Филарет – Патриарх Московский (книга вторая) - Михаил Васильевич Шелест
Царь вздохнул.
— Вот сейчас послов ногайских встретим. Дай Бог договоримся, чтобы пропустили туда наших людишек.
Фёдор издевательски улыбнулся.
— Что значит: пустят-не пустят? Царь ты или не царь?
Царь скривился.
— Царь-то царь, да просят они слишком много. Нет у меня пока возможности такой, чтобы Исмаилу потакать. Спорит он с наместниками Астраханскими, что те людишек евойных привечают и под свою руку берут. С Иваном Черемисиновым лаялся, всё убрать просил, теперь на Выродкова пишет. Жалуется, что и с детьми, и с другими родичами из-за меня рассорился и, что де они его «русином» дразнят.
У Попаданца в голове снова что-то щёлкнуло.
— Русином, говоришь? — Фёдор отрицательно покрутил головой. — Что-то мниться мне, что он на твою сторону перешёл, когда захотел с твоей помощью своего брата Юсуфа ликвидировать и самому ханом Ногайской орды стать. И стал, между прочим. А теперь сыновей своих, как шакалят, на тебя натравливает. У него вроде, как есть обязательства перед тобой имеются, а дети его: Дин-Ахмед и Урус против тебя пойдут, государь. И долго против Руси воевать будут.
— Старший его сын Мухаммад мне присягнул.
— Убьют они его через год и Дин-Ахмед ханом станет.
— Ты знаешь, когда умрёт Исмаил?
— Через два года. Дин-Ахмед возьмёт четвёртой женой дочь Темрюка и станет тебе зятем, чем попытается уровняться с тобой. Ты же его отца Исмаила своим братом не называешь. И с тех пор ногаи станут отдаляться от тебя. А через десять лет пойдут вместе с крымским ханом на Москву и сожгут её.
— Вот бляди! — выругался царь. — И что делать?
— Да, что ж тут поделаешь? Этих ногаев, и других народов, из остатков золотой орды, подтянутых к твоим границам, ведь сотни тысяч, а то и миллионы. А у тебя людей сколько? И всех их крымский хан через своих посланников возбуждает против тебя. Сколько раз тот же Исмаил пытался послов к Гирею отправить? Думаешь зачем? Смог бы, давно бы под него ушёл.
— Дела-а-а…
Иван Васильевич остервенело вцепился в подбородок и стал драть его, струдом пробираясь к нему пальцами через спутанную бороду.
— Я из-за тебя, Федюня, весь чешусь.
— Помыться тебе надо.
— Ха! Как помыться-то, с дыркой в чреве?
— Можно помыться, если осторожно. Вместе сегодня пойдём. Я помою тебя, государь. А то козлом ты попахивать стал.
— Но-но! Я попрошу! — погрозил пальцем царь. — Не лай на царя!
— Да, кто же на тебя лает. Я же просто говорю, в баню сходить надо.
— Бабу бы, — вздохнул государь.
Вздохнул и Фёдор.
— Возьму, так и быть, — буркнул он.
— Англичанок своих? — скривился государь. — Тощие они у тебя, как селёдки.
— Нашёл, тоже мне, сутенёра, — буркнул Фёдор. — Откормились они уже. Пухлее с лета стали.
— Токма не тех, что с этими… с англичанами твоими… того…
— Ты, что это заладил: «твоими, твоими»? Какие они мои? Это твои англичане. Да и англичанок тебе привезли. По твоему же заказу, государь! Ты это чего с больной головы на здоровую валишь?
Его «понесло». Вероятно выплеснулось то напряжение, что он пережил, общаясь с английскими рзидентами. Фёдор расставил пальцы «веером».
— Я, видите ли, разруливаю его косяки, а он меня ещё и грузит! Рамсы попутал?
Попаданец и сам не заметил, как перешёл на тон разборок времён «девяностых». Коснулась и его эта «тема», как говорили в тех же «девяностых».
Глаза царя Ивана увеличились почти в двое, рот едва не приоткрылся от удивления. А Попаданец, поняв что его занесло «конкретно», упал перед царём на колени и заголосил.
— Ой, Иван Васильевич, прости Бога ради. Что-то я сам рамсы попутал. Не вели казнить, великий государь!
— Охренел, что ли? — спросил Иван Васильевич испуганно. — Напугал. Ты это с кем так разговаривал?
— Когда, сейчас? — тоже испуганно спросил Попаданец. — С тобой.
— Да нет. Не сейчас. Раньше ты с кем так разговаривал?
Фёдор скривился.
— Да было у нас времечко. С татями. Это на их языке.
— Сурово вас ломало, — покачал головой государь. — У нас тоже на думе так разговаривают. А если ещё на офеньском языке… У-у-у! Ничего не понять, но так страшно! Потом, правда, в бороды цепляются и кулаками в носы суют.
— У нас так же было, — вздохнул Попаданец. — Так, что… С ногайской ордой всё сложно будет. И идти за золотом в верховья Самарки, наверное, не получится. Даже если сейчас ногайцы пропустят, то потом могут с золотом не выпустить
и не дай Бог наши рудознатцы золото найдут. Там их ногайцы и похоронят. А по поводу Исмаила… Лучше бы тебе из под него его родичей к себе переманить.
— Юсуфовские все у меня в Астрахани. Из-за того Исмаил и злится. А те, не чтобы за стенами Астрахани сидеть, набеги на него учиняют.
Царь Иван рассмеялся, потом посуровел.
— Ладно. Подумаем ещё что с набегом на Москву делать. Одно понимаю, что ты прав про войну с Ливонией. Тут укрепляться надо. Заслоны ставить, крепости.
— А с другой стороны, — задумчиво произнёс Попаданец. — Если ты из Москвы уйдёшь в Александровскую Слободу, так и пусть её Гирей жжёт. Особливо, если в той Москве соберутся все твои недруги.
* * *
Глава 16
— Ты думаешь, ежели Гирей Москву пожжёт, он остановится? Не только Москву пожжёт, а и другие города и веси пограбит, до Слободы дойдёт. Тогда до Новгорода придётся бежать. А он, злодей, людишек в полон заберёт. Нельзя допускать крымчаков на Русь.
Фёдор пожал плечами.
— Ну, так не допускай. Я тебе сказал, когда Гирей придёт очень сильный: с ногаями, кабардой, а до того раз в три года нападать будет, пользуясь тем, что основные твои войска на Ливонском фронте топчутся. Да и ногаи твоего Исмаила каждый год за Волгу ходят и ходить не перестанут, ослабляя приграничье.
Иван Васильевич нахмурился. И нервно «забарабанил» пальцами
