Михаил Белозеров - Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018
— Ладно, — сказал он, — пойду спать.
Казалось, гул в голове поселился навечно, но к утру он обычно пропадал.
— Тебя разбудить? — спросил Олег Вепрев.
Игорь обернулся, чтобы проверить выражение его лица. Оно было грустным и вдумчивым. Значит, он ни на что не намекает, просто заботится о завтрашней операции.
— Не надо, — ответил он. — Сам приду в четыре двадцать. Жди.
— Спокойной ночи, — сказал Олег Вепрев.
— Спокойной ночи, — ответил Игорь, поднимаясь по лестнице.
— Женись на ней, — вдруг сказал Олег Вепрев.
— Что? — ему показалось, что он ослышался.
— Женись, говорю, — добавил Олег Вепрев. — О таких женщинах пишут романы.
Лицо его выражало самые романтические чувства. Наверное, он вспомнил жену и детей.
— Спасибо, я учту.
Олег Вепрев махнул ему, ладно, мол, иди, не трави душу.
— Спокойной ночи, — ещё раз сказал Игорь.
Женюсь и сделаю вдовой дважды. Вот почему я боюсь даже думать об этом, понял он. Хотя, если убьют, она так и так будет страдать, никуда не денешься.
А где раненые? Где Илья Ржешевский? Я совсем забыл о нём. Надо найти его, подумал он и тут же забыл о нём. Он ещё не знал, что есть мир воспоминаний, что он только прикоснулся к нему, и этот мир его ещё не мучил, потому что погибшие друзья не приходили к нему во сне или наяву, и он ещё не вспоминал их слова и жесты, разговоры и прибаутки. Это всё ещё было впереди.
Бойцы спали прямо на лестничных клетках. Просто прислонились к стене и уснули. Некоторые с едой в руках, некоторые с котелками. Почему здесь? — подумал Игорь и тут же нашёл ответ. Потому что здесь нет окон и стены вдвое, если не втрое толще. В общем, дополнительная защита от случайной гранаты.
По пути в одном из номеров он нашёл одеяло, накрыл Божену и улёгся рядом. Надо было бы ботинки расшнуровать, подумал он, но так и уснул с этой мыслью. В этот раз ему ничего не снилось. Он спал сном младенца, чтобы по старой курсантской привычке проснуться ровно в четыре пятнадцать.
За окном светало. Белый рассвет заполнял небо. Игорь осторожно поднялся, посмотрел на Божену, которая спала безмятежно, как богиня, укрыл её одеялом и пошёл в соседнюю комнату, чтобы почистить зубы и ополоснуть лицо. На войне самое главное две вещи: помыться и поесть, а стрельба дело десятое, это дело как бы само собой разумеющееся, если ты, конечно, от него не отлыниваешь.
* * *На рассвете со стороны железнодорожного вокзала приполз танк. Лейтенант Лёва Аргаткин с криком «Наши!» радостно пробежался по шестому этажу, а ещё он выкрикивал свою коронную фразу: «Смерть тараканам!»
— Не спеши поперёд батьки в пекло! — веско заметил майор Севостьянихин, высовывая свой гениальный нос из номера, где спал.
И все поняли: хорошо то, что хорошо кончается, а с танком ещё ничего не кончилось, только началось. Лёва Аргаткин спорить не стал, но по его лицу было видно, что от своего мнения он не отказывается. Танк елозил где-то в районе пятой школы и вот-вот должен был показаться на площади Козлова.
— Андрей Павлович, точно наши, — сказал за него Игорь, который, не дочистив зубы, скатился с седьмого этажа, прихватив автомат, в спешке не надев «бронник».
— Охотно верю, но вначале проверь, — хмуро приказал Севостьянихин, — а потом радуйся! Вот, ей-богу, как малые дети, — развёл он возмущенно руками.
Собственно, он укорял их не за ошибку с танком, а за то, что они испытывают возбуждение от боя, то есть за то, чего майор уже был лишен в силу привычки к опасности. С одной стороны, это было плохо — быстро убить могли, а с другой — на войне только так и можно было не сойти с ума и продолжать воевать изо дня в день, из года в год и терпеть, терпеть, терпеть. Кто такого опыта не получил, тот не поймёт ветерана, тот будет считать его высокомерным и замкнутым. А на самом деле — это всего лишь спасительная форма существования. Чем меньше эмоций, тем больше шансов выжить, иначе психики не хватит. Сгорит психика. Останется одна оболочка. А ведь ещё надо жить, жизнь войной не заканчивается.
— Так точно же наши! — воскликнул Лёва Аргаткин. — Кто ещё?..
Выглядел он чуть оторопело, видно, очень хотелось, чтобы кто-то пришёл на помощь и кончилась эта неопределённость на фоне ещё большей неопределённости со всей страной.
— Проверить надо! — веско сказал Севостьянихин и как в воду глядел.
— Есть проверить! Пошли, — сказал Игорь, полагаясь на чутьё командира.
Лёва Аргаткин, который всё ещё находился в эйфорическом состоянии, безапелляционно заявил, догоняя его на лестнице:
— Коню ясно, что это наши! — он осуждающе покосился наверх, где остался Севостьянихин, который осторожничал и, по мнению Лёвы Аргаткина, был староват для войны. Война для молодых, думал он с возбуждением, а Андрей Павлович, как всегда, перестраховывается. А дух где? Где азарт?
Он совсем забыл свой вчерашний страх и так старался и лез в самые опасные места, что Олег Вепрев, как самый старший после Севостьянихина, порой ему выговаривал: «Спешка нужна при ловле блох. Понял меня?» — «Понял». — «Хочешь вернуться в свой Мурманск?» — «Хочу». — «Ну так воюй осторожней». Лёва Аргаткин, конечно, всё понимал, но удержать себя не мог. Он даже обиделся на Севостьянихина за то, что тот не дал ему поучаствовать в вылазке на крытый рынок, но зато отличился в центральном военном санатории и самолично подбил один из бронетранспортёров, хотя подвиг и приписали Юре Драганову. Просто в хаосе боя трудно было понять, кто же всё-таки отличился. А так как Лёва Аргаткин имел меньше авторитета, чем Юра Драганов, то он благоразумно помалкивал, торжествуя разве что в глубине души и полагая, что на его век ещё хватит и БТРов, и танков, и прочей военной техники. В том же бою, целью которого были безоткатные орудия, были уничтожены миномёты и мины к ним, что значительно уменьшило огневую мощь моджахедов.
— Сейчас увидим, — охладил его пыл Игорь.
Он уже давно понял, что Севостьянихин не зря так долго воюет, что война стала для него шестым чувством. Ему тоже показалось странным, что танк всего-навсего один. Если б наши, то колонной, подумал он, на позывные вышли бы, хотя чем чёрт не шутит. Может, один прорвался, может, он покалеченный донельзя. Но ведь стрельбу мы не слышали! А по идее, духи должны палить по нему со всех сторон, или я ничего не понимаю. Может, они ночью ушли, а мы проморгали. Нет, с духами так не бывает. Духи народ тёртый, от своего просто так не отступятся, вера им не позволяет.
Они вбежали на первый этаж как раз вовремя. Олег в бинокль рассматривал площадь, откуда доносился этот непонятный рёв. Покромсанные осколками тополя казались сюрреалистическими существами, застывшими вдоль дороги. Искорёженные остовы машин — следами великанов, а выбитые окна домов — сотами неизвестно каких пчёл.
Моджахеды ещё не стреляли: молились своему богу. Было неестественно тихо, если бы не звуки танка. Гул в голове у Игоря, как ни странно, прошёл сам по себе. Точно контузило, подумал он.
— Давай свой чай, — потребовал он, вспомнив, что не напился ночью.
Утром ресторан выглядел полностью разгромленным: дорогая мебель превратилась в обломки, а материал, которым были задрапированы стены, свисал клочьями. В потолке светились дыры от мин.
— В котелке, — ответил Олег Вепрев, не повернув головы.
Откуда-то сбоку раздались странные звуки, возник Герман Орлов с зубной щёткой во рту:
— Привет! — пробурчал он, и снова раздались эти звуки: Герман Орлов прочищал себе горло. Затем он появился, напяливая на свою большую голову кепи:
— Где-то здесь… — он полез за барную стойку, — «клюква»[47] спрятана. Игорёха, бросай чаёвничать, держи, — сунул ему РПГ-7, — побежали. Занимай крайнюю позицию справа, а я налево.
Игорь поперхнулся. Ему почему-то передалось радостное настроение Лёвы Аргаткина да и чайку с лимоном захотелось выпить, но возражать не стал: воевать, так воевать, схватил оружие и переместился в кабинет главного врача, окна из которого выходили на площадь Козлова. Германа Орлова он понял с полуслова: следовало приголубить танк с двух сторон, если он, конечно, окажется чеченским. Но позиция ему не нравилась. Два угловых окна не оставляли никакой защиты, хотя обзор отсюда был хороший, можно сказать, идеальный, но до тех пор, пока тебя не обнаружили. Он покосился на правое окно, которое выходило на общежитие фармацевтической академии, и вспомнил, что в ней сидят свои и, дай бог, тоже с гранатомётами. Но легче ему от этого не стало. Ворчание танка все нарастало и нарастало, казалось, он так и не появится, а уползёт дальше, оставив после себя одну большую загадку. Ну и слава богу, подумал Игорь, ну и хорошо. Ему вдруг захотелось, чтобы этот чёртов танк так и не показался из-за угла, чтобы он растворился, пропал в этом добром весеннем утре. И не будет никакой войны, суеверно решил он, и всё будет хорошо, и они с Боженой уедут в Санкт-Петербург и купят дом в пригороде с видом на Вуоксу.
