Александр Конторович - Плацдарм «попаданцев». Десантники времени

Яго (третий, тоже крещеный индеец из миссии, но этот совсем молодой и смышленый) уже растопил очаг под дистиллятором и парогенератором. Я собираю приборы для перегонки. До боросиликатного стекла нам еще далеко — и боратов нет, и нужной температуры при варке удержать не можем, но бутылочное стекло получается неплохо. По крайней мере, удалось и колбы сделать, и холодильники. Вот резины остро не хватает. Оно, конечно, конические шлифы и разные муфты и переходы частично заменяют резиновые трубки, но вот без гибкой трубки в лаборатории — вилы. Хорошо еще, что паровое отопление наладили — иначе с тем же ацетоном мы работать просто не смогли бы. Горюч, зараза, и летуч.

Впрочем, установленный у нас порядок имеет и положительную сторону — всегда ясно, какой реактив где искать и в какой бутылке что налито. Даже если это что-то поставлено отстаиваться неделю назад. Так, вроде все готово. Кричу Егорке,[2] чтобы подбросил дров и потихоньку пускаю пар в водяные бани.

Минут через полчаса, когда «головы»[3] отрезаны и во всех трех аппаратах термоскопы (для термометров у нас руки еще кривоваты, но «показометры» с единственным делением — температурой кипения того или иного вещества — мы понаделали во множестве) показывают, что идет чистый продукт, я делаю пометки в журнале и хочу позвать Егорку. Поздно — его уже зацапала миссис Годдард. Вручила ступку с какой-то бурой гадостью, и теперь индеец сосредоточенно растирает ее в пыль и слушает лекцию по химии. Обучение без отрыва от производства. Предлагаю свои услуги. Ступка и, главное, образец, который надо измельчить, для меня находятся. Всеслав сумел объяснить индейцам наш интерес к камням, и теперь у нас один шкаф забит мешочками с ярлыками, на которых характерным почерком написано что-то вроде «Камень с полуденного склона холма, на котором Быстроногий Олень в год долгой зимы добыл лося».

Самые необычные камни мы уже изучили — киноварь, самородная медь с большой примесью серебра, пирит, разноцветные кремни, и теперь мучаем те, что похожи на железную руду. Какой в этом смысл — не понимаю. Я бы начал с тех образцов, что дали качественную реакцию на хром и марганец, ведь нам нужны легированные стали. А зачем нам количественный анализ железной руды? Так, у аппарата с бензолом пополз вверх столбик в термоскопе. Пошли «хвосты»,[4] надо бы вмешаться…

Вот за что я люблю простую перегонку, так это за быстроту. Не прошло и четырех часов, а уже все готово. Это вам не ректификация, когда надо сутками дежурить у установки. До обеда меньше получаса, Егор, уже не занятый у топки, помогает мисс Годдард (эх, умеет же она себя так поставить, что даже мне, в принципе, равному по положению, хочется вытянуться по стойке «смирно»), так что я, получив разрешение, бегу домой — поесть, приласкать жену и, главное, подготовиться к вечерней лекции.

Мы меняем мировую историю. Нашими стараниями средневековые китайцы посещали берега Калифорнии и оставили там клады. А Ломоносов изобрел холодильник Либиха, колбы Эрленмейера и Вюрца, открыл принцип Ле Шателье, законы Ома и Авогадро и правило Буравчика. Про Буравчика — шутка. Остальное, увы, серьезно. Надо же как-то объяснить хроноаборигенам источники наших доходов и знаний. Особенно падре Хосе.

Святой отец наблюдателен, пронырлив и дотошен. Навещая свою племянницу (железный повод, даже командир не запрещает), обязательно сцепляется с кем-нибудь языком. Меня, грешного, спросил, как меня ранили в бою с Sucio Ingles de cerdo.[5] Ну «ранило» — громко сказано. Просто когда я, ошалев от дыма и грохота, бросился банить заряженную пушку, Анатолий вразумил меня пальником по башке. А он, зараза, тяжелый и с угловатой железкой — держателем фитиля — на конце. Иезуиту я, разумеется, военной тайны не выдал, сказал про шальную пулю и как-то незаметно для себя показал ему воздушный компрессор, который мы испытывали на ресурс. Падре осмотрел его с интересом, расспросил, зачем нужны ребра охлаждения на цилиндре, змеевик и ресивер. То, что воздух при сжатии нагревается, его, похоже, удивило.

Не успел дон Хосе со своими, то ли телохранителями, то ли оруженосцами скрыться за холмами, как меня взяли в оборот наши особисты. В общем, лучше бы я при встрече с падре онемел, окаменел и одурел до полного идиотизма. Потому что даже черт не разберет — что из наших знаний в данных условиях анахронизм. Проклятый 1791-й! Не то что «лампочка Ильича» — лампочка Дэви пока не изобретена. И Вольта не додумался еще до своего столба. А падре уже видел у нас электрогенераторы. Причем автомобильные — в алюминиевом корпусе и с выпрямительными диодами. Тут мы все дружно выругались. А выругавшись, задумались — что же нам говорить любознательным и дотошным собеседникам.

И скажу вам без ложной скромности — это я предложил валить все на Михайло Васильевича Ломоносова. Он, во-первых, действительно был очень умный и разносторонний человек, во-вторых, в Европе практически неизвестен. Будут докапываться — скажем, что-де многие свои открытия и наблюдения он не обнародовал, так как предвидел их военное применение. А откуда мы это знаем — так ведь мы же русские. Тайное знание получено нами от предков, общавшихся с прославленным ученым — печку топивших или там мусор в лаборатории подметавших…

Если бы слово могло ранить физически, я бы сейчас был похож на ананас. Потому что меня сегодня вызывали на ковер, снимали стружку и вообще обижали. И за что? Я же действовал из благороднейших побуждений…

Впрочем, по порядку. Наши соседи и союзники, желудевые индейцы, называются так потому, что питаются желудями. Пища не очень здоровая — содержит много дубильных веществ, от которых они частично избавляются вымачиванием. Но все равно непривычному человеку на индейской диете быстро вспоминается китайская казнь запором. Я это испытал на собственной шкуре, когда налаживал контакты с новоприобретенными родственниками. И решил им помочь — разработать более эффективный метод удаления танинов. Тем более что нам как раз удалось после всего лишь полутысячи опытов получить вполне приличную керамическую посуду и стройные ряды банок и баночек, стаканчиков и стаканов прямо-таки умоляли что-нибудь в них налить.

Причем работал я в свое личное время (все равно дома было не уснуть — младенец будил раз, наверное, двадцать за ночь) и растворители использовал собственноручно полученные. И вместо благодарности — виноватят меня по многим пунктам. И работал я один, что запрещено инструкцией (какой? да кто их читает?!), и аппаратуру, дескать, портил (пригорело, было дело, да так, что не отскоблить, но не разбилось же), и топливо переводил, и ценные реактивы (это они, небось, про этиловый спирт, а кто ректификационную колонну строил и дежурил около нее сутками без перерыва?). Кажется, последний пункт вызвал наибольшее возмущение. Ну что за люди? Сами же объявили сухой закон. Небось подпольное пьянство скорее простили бы, чем использование спирта по его прямому научному назначению.

Я защищался как лев, но это только их разозлило. Припомнили и кучу навоза около конюшни, и претензии по столярке и многое другое, что я даже и забывать начал. Ну разве можно быть такими злопамятными?

ГЛАВА 23

Утро было жарковатым. Солнце еще не добралось до зенита, а господа офицеры уже допивали лимонад, заботливо выставленный на столы под навесом. Особенно расфрантились наши морячки. Отсутствие Клима тормозило изучение «продвинутых методов войны на море», но не могло повлиять на извечную тягу мореманов блеснуть перед сухопутными коллегами. Черные кителя, белоснежные рубашки, золото эполет, стекающее по рукавам в широкие шевроны. Темно-зеленые сюртуки Первого полка совсем терялись на фоне этого великолепия, только перья на плюмажах выгодно отличали нашу ударную силу. Немного в сторонке степенно беседовали разведчики-диверсанты, в своем вызывающе леопардовом камуфляже. Причем Котенок нежилась на солнце, оправдывая свое прозвище, а Спящая Змея по привычке стоял в тени. И совсем невзрачно выглядели военные инженеры. То есть я и оба моих свежеиспеченных лейтенанта прибыли в своих зеленовато-желтых куртках и рабочих штанах. Что и сверкало у нас, так это начищенные полусапожки и звездочки на погонах.

Трость эбенового дерева поднялась и нацелилась мне между глаз. Я приказал Мануэлю и Брауну стоять, ждать, и никого не слушать. После чего, демонстративно опираясь на свою трость, подошел к господину полковнику. Козырнув, доложил о своем явлении, получил стандартную поговорку о том, кто является, и вежливый вопрос:

— Господин капитан, ваше сиятельство, чем вызвано столь демонстративное появление, без парадной формы?

— Ну, во-первых, мне нужно показать солдатам, что их ждет. А во-вторых… — Я оглянулся на своих лейтенантов и понизил голос. — Мои лейтенанты просто не успели пошить форму. Времени не хватило.