А. Живой - Битва на Калке
– Иди, – приказал Тобчи, – ты ранен. Субурхан приказывает отдохнуть несколько дней. Потом начинай работа. Когда надо будет, Субурхан тебя позовет.
Глава пятнадцатая.
«Реабилитация. Кара-чулмус отдыхает».
Всю следующую неделю Забубенный пользовался плодами своей неожиданной встречи с тремя великими монголами и лечился, поправлял ушибленную голову. Субурхан сдержал свое слово, – ему выделили лучшую юрту на краю стойбища, как он и пожелал, и не трогали гораздо дольше, чем несколько дней. Ежедневно присылали самые свежие продукты: кумыс, фрукты, мясо. Видно, осадная башня действительно нужна была позарез.
Кумыс механик не пил, не очень он пришелся ему по вкусу. Да и само название ассоциировалось у Забубенного почему-то больше с верблюдами, чем с лошадьми. Хотя, как надо доить, ни тех, ни других, Григорий себе не представлял. Валяясь в своей юрте Забубенный продолжал тосковать по йогуртам и нормальному коровьему молоку. Тогда Плоскиня, поступивший со всеми своими походными людьми в личное услужение Забубенного, по его приказу послал гонцов на Дон, где жило племя бродников. И скоро у Григория появилось нормальное молоко, значительно приподняв ему настроение.
Всю эту неделю Забубенный проспал вповалку, поскольку лекарств у него не было, и лечился он в основном сном, самым древним естественным способом восстановления организма. О том, что его могут убить во сне или отравить он даже не думал. Поначалу голова так сильно болела, что ему было все равно. Ну, убьют, так убьют. Но затем, боль стала постепенно стихать.
Судя по всему, чары Кара-чулмуса охраняли его надежно. Хотя были это эфемерные чары степняка-вампира или личный приказ Субурхана, сказать было трудно. Так или иначе, в юрту к нему никто не входил без разрешения, – монголы обходили ее за три километра. А бродники, поселившиеся рядом по его приказу, вели себя тихо, делали только то, что он им говорил. И тоже не входили без спроса. Да и было их всего человек пятьдесят. Так что за неделю постельного режима, потребления экологически чистых продуктов и здорового сна Забубенный немного пришел в себя и даже стал иногда выходить наружу, посмотреть, что творится в великой степи.
Где находился лагерь монголов он так и не знал. Но надеялся, что не очень далеко от реки, где его, одинокого купальщика, захватили врасплох. Степь здесь была сильно похожа на то место, где стоял последний лагерь Путяты, но ведь, на взгляд горожанина, она везде одинакова. И Забубенный тоже так думал поначалу. Лишь со временем, сидя у юрты долгими тихими вечерами и разглядывая бескрайние просторы, покоившиеся под голубыми небесами, он начал понимать, что степь, которую каждый день омывают солнечные лучи, очень разная. И теперь ему казалось, что он понимает, почему степняки-половцы так любили и почитали свое божество, – Вечное Голубое Небо – Тенгри.
Опуская глаза не грешную землю, со своего наблюдательного поста механик видел, что в монгольском лагере царил непривычный покой. Если в первый день своего пребывания Забубенный, даже ушибленным мозгом, отметил постоянное брожение между юртами кочевников, – кто-то все время уезжал-приезжал с новостями и за ними, выполняя различные поручения местного хана, – то сейчас там царил полный штиль. Редкий всадник осторожно пробирался между бесконечными юртами. А их тут было просто безумное количество. У Забубенного даже возникло подозрение, что многотысячная монгольская армия осторожно снялась в одну из ночей, пока он спал, и ускакала подальше отсюда.
Чтобы рассеять сомнения, он подозвал Плоскиню и расспросил его о том, что происходит в армии монголов. Бледный как мел вождь бродников, для которого согласно поверьям каждый разговор с Кара-чулмусом мог стать последним, рассказал, что великие военачальники Субурхан, Джэбек и Тобчи остаются на месте в своих юртах и ждут, когда Кара-чулмус захочет починить башню. При этих словах Забубенный горько усмехнулся и подумал, что если Кара-чулмус вдруг «не захочет починить башню», то его очень скоро найдут в каком-нибудь овраге с переломанным позвоночником или вообще не найдут. Кара-чулмус – дело не материальное, все-таки степной дух. Взял да испарился.
«А жаль, что фокус рацией не совсем удался, – думал механик, лежа в юрте после сытного обеда и предаваясь философским размышлениям о причинах тишины в монгольском лагере, – Руководство не поверило. Хотя, простые солдаты прониклись. Да что с них взять. Они, конечно, смелые ребята, но чтоб так верить во всякую нечисть… Суеверия они и в Африке суеверия. Живучая штука. А тем более в тринадцатом веке. Ни тебе самолетов еще, ни космических кораблей. Да и в мое время во всяких мертвецов еще верят, что из могил вылезают, лишь только стемнеет. Нет, бытовые страхи, похоже, неистребимы».
Что будет, если вдруг раскроется обман общества, и со слов своих полководцев свирепые монгольские воины узнают, что он никакой не Кара-чулмус, а простой российский механик на испытательном сроке, заброшенный в неведомую глушь времен, Забубенный старался не думать. Сначала надо подлечиться в местном санатории, – еда, сон, свежий воздух и хорошая погода сделают свое дело. Хотя, скорее всего воины этого никогда не узнают, – вряд ли полководцы признаются, что так напарили своих солдат. Для повышения боевого духа они это сделали или, еще какие политические цели преследуют, Забубенный был не в курсе, – монголы не так просты, как кажутся. Но, в любом случае, его пока оставили в живых. Значит, время на размышления о будущем еще есть. С этой счастливой мыслью Григорий заснул и проспал весь остаток дня и всю ночь.
На утро у Забубенного открылись чакры. То ли удар по голове сказался, то ли за прошедшее время он так хорошо отдохнул и прочистился, но иначе механик не смог себе объяснить внезапно возникшее решение немедленно заняться изучением монгольского языка.
Начал он с того, что вызвал Плоскиню, и до обеда пытал его на предмет основных правил языка кочевников и как что среди них называется. Плоскиня несколько удивился желанию степняка-вампира, но перечить не стал. Прежде всего, Забубенный усвоил, как звучат по-монгольски самые главные слова: лошадь, седло, скакать, доспехи, копье, лук, колчан и стрелы. Оказалось, звучит довольно смешно и громко. Построил несколько предложений и попрактиковался на вожде бродников. Тот подтвердил, что произношение у Кара-чулмуса идеальное, но Забубенный ему не поверил. Чего только не скажешь, когда жить хочется.
До вечера Григорий выучил еще добрых пятьдесят слов и словосочетаний, среди которых было: есть, пить, спать, летать как птица, ходить на охоту, воевать, делать оружие, чистить доспехи и бороться. Причем, как объяснил любопытному до чужой культуры вампиру Плоскиня, слово «бороться» монголы понимали не как биться с врагом на войне, а только в узком смысле, – борьба, как развлечение. То есть состязание в стиле вольной борьбы или борьбы Сумо. Ну, или каратэ, как перевел для себя Забубенный, расширив смысл этого слова. Поскольку монголы приходили в восторг от борьбы, то постоянно устраивали турниры для забавы. Ведь они почти все были багатуры в силу своего образа жизни, то есть богатыри, как потом влилось это слово в русский язык. А когда сила есть, то ума, соответственно, уже не надо. Их хлебом не корми, – дай побороться. Все это объяснил Григорию по неволе словоохотливый Плоскиня.
Кара-чулмус оказался на редкость талантливым учеником и схватывал все на лету. Григорий не стал распространяться, что, несмотря на сознательно выбранную профессию механика, с детства не равнодушен к языкам. Любовь ко всякой иностранной культуре была для Забубенного чем-то вроде хобби и пришла через любовь к моторам и автомобилям. А та в свою очередь через иностранные журналы. Причем, как и в основной работе, он не любил простых решений. Поэтому скрепя сердце выучил неинтересный английский язык, поскольку на нем все же писали иногда про машины. Современный немецкий и французский, а затем переключился на редкие виды. Освоил сначала суахили, потом японский, следом древне вьетнамский, древненорвежский, реликтовые языки индейцев Полинезии и затерянных Африканских племен, ну и попутно латынь. На всякий случай. Вдруг, повезет с латинцами встретится. А нет, – так можно и с докторами при случае по душам поговорить. Сам не понимая зачем, он также выучил эскимосский фольклор и матерные выражения древних шумеров.
Такой подход к делу привел к тому, что скоро великий механик Григорий Забубенный стал самым известным механиком-полиглотом на своей СТО. К нему часто приходили за лингвистическим советом мастера-мотористы, работавшие над сложным ремонтом по мотору и зашедшие в тупик, для выхода из которого им приходилось осваивать новую техническую литературу, а времени на это не было. Зато был Забубенный, который охотно и безвозмездно подсказывал им, что означает тот или иной иностранный термин.
