Руслан Мельников - Тевтонский крест
Последними он поджег громоздкие колесные capаи с таранными бревнами внутри. Бросил копье с огарком бунчука, хлестнул Уроду подобранной плетью татарского надсмотрщика. Нужно было догонять отряд Освальда.
Возле городских ворот не удержался — оглянулся на скаку. Ох, и славно полыхало в ночи! И до чего красиво! Языки гигантских костров, казалось, лижут само небо, а деревянные остовы осадных орудий осыпают его снопами жгучих искр.
Со стороны холмов к горящей «батарее» подскочило несколько всадников — видимо, из облавного отряда, о котором говорил дядька Адам. Наездники заметались, засуетились на фоне пылающих пороков беспомощно и бессмысленно. Кто-то спешился, надеясь присыпать бушующее пламя землей. Да разве такое присыплешь?!
Оглушительный грохот перекрыл крики степнов. Чудовищный противовес требюше — неподъемная корзина — в рое огненных мух рухнул вниз. Другой конец метательного рычага резко поднялся.
Это был последний выстрел недозаряженного фаранга. И далеко не самый удачный. Противовес упал с небольшого расстояния, так что и броска как так вого не было. Горящая праща (огонь добрался уже до нее) лишь слабо перехлестнула через рычаг, сорвалась с пережженных ремней, и многокилограммовая глыба вывалилась из сетчатого кармана. Ядро пролетело метра три, грохнулось у щитов-мантлет, закрывавших проем в частоколе, по инерции покатилось дальше. С треском камень разметал преграду из горящего дерева. По ту сторону осадного тына послышались вопли.
Больше Бурцев не оглядывался. В гулкой арке Bpoславских ворот он нагнал Освальда и поддерживавшего его оруженосца.
Глава 37
Как и предполагалось, новые хозяева города были ошеломлены неожиданной атакой с тыла и почти не пытались остановить продвижение партизан к городской цитадели. На пути поляков встречались лишь небольшие группки вражеских всадников. Кочевники либо недоуменно жались к обочине, либо растворялись в дыму, либо рвали стрелы из колчанов, но опаздывали с прицельным выстрелом. Быстро собрать на тесных горящих улицах незнакомого города крупный заградительный отряд не могли даже непобедимые «тартары».
Поляки воспользовались этим.
Впереди скакал Янек. Дружинник действительно знал Вроцлав как свои пять пальцев и легко ориентировался в огне и дыму. За Янеком, указывающим кратчайшую дорогу к цитадели, следовали остальные.
Освальд — в середине. Добжинец находился на грани очередного обморока, так что лапища верного Збыслава постоянно поддерживала пошатывающегося рыцаря.
Несколько раз позади слышался шум погони, но степняки неизменно отставали и терялись в лабиринтах узких задымленных улочек.
— Не стреляйте! Не стре-ляй-те! — Янек начал кричать еще прежде, чем из дыма возникли очертания стен цитадели. Кричал он громко, кричал по-польски. Видимо, лишь по этой причине защитники городского кремля не засыпали их стрелами.
Отряд вылетел на рыночную площадь перед вроцлавским замком. Безлюдное пространство, мощенное камнем. Перевернутые прилавки. Брошенные телеги с товаром… Над площадью — зубчатые стены, приземистые башенки, шпили городской ратуши и собора. Цитадель отделяют от города вал и ров с затхлой застоялой водой. В валу — проем. Через ров перекинут шаткий бревенчатый мостик, уничтожить который можно в два счета, сбросив сверху хорошую каменюку или бревно. Ага, бревнышко-то уже заготовлено — вон оно, висит на выступающих крючьях прямо над мосткам! К крючьям привязаны веревки. Все они тянутся бойницам. Понятно… Дерни за веревочку — мост и обрушится.
Пока веревочку не дернули. Не успели. Или специально ждут дуралеев, которые полезут под бревно чтоб уж вместе с ними… Хлипкое сооружение, переброшенное через ров, вело к массивным и — увы — запертым воротам: кондовый дуб, щедро обитый медью. Не всякий таран такие высадит.
Ворота манили…
— Не стреляйте! — еще раз прокричал Янек. Лошади ступили на мостки.
— Кто такие?! — гаркнули со стен.
Бурцев глянул вверх. Судя по количеству стрел высунувшихся из бойниц, их держали на прицеле как минимум десятка два арбалетчиков и лучников. Да бревно, что со скрипом покачивалось над головой, здорово нервировало.
— Не стреляйте! — в очередной раз подал голос Янек. — Поляки мы!
Между каменных зубцов возникла чья-то массивная фигура. Воин в клепанном из железных полос шлеме перегнулся через стену:
— Откуда? С какого участка стены? Почему так задержались?
Горластый человечище… Глашатаем небось работает.
— С нами раненый рыцарь! — пробасил Збыслав. — Мы не из Вроцлава!
Ну конечно… «Сами мы не местные…» Бурцев досадливо сплюнул. Зря ты это, Збыслав. Лучше уж приикинуться своими — глядишь, — быстрее впустят.
— Как сюда попали?!
— А через как! — не выдержал оруженосец. — Сожгли татарские пороки и по городу — во весь опор. Видишь, кони в мыле — еле на ногах держатся. И люди, между прочим, в седлах тоже.
— Вы?! Сожгли?! Мы думали, это Божья кара…
— Хватит лясы точить! — рявкнул Збыслав. — Открывай ворота! За нами погоня.
— Как же! А почем я знаю, кто вы та…
Вроцлавец вдруг вскрикнул. Совсем не тем громовым голосом, которым только что вел переговоры, а каким-то тонким, писклявым. Содрогнувшись всем телом, он сорвался со стены. Упал переговорщик на самый край рва, сломав длинную татарскую стрелу, торчавшую из груди. Еще две стрелы вонзились в дубовые ворота. Следующая повалила в ров молодого дружинника Янека. Еще одна царапнула по ноге Збыслава.
Стрелы засвистели и сверху. Били, правда, защитники цитадели пока не в столпившихся под стенами партизан, а в появившихся на рыночной площади всадников.
Бурцев поднял голову, закричал что было сил:
— Именем дочери малопольского князя Лешко Белого, откройте ворота!
Фраза эта вырвалась у него сама по себе. Но, кажется, именно она была в данной ситуации заветным «сим-сим откройся».
На стенах — крики, суета. Заскрипел тяжелый засов.
— Именем княжны Агделайды Краковской, открывайте! — подхватил Янек.
И — о чудо! Створки ворот приоткрылись. Ровно настолько, сколько требовалось, чтобы между ними смог протиснуться человек на лошади. Партизаны двинули коней по шаткому мосту.
Завидев щель в крепостных воротах, татаро-монгольские стрелки с визгом и гиканьем бросились в атаку. Но к стенам цитадели из пылающих городских кварталов подтянулось еще слишком мало кочевников. Силенок для решительного штурма пока не хватало, а потому лишь несколько вражеских всадников смогли прорваться сквозь град стрел.
Бурцев въехал во вроцлавскую цитадель последним. Услышал, как позади застучали о дерево мостков копыта резвых степных лошадок. Потом с грохотом обрушилось подвешенное на крючьях бревно.
Мост развалился, подняв тучи вонючих брызг. Вместе с его обломками в грязный ров упали два монгольских конника. Остальные кочевники спешно отступали обратно — за рыночную площадь.
Глава 38
Как только Урода влетела на крепостной двор, громыхнул засов. Ворота заперты. Спасены!
Бурцев соскочил с лошади, огляделся. Спасены ли? Обступившие партизан люди не спешили прятать обнаженного оружия. Безрадостные, уставшие, черные от грязи и копоти лица вроцлавцев смотрели хмуро, в глазах читалась злость и обреченность загнанного в ловушку зверя. Горожане, что, отступая от внешних стеь к внутренней цитадели, собственноручно жгли родньк улицы, не производили впечатления приятных собеседников.
— Кто здесь главный?! — обратился к угрюмый воинам Збыслав. — У нас раненые, нужна помощь.
Из толпы защитников Вроцлава вышел широкоплечий и широколицый человек в неброских, но добротных доспехах. Прочный островерхий шлем, кольчуге со стальными пластинами на груди, большой прямоугольный щит для пешего боя, чуть изогнутый — прообраз знаменитой польской сабли — меча.
— Члены городского совета, главы купеческих и ремесленных гильдий, а также вроцлавский епископ покинули город, как только стало известно о прибли жении богопротивного Измайлова племени, — пробасил незнакомец. — Князь Казимир Куявский, гостивший здесь с позволения нашего господина силезского князя Генриха Благочестивого, тоже отбыл. Поэтому никого главнее меня вы в этой крепости не найдете.
Партизаны молча воззрились на незнакомца, и тот продолжил после непродолжительной паузы:
— Меня зовут Бенедикт. Я воевода вроцлавского гарнизона. А кто вы такие?
Бенедикт обращался к Освальду, безошибочно распознав в кучке чужаков единственного рыцаря.
Добжинец при помощи Збыслава кое-как сполз с седла. Говорил он тихо, поддерживаемый верным оруженосцем. И все же в его кратком ответе прозвучало неистребимое достоинство истинного польского шляхтича:
— Я — Освальд Добжиньский. Со мной мои люди.
Бенедикт нахмурился:
— Наслышан о твоих лесных разбойниках, Освальд из Добжиньских земель.
