постеречь коня, Мушкетону – не допускать, чтобы кто-либо сунулся к карете, а сам быстро взбежал по кривоватым ступеням крыльца. Отворяя тяжелую дверь, я успел увидеть, как мой слуга, во исполнение приказа, зарядил своего славного тезку пятью пулями и взвел курок.
В передней «отеля Бриссо» было просторно, но темно. Несколько особ подозрительно вида – из тех, кто предпочитает лунный свет солнечному, – слоня-лись от стены к стене. При моем появлении они исчезли в мгновение ока, словно тени. В опустевшем помещении остались только я да солдат в кирасе и каске, с длинной шпагой на перевязи, охранявший высокую дверь. Он показался мне единственным из всего гарнизона Маржака, кто был похож на солдата. Как можно было понять, за дверью как раз и находился сам г-н Бриссо. Через мгновение, впрочем, появился лакей – крепкий малый в старой ливрее. Поинтересовавшись, кто я такой и с какой целью беспокою капитана, он попросил меня немного подождать.
– Господин де Бриссо очень занят, сударь, – сказал он, уставившись в пол и лишь изредка бросая на меня настороженные взгляды. – И вообще, лучше бы вам прийти после обеда…
Я бесцеремонно отстранил его и решительно направился к двери. Караульный не успел мне помешать, так что через мгновение я уже находился в кабинете г-на капитана. Это было такое же просторное помещение, но, в отличие от передней, светлое. Вся обстановка состояла из внушительных размеров стола и такого же большого кресла. И вот за этим-то столом в кресле и восседал г-н Жозеф де Бриссо, начальник гарнизона славного города Маржак. Вернее было бы сказать, что этот господин не восседал, а возлежал. Руки его покоились на подлокотниках, голова была запрокинута так, что над расстегнутым воротом сорочки видна была лишь торчащая вверх старомодная борода а-ля Генрих Наваррский. При этом он громко храпел – храп моего Мушкетона, порой доводивший меня до полного исступления, казался, по сравнению с этим, легкой приятной музыкой. Удивляться тому, что капитан спит так крепко в не подходящее для сна время, не приходилось: на столе выстроились палисадом винные бутылки, числом не менее дюжины. Опустошили их недавно. Сильный винный дух, исходивший из легких г-на Бриссо, заполнил все пространство, так что я невольно закашлялся. Кашель, стук захлопнувшейся двери и звон моих шпор сделали свое дело. Храп прекратился, и достойный муж медленно опустил голову, так что полуоткрытые глаза остановились на моей фигуре. Взгляд его становился все более осмысленным, а остановившись на пистолетах, торчавших за моим поясом, г-н Бриссо нахмурился и поправил перевязь, съехавшую во время сна куда-то под мышку. После первых же слов, произнесенных г-ном Жозефом де Бриссо с итальянским акцентом (хотя и не столь сильным, как у хозяина постоялого двора), я понял, что передо мною – старый служака, каких я немало повидал в Гаскони. Природный, но необразованный ум таких господ с возрастом обретает изрядную глубину под воздействием опыта – или окончательно исчезает из-за непрерывного пьянства и обжорства.
