Александр Абердин - Сила ведлов
– Митяй Олегович, что скажешь мне на счёт такого бензина и соляры, которые в топливном баке, словно бы в лёд превратятся? Учти, тогда топлива в баки поместится почти в пять раз больше и возле заборной трубки и в ней самой бензин и соляра будут самыми обычными. Правда, я теперь могу поднять октановое число хоть до ста двадцати, да, и цитановое любым сделаю, но мне всё же больше нравится многокомпонентное топливо княгини Ольги, оно самое экономичное, но теперь я его вдвое лучше сделаю на одном только попутном газе и чистой соляре. Митяй зевнул, устало махнул рукой и ответил:
– Валяй, Серёга, мне как-то всё равно, что в бак заливать, лишь бы Пахом веселее рычал и моя малышка Шишига не фыркала и не плевалась. Ладно, ведлуй, а я спать лягу.
Когда Митяй проснулся, работа над новым сортом моторного топлива была в самом разгаре, но Серёга клятвенно пообещал, что через двое суток зальёт в каждый из двух баков Пахома не по семьсот пятьдесят, а по три тысячи семьсот пятьдесят литров чистейшего двухкомпонентного топлива с идеальными характеристиками. Топливный бак от этого сделается практически монолитным и обретёт огромную прочность. Ему не будут страшны ни огонь, ни мороз. Услышав о том, что Пахом попрёт на себе семь с половиной тонн новой кристаллической соляры и при этом на сотню километров станет расходовать её всего двадцать два литра, то есть сможет проехать без дозаправки целых тридцать четыре тысячи километров, Митяй нервно вздрогнул и захихикал. В прочности конструкции этого супервездехода ему не приходилось сомневаться, как и в надёжности двигателя и трансмиссии, его единственное слабое звено была резина. Да, она была раза в два лучше по качеству, чем резина «Пирелли» для Шишиги, но это ещё ни о чём не говорило, ведь порвать можно любую резину, а потому если он о чём и волновался, то только о тапках для Пахома и всей остальной техники. Кивнув, он сказал:
– Хорошая придумка, эти твои твёрдые соляра и бензин, Серёга. Особенно для такой техники, где вес не играет решающей роли. У нас с большигами теперь одна проблема, обувка, и даже не потому, что её пробить можно, а по другой причине. Очень уж мы своими колёсьями дёрн рвём, а это не есть хорошо. Это очень плохо есть, дорогой ты мой Нефтяной княжище.
Князь широко заулыбался, витиевато матернулся, отчего Митяй, он терпеть не мог материться при женщинах, детях и родителях, поморщился, Таня сидела рядом, радостно воскликнул:
– Митяй, …, и с этим наша Сонечка, нефтяная владычица, всё уже решила. Ты только возвращайся поскорее в Дмитроград, а там твоего Пахомку уже ждёт новая обувка из умного полиуретана. Представляешь, Митяй Олегович, ставишь такое колесо на большигу и пока та на домкрате стоит, оно колесо, как колесо, только цветом, как волосы у даргсу и светится изнутри, как фонарик. Зато кода большига на все шесть колёс становится, они сразу же оплывают вниз и, словно треугольными становятся, но понизу всё равно, как это и положено, протектор идёт. Полиуретан этот, весь внутри, как бы струнами пронизан. В середине, на ступице, он до жути прочный и на ней намертво сидит, не провернёшь, а по краю эластичный, хотя и отлично держит форму протектора, но что самое главное, Митяй, пятно контакта с поверхностью у него в двадцать пять раз больше, чем у обычного колеса, ведь он делается вчетверо шире обычного колеса и в длину вытягивается. На таких колёсах Большиги даже при полной загрузке на дернине следа не оставляют, только на снегу, а прилипает такая обувка даже ко льду и даже если ты её ножом режешь, то она тут же заново срастается. Я об этом сегодня утром узнал, когда с Сонечкой связался, чтобы рассказать ей о методе кристаллизации моторного топлива и масел. Вот она в обратку со мной такой новостью поделилась, а я тебе рассказал. Митяй улыбнулся и сказал:
– Всё это замечательно, Серёга, только знаешь, что-то вы от меня не только хорошему, но и плохому учитесь. Например материться через каждые три слова. Это не дело. В общем так, завтра после обеда собери-ка ты весь свой народ на площади, а я вам преподам урок морали и нравственности, а также ведловской этики. Всех собери. Думаю, что за час твой самовар не взорвётся, а потом, как только поедешь в Магнитогорск, к Виктору, за своими железяками, ему и его людям точно такой же урок преподашь, а то я вас, керосинщиков, как послушаю иной раз, так у меня уши сами в трубочку сворачиваются. В общем собирай народ, прочитаю вам лекцию о том, что такое хорошо и плохо.
После завтрака Митяй сел за Тошибу до самого вечера только тем и занимался, что формулировал заново пресловутые заповеди вкупе с моральным кодексом строителя коммунизма, но стараясь сделать их более развёрнутыми, чтобы всем стало ясно, почему нельзя убивать не только друг друга, но и природу. Ну, а чтобы не остаться без мяса к обеду или ужину, он подробно расшифровал ещё и такое понятие, как откорм скота на мясо и гуманный ведловской забой, хотя как раз этого мог и не делать. Те ведлы, которые занимались животноводством, очень быстро поняли, что откармливать кастрированных животных на мясо нужно умеючи, содержа их отдельно от остального, молочного, шерстяного и рабочего стада и забивать животных так, чтобы те даже и не подозревали, что с ними вскоре произойдёт, то есть погружая их в глубокий сон, после чего нужно обязательно просить прощения у Матери Земли. Как знать, может быть тогда их души попадут в рай и не будут проклинать людей. Ну, а когда дело дошло до этики ведла и ведловства, как такового, Митяй и вовсе развернулся, так как давно думал об этих сложных материях и первым делом сформулировал тезис о том, что всякое ведловство должно преследовать только благие цели и служить на пользу человеку и Матери Земле. В конце концов он добрался и до такой темы, как тайные слова, сиречь простая матерщина, которые позволяют человеку очень быстро выплеснуть из себя все отрицательные эмоции и чёрную энергию.
Нет, он вовсе не был против этого. Наоборот, приветствовал, но при этом вводил жесткие ограничения – тайные слова ни в коем случае нельзя нацеливать на другого человека, какую бы обиду он тебе не причинил, это табу, этим ты рассердишь Мать Землю; тайные слова нельзя произносить при женщинах, детях и тех, кто старше тебя хотя бы на день; тайные слова нельзя произносить громко, чтобы кто-либо их мог случайно услышать; если ты находишься где-то не один, а из тебя рвутся наружу тайные слова, отойди в сторону, отвернись и тихо проговори их, а потом извинись перед своим товарищем, иначе тайные слова не развеют дурных эмоций и не дадут выходу чёрной энергии; тайные слова ни в коем случае нельзя произносить во время ведлования. Расписал он и те случаи, когда лучше выйти, тихонько проговорить тайные слова и, вернувшись, продолжить разговор, работу или ведлование, чем копить в себе злость, ведь тайные слова тем и хороши, что будучи сказанные наедине даже громко, они уже ничего не могут сделать плохого, так как унесли прочь чёрную энергию. Естественно, что когда Митяй начал читать эту лекцию, то Лариска и Зинуля сверкали в его руках, а потому все люди, включая даже детей, выслушали её очень внимательно.
На следующий день они уехали из Нефтеграда, но уже вечером, когда собирались в дорогу, Митяй с удовлетворением отметил, что уже никто не матерился. Честно говоря, ему от этого сделалось на душе очень приятно. Утром, как только рассвело, они расселись по машинам и тронулись в путь, взяв направление прямо на Штурманск и двигаясь по широкой, бескрайней и заснеженной лесостепи, по которой бродили стада мамонтов и одинокие скитальцы шерстистые носороги. Попадались им и эласмотерии, некоторые просто огромного роста красавцы с рогом более двух метров длины. Хищников в степи тоже хватало, а вот людей они так и не встретили. В Штурманске их давно уже ждали. Усилия, предпринятые князем Данилой, увенчались успехом и он собрал в своём городе свыше двенадцати тысяч человек. Князь показал себя прекрасным организатором, но очень уж жестким руководителем и может быть оно и к лучшему. Даже зимой в Штурманске ни на день не прекращались строительные работы и в городе каждый день справляли новоселье. Митяя, а точнее его говорящих камней, все ждали, словно чукча рассвета, что и не удивительно, на берегах Волги их было крайне мало. В Штурманске вообще ничего не было кроме рыбы и возможности прорыть Волго-Донской канал и при этом воды Волги точно потекут в Дон. Во всяком случае об этом говорили все ведлы князя. Данила прекрасно понимал, что ему нет никакой нужды иметь город с населением больше пяти, пяти с половиной тысяч человек. Их просто будет нечем занять и потому уже очень скоро он сам задал Митяю довольно непростой вопрос, предварив его словами:
– Митяй Олегович, теперь, когда у меня будет столько ведлов с говорящими камнями, мы по весне нагоним в Штурманск со всей степи мамонтов, единорогов и носорогов и за лето канал пророем, а потом ведлы его силой Волги расширят и берега укрепят. Это уже дело решенное и я всё очень ясно вижу у себя перед глазами. Меня другое волнует, Митяй, куда потом людей отправлять? Кораблей на всех не хватит, чтобы они речниками стали, а сидеть в этом городе без толку им очень скоро надоест. Поэтому давай думать вместе, куда их переселять.
