Шумилин Ильич - Ванька-ротный
– Командир батальона со своей полсотни солдат был все время на берегу Волги и попал там под бомбёжку. Мне, например, когда я лежал на берегу Волги никто никакой задачи не ставил. Я остался случайно на этой стороне. Взорвали паром, и мне некуда было деваться.
– Скажите лейтенант, почему батальон покинул берег Волги и не стал оборонять деревню?
– 30 -
– Не могу вам объяснить. Меня во взводе и батальоне этой ночью не было.
– Я с солдатом спал в окопе. А как меня оставили и кто в этом виноват, вам наверно рассказали и вы в курсе дела.
– Или мне снова просить, чтобы устроили очные ставки?
– Я не знаю названия деревни, но слышал однажды, что это та самая, где к немцам в плен попал командир полка Ипатов.
– Комбат говорит, что это вы во всем виноваты.
– Он не может этого сказать. Я командира полка никогда не видел и где находится эта деревня, тоже не знаю.
– Скажите, почему ваши солдаты отошли от берега Волги? И как это случилось?
– А почему я должен был там остаться? Я на берегу Волги оборону не держал. Я ходил по берегу и смотрел. Я ждал, когда мой командир роты старший лейтенант Архипов вернется с той стороны. Я сидел на берегу почти до вечера, потом налетели немцы, и началась бомбежка. Я видел, как комбат побежал из сосновой рощи, потом вслед за ним отошли от берега его солдаты. Часть моих солдат тоже отбежали от берега и залегли в поле. Батальон занял оборону на небольшой высотке метрах в трехстах от берега Волги. При повторной бомбежке, я с людьми тоже отошел в поле. На высотке, где залёг батальон, были готовые ячейки и мелкие окопы. Там свободных мест не было и мне пришлось своих солдат расположить впереди на сухом месте метров на [пятьдесят] сто ближе к берегу. Ночью я посылал на берег Волги сержанта Вострякова. Он ходил [должен был] смотреть, не переправляется ли наша рота обратно под покровом ночи [и темноты]. Он просидел там часа два, на той стороне не было никакого движения. Я лёг с солдатом в ячейку и договорился со старшиной, что он разбудит меня через три часа и я подменю его на дежурстве. Ночью комбат снял батальон, забрал моих солдат и ушел в неизвестном направлении. Утром мы с солдатом проснулись и вышли к своим. Меня пытались обвинить в дезертирстве, но и потребовал очной ставки со старшиной, сержантом и комбатом. Я не виноват, что без моего ведома сняли и увели моих солдат. Вот собственно всё, что я могу сообщить. Следователь кое-что [из моего рассказа] записал, попросил расписаться на каждом листе, поблагодарил меня и распрощавшись ушел. Я вернулся к себе в роту и на третий день забыл об этой встрече. На берегу Тьмы нам выделили песчаный участок и приказали рыть траншею и занять оборону.
– 31 – Песчаный берег реки был двойной. Верхняя терраса была началом [ровного] снежного поля. В сторону реки она кончалась обрывом, поросшим кустарником и редкими соснами. Под обрывом шел низкий открытый берег реки, который доходил до самой воды. Я хотел траншею расположить по верхнему краю обрыва. Если немцы пойдут в атаку, то перейдя речку, они окажутся перед высоким обрывом, как естественным препятствием. Как наивно я всё представлял! Я не понимал причины, почему меня заставили рыть траншею внизу у самой воды. Мне пришлось снова намечать трассу солдатской траншеи. Сзади обрывистый высокий берег, на который просто так не взбежать, если даже припрет. Я прикинул и остался доволен. Во время атаки или артналета моим солдатам некуда будет бежать. Это даже хорошо! – подумал я. Ну что ж, внизу, так внизу! Впереди от края траншеи метрах в двадцати, [то ближе, то дальше] протекала [река Тьма] неширокая река Тьма, покрытая серебристым льдом. Она проложила себе путь по давно размытой лощине и зигзагами пробираясь куда-то в сторону к Тверце. Мы ходили с котелками к реке, черпали воду в промоине и пили её. В последних числах октября резко похолодало. А когда пришел ноябрь, хватил настоящий мороз. В первую неделю ноября снегопада не было, но потом %%% по колено [по-настоящему повалил снег]. Мы всё время [не переставая] долбили землю и рыли траншею. Землянок не было, спали где рыли. Два последних дня снег валил не переставая ни на минуту. Утром откроешь глаза, а на тебе верхом сидит белым толстым мешком [толстый] слоё холодного липкого снега. Чувствуешь, что кто-то залез тебе на плечи и придавил насильно к земле, [как во время игры в чехарду]. Ты поднимаешься со дна окопа, расправляешь плечи и скидываешь с себя белого седока [на землю]. Если ночью посмотреть вдоль траншей, то увидишь неглубокую канаву заваленную снегом и [живых] солдат в виде небольших бугорков. Лежат они или сидят, уткнув головы в колени, трудно сказать! Посмотришь на белый занавес, ползущий к земле и не знаешь точно, кончилась ночь или день на исходе? А сверху на землю летит и летит %%% снег. Мы хотели вначале построить землянку, чтобы солдатам было где обогреться и спать. Но нам запретили. " Пусть сначала отроют траншею! А то будете спать в землянке всей ротой, вас от туда не выгонишь!" После недели пребывания в снегу лица у всех осунулись, сморщились и почернели. Молодой солдат, двадцать лет, а посмотреть на него – вроде старик, сморщеный как гриб Лафертовский!
– 32 – Мы перестали вести счет времени. Нам хотелось только одно, есть и спать. Солдаты лениво ковыряли землю. Пойдешь проверить, а день и трех метров не насчитаешь. Меня вызвали в полк для промывания мозгов. А что промывать? Какие мозги? Если солдаты голодные и спят на ходу! Они даже говорить перестали. Сказал кто-то раз:
– Отроем траншею, а её отберут опять! Это была последняя фраза, которую я слышал, которую кто-то из солдат через силу [бросил] сказал. Людей на передовой было шло. Один на штабных и предложил перебрасывать роту с места на место. Пока получим пополнение – траншеи будет готовы. Воля командира полка [Карамушко] – неограниченная воля и власть над нами! Над нами над простыми смертными [солдатами], над безликой серой массой людишек в солдатских шинелях. Но сколько ни крути, не хитри и не дави, солдату заправить арапа вряд ли сумеешь! [Земля так и осталась укрытая белым снегом!] Через какое-то время в полк пришло новое пополнение. Я к своим тридцати в конце недели добавил десятка два молодых, необстрелянных ребят. Но жизнь в траншее не изменилась. Она как и прежде шла своим чередом, в каком-то белом сумраке и полусне. Неделя, за ней вторая прошла на снегу, без тепла, со вшами и в голоде. Служили тыловиками в этой дивизии в основном кадровики. Они попали на фронт полным и старым составом. Жизнь в линейных частях научила их всякому. Продовольствие проходило через руки шустрых людей. Солдат здесь питали не как у нас в пулеметном батальоне. Пайки были куцые, тыловики народец тертый! То, что нам в пулеметном батальоне давали на день, здесь раскладывали и разводили водицей на несколько дней. Мы были поражены этому узаконенному побору. Вот оказывается почему тогда на берегу Волги солдаты сибиряки долго не думая пристрелили раненую лошадь! Не только от этого открытия прозрели наши глаза [, хотя мы и жили в полусне]. Наше сознание просветлело, когда мы в этой дивизии подцепили вшей. Возможно кой кому эти слова будут не по нутру, но куда деваться от правды, если эта правда сама наша жизнь.%%% По той стороне речки Тьмы проходила передняя линия обороны немцев. Абсолютно по высоте, если сравнить горизонтали, немцы сидели выше нас метров на двадцать с лишним. Их оборона шла по буграм и обрывам. Местами обрывы подходили вплотную к реке, и тогда нейтральная полоса сужалась до предела. Но в этих местах солдаты не противостояли друг другу.
– 33 – У немцев сплошных траншей не было и линию фронта они держали небольшими опорными пунктами. [Вдоль] Около дороги на опушке леса [днем и ночью ходили] мы видели патрули. За неделю с небольшим до снегопада мы знали, где держали немцы свои посты. А когда выпал снег, когда все кругом замело и завалило, трудно было сказать, где сидели наши, и где теперь сидели они [немцы]. Смотреть на белый снег резало глаза. Немцы не стреляли, мы тоже помалкивали. Речка повсюду покрылась льдом и была засыпана снегом, на ее берегах нависли причудливые сугробы. И только на перекатах остались промоины, там бежала быстрая и прозрачная вода. Как-то выйдя на берег посмотреть, где солдаты черпают воду, я вспомнил, что у Пушкина о Тьме было сказано: "И ель сквозь иней зеленеет, и речка подо льдом блестит…" А Некрасов так кажется сказал: "Кто живет без печали и гнева, тот не любит отчизны своей". Однажды ночью ударил мороз. Нам успели выдать только зимние шапки и телогрейки. На голых руках рукавиц не было, ватные штаны обещали подвезти. Командир полка Карамушко [,теперь уже подполковник,] сидел у окна в натопленной избе и смотрел на замерзшее стекло. Оно покрылось радугой причудливых кристаллов. Ему доложили, что на участке пятой стрелковой роты задержали двух мальцов, они хотели перейти линию фронта.
