Александр Абердин - Сила ведлов
Лариска сделалась похожа на шестигранное веретено, заострённое с двух сторон, только один кончик у неё был овальным, словно яйцо куропатки, а второй острым, как игла. Митяй не выдержал, положил Зинулю на край стола, протянул руку за кастрюлей из нержавейки и провёл кончиком по стали. Изумрудная Лариска легко царапала сталь, что и не удивительно, ведь изумруд второй камень по твёрдости после алмаза. Он сразу же понял, что с помощью своего правого говорящего камня сможет творить самые настоящие чудеса, ведь Лариска способна генерировать целую прорву излучений. Он с улыбкой поцеловал её и вложил в новенький цилиндрический футляр второй кожаной кобуры, которую надел на себя вместо старой, остриём кверху и взял в руки Зинулю. Та превратилась в идеально ровную изумрудную призму из более тёмного изумруда длиной тридцать три сантиметра и шести сантиметров в поперечнике, с параллельными, идеально отполированными торцами. Митяй не выдержал и посмотрел в окно сквозь призму. Он ожидал, что сейчас увидит мир окрашенным в зелёный цвет, а вместо этого противоположный берег реки Чусовой бросился к нему навстречу. Призма работала, как мощный панорамный бинокль, а когда он посмотрел сквозь неё глянув в торец, то понял, что она является ещё и микроскопом, а также телескопом. Всё зависело от того, через какую линзу смотреть. Он положил Зинулю в замшевый футляр и облегчённо вздохнул. Вот теперь он был ведлом с говорящими камнями, причём ведлом очень знающим и могущественным.
Глава 8
Большой отец говорящих камней
Митяй собрал все кусочки внешней оболочки говорящих камней в кастрюльку, оделся и снова вышел из машины. Ему не терпелось поскорее что-нибудь наведловать, причём что-нибудь мощное и загогулистое, но для начала он подошел к проруби и высыпал в неё одёжку Лариски и Зинули. Странное дело, но эти сероватые пластинки с шипением растворились в самой обычной воде и та понесла весть о том, что Митяй обрёл свои говорящие камни, вниз по течению Чусовой в Каму, затем в Волку и Каспий. Что же, теперь все ведлы Каспийского бассейна будут знать, что на свет появился ещё один великий ведл, Дмитрий Олегович Мельников. После этого он отправился к горе, в которой Мать Земля вырастила для него такие удивительные, совершенно фантастические говорящие камни. На этот раз земля под его ногами дрожать не стала. Выть и рычать тоже. Памятуя о том, что место это просто удивительное, он достал из футляров сначала Лариску, затем Зинулю и принялся думать, но занимался этим недолго и быстро приставил призму торцом к более толстому веретену, нацелив его острым концом на гору, после чего принялся ведловать, а попросту призывать к себе все говорящие камни, таящиеся в этой горе и мечтающие лечь на чьи-то ладони. Из Лариски вырвался, как из прожектора, мощный зелёный луч, осветивший материнскую гору и ведлование сразу же заладилось, пошло зело мощно и напористо. На взгляд Митяя даже слишком напористо и быстро. Можно бы и помедленнее.
Говорящие камни полезли из горы, словно божьи коровки и покатились к нему по снегу, но Митяй отправил их ещё дальше, к Пахому. Длилось это недолго, всего минут двадцать и камней из-под осыпи и из горы высыпалось немало, но и не неподъёмное количество, куба под два с половиной, причём очень разнообразных, чего в принципе быть не могло. Хотя это ещё как посмотреть, ведь он приехал не к простой горе, а к Великой Горе Говорящих Камней! Как только все говорящие камни попарно отправились домой, к нему прямо под ноги прикатился говорящий камень одиночка, круглый пёстрый колобок с чёрными разводами размером с футбольный мяч. До того смешной, что Митяй даже засмеялся и велел ему катиться к машине. После этого, задумавшись на пару минут, он продолжил своё каменное ведлование и заставил все камни подниматься обратно на гору, но не абы как, а выстраиваясь в поясной портрет загорелой, румяной женщины со светлыми, выгоревшими на солнце волосами. Естественно, что перед его глазами стояло Танино лицо.
Это ведлование продлилось часов шесть, пока все камни не скрепились намертво в прочный монолит. Бюст получился весьма внушительным, метров триста в высоту и очень похожим на Таню, только не с серо-голубыми, а зелёными, малахитовыми глазами. Зато Мать Земля улыбалась совсем как Таня, весело и задорно. Когда всё закончилось, Митяй не только сделал несколько снимков, но ещё и заснял пятиминутный видеоролик, после чего вернулся к Пахому, залез внутрь и принялся пускать на обёртки для говорящих камней всю замшу, которая только попалась ему под руки, а также волчьи шкуры. Говорящие камни, укутанные попарно, он решил складывать в пустые бочки из-под солярки, чай не моча и первым делом, вооружившись упаковочными материалами, снял с них крышки. После этого он открыл заднюю дверь, положил наклонный трапп и, дав камням команду заходить внутрь подвое, его говорящие камни лежали в чехлах, принялся сноровисто упаковывать и складывать их пустые в бочки, стоящие в задней, отгороженной от остального отсека, части будки, не особенно-то вглядываясь в то, что попадается ему под руки, а это всё были камни просто редкостной красоты и только два громадных алмаза величиной чуть ли не кулак каждый, Митяй сразу же засунул к себе в карман куртки. Эти камни, явно, были особенными и ему ещё предстояло найти того ведла, которому он вручит их не абы как, а с вежливым поклоном.
Пустив на обёртки даже льняные занавески с окон, Митяй уложил все говорящие камни в пустые бочки. Последним в будку вкатился, чуть ли не пыхтя от натуги, тяжеленький яшмовый колобок, но его он бережно поднял на руки и положил на закрытую крышкой бочку. Это был особый говорящий камень и он знал, кто его так давно мечтает обрести – Нефтяная княгиня Софья. Митяй затащил трапп в будку, закрыл дверь и с колобком на руках вошел в кубрик. Уже стемнело и отправляться домой по неразведанному пути он просто побоялся и потому положил главный нефтяной камень на стол, вымыл руки и принялся готовить себе ужин, а поев, немедленно завалился спать. С рассветом он уже был в пути и вскоре, увидев впереди подозрительно ровное и широкое поле, насторожился. А если точнее, то у него попросту сыграло очко, как тогда, в Африке, когда он внезапно начал садить из «Корда» по вполне безобидным на первый взгляд зарослям кустарника, а вслед за ним по ним принялся палить из всего, даже из агэсов весь его взвод и они положили там чуть не полторы сотни сомалийских пиратов. Ну, здесь пиратов точно не было, но эта ровная, как стол, фиготень без единого кустика, ему совершенно не понравилась и он остановился не доезжая метров пятидесяти, вылез из машины и забрался на крышу кабины.
Стоя на пронизывающем ветру, утро выдалось хмаристым, он достал из футляра сначала Лариску и принялся рассматривать равнинку через неё, но только и смог увидеть, что местами из-под снега торчит осока, верный признак болота. Подумав, Митяй достал ещё и Зинулю, приложил её торцом к Лариске и тут ему всё сразу же стало видно, как на ладони, причём метров на десять в глубину. Перед ним лежала глубокая, непроходимая топь, в недрах которой он заметил трупы добрых трёх десятков различных животных, даже шерстистых носорогов. Сверху её слегка прихватило льдом и с его стороны было бы полным идиотизмом пытаться переехать через это клятое место, а потому он забрался в кабину Пахома, развернулся и, весело насвистывая, поехал обратно, представляя себе как бы ему пришлось уродоваться, вздумай он выехать вчера ночью. Зато ему удалось ещё раз полюбоваться на бюст Матери Земли. Правда, обратная дорога через лес не оказалась простой и он пробирался через зелёный, заснеженный лабиринт целых два дня, хотя и мог спокойно наведловать в нём широкую, прямую просеку, но, подумав о том, как будут клясть его все те, кто захочет повторить пройденный им путь, чтобы поклониться монументу Матери Земли, всё же не стал этого делать. Пусть и другие тоже мучаются, не он же один должен уродоваться, как проклятый. Нагадив потомкам, Митяй выехал из леса и на этот раз покатил к лагерю уже не смотря на то, что стемнело. Ему очень хотелось поскорее обнять Таню.
В лагерь он приехал за полночь и даже не удивился, увидев добрых полторы дюжины домов и электрические лампочки на высоких столбах, которые послужили ему маяком в кромешной тьме. Заслышав шум двигателя, из домов выбежало человек под четыреста мужчин, женщин и детей, но Митяй искал глазами в этой толпе только Таню и быстро нашел её. Выскочив из машины, он подхватил жену на руки и сразу же почувствовал, что та снова беременна. Ведловство, однако, но всего лишь на одиннадцатой неделе, а стало быть всё в порядке, это не девятый месяц. Отдав кому-то ключи от Пахома, он принялся целовать на ходу родное, радостное лицо и через десять минут они уже обнимали друг друга лёжа на большой и удобной постели. Естественно, совершенно голые и в отдельной комнате. Изумруды Митяя, лежащие в на полочке, повешенной над кроватью, как и аметисты на теле Тани, ярко светились, заливая спальную комнату дивным светом. Уснули они уже под утро, а потому добрых полдня отсыпались и вышли в столовую уже часа в три. В неё тотчас набежало народа, но Митяй уже знал, что буквально на третий день после его отъезда в их лагерь пришел отряд местных охотников, привлечённых странными пришельцами. Вообще-то охотники хотели предупредить их, чтобы они не совались к высокой Колдун-горе, которая прогнала от себя всех животных, но узнав, что к ней пошел великий ведл, успокоились.
