Рудольф Баландин - «Встать! Сталин идет!» Тайная магия Вождя
«Во время беседы, — вспоминал Черчилль, — господствовала обстановка вежливости и достоинства». И тогда он решил перейти к обсуждению операции «Торч» («Факел») в Северной Африке; именно она станет вторым фронтом. Черчилль особо подчеркнул, что сведения совершенно секретные, на что Сталин с улыбкой сказал:
— Надеюсь, никакие сообщения по этому поводу не появятся в английской печати.
Советский руководитель изменил тактику ведения переговоров. Убедившись, что союзники ни при каких условиях не откажутся от своих планов, он перестал демонстрировать свое недовольство, сдержал эмоции. Язвительные замечания в адрес англичан, которые слишком боятся немцев, были рассчитаны на то, чтобы вывести Черчилля из себя, вызвать его ответную резкую реакцию. В таком состоянии человек может наговорить много лишнего, высказать свои чувства, о которых предпочел бы молчать.
Сталин не счел нужным надавить на союзников, намекнув на возможность заключения сепаратного мира с Германией. Такая дипломатическая хитрость была бы уместной, поставив Черчилля в трудное положение. Иосиф Виссарионович предпочел действовать честно, открыто. Он доброжелательно выслушал сообщение об операции «Торч». По словам Черчилля, Сталин тотчас перечислил четыре основных довода в ее пользу.
«Это замечательное заявление, — искренне признался британский премьер, — произвело на меня глубокое впечатление. Оно показывало, что русский диктатор быстро и полностью овладел проблемой, которая до этого была новой для него. Очень немногие из живущих людей могли бы в несколько минут понять соображения, над которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил молниеносно».
Итак, первая четырехчасовая встреча Черчилля со Сталиным проходила неровно, а закончилась в доброжелательной атмосфере. Однако британский премьер не был уверен в том, что советский лидер, учитывая тяжелое положение на фронте, вновь не вернется к вопросу об открытии второго фронта в Европе. Поэтому на следующий день, встречаясь с Молотовым в Кремле, он много говорил о достоинствах операции «Торч».
«Прежде чем покинуть эту изысканную строгую комнату дипломата, — писал Черчилль, — я повернулся к Молотову и сказал: «Сталин допустил бы большую ошибку, если бы обошелся с нами сурово, после того как мы проделали такой большой путь. Такие вещи не часто делаются обеими сторонами сразу». Молотов впервые перестал быть чопорным. «Сталин, — сказал он, — очень мудрый человек. Вы можете быть уверены, что какими бы ни были его доводы, он понимает все. Я передам ему то, что вы сказали».
Тем не менее вечером Сталин представил Черчиллю Меморандум, где высказывал недовольство позицией правительства Великобритании. В частности, говорилось: «Вполне понятно, что Советское Командование строило план своих летних и осенних операций в расчете на создание второго фронта в Европе в 1942 году».
Да, успешное наступление немцев объяснялось еще и тем, что они имели возможность сосредоточить свои основные и самые боеспособные силы на Восточном фронте в расчете мощным ударом вынудить СССР к капитуляции. Сталин имел все основания утверждать:
«Легко понять, что отказ Правительства Великобритании от создания второго фронта в 1942 году в Европе наносит моральный удар по всей советской общественности, рассчитывающей на создание второго фронта, осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб планам Советского Командования. Я уже не говорю о том, что затруднения для Красной Армии… несомненно должны будут ухудшить военное положение Англии и всех остальных союзников».
В этих словах можно усмотреть намек на то, что в случае дальнейших успехов вермахта русские могут отступить до Урала, и тогда немецкие армии двинутся на Запад. В ответной Памятной записке Черчилль напомнил о своей оговорке весной: «…мы не можем дать никакого обещания». Мол, это снимает с него ответственность за то, что союзники не пришли на обещанную помощь Красной Армии в труднейший период войны. Более того, он позволил себе спекулировать на этих трудностях, написав, что Британское Правительство может обнародовать свой отказ от высадки во Франции, после чего немцы переведут часть своих войск отсюда на Восточный фронт.
Судя по всему, британский премьер убедился: Сталин не пойдет на сделку с Гитлером. Теперь можно было вздохнуть спокойно и огрызнуться. Для Британии обстоятельства складывались неплохо: Германия и Россия ведут жестокую войну, а когда они окончательно обессилеют, победа и все связанные с ней преимущества будут на стороне Англии. Она вновь будет доминировать в Европе, к тому же с наименьшими потерями.
При встрече со Сталиным в Кремле 13 августа в 23 часа Черчиллю пришлось опять выслушивать упреки в нежелании Англии активно действовать на европейском фронте, а также в невыполнении обещанных поставок России. Сталин пытался пробудить в собеседнике чувство вины и окончательно успокоился лишь после того, как Черчилль в сильном возбуждении заговорил о необходимости установить хорошие деловые отношения между тремя великими державами, что обеспечит им победу над общим врагом.
После переговоров был официальный обед в Кремле. «Сталин и Молотов радушно принимали гостей, — вспоминал Черчилль. — Такие обеды продолжаются долго, и с самого начала было произнесено в форме очень коротких речей много тостов и ответов на них. Распространялись глупые истории о том, что эти советские обеды превращаются в попойки. В этом нет ни доли правды. Маршал и его коллеги неизменно пили после тостов из крошечных рюмок, делая в каждом случае маленький глоток. Меня изрядно угощали».
После обеда они долго оживленно беседовали. Сталин припомнил, что когда-то на встрече с леди Астор и Бернардом Шоу он отказался пригласить в Москву Ллойд Джорджа, который в Гражданскую войну возглавлял интервентов. Леди Астор сказала, что премьера ввел в заблуждение Черчилль. «Во всяком случае, — ответил Сталин, — Ллойд Джордж был главой правительства и принадлежал к левым. Он нес ответственность, а мы предпочитаем открытых врагов притворным друзьям».
Бывший открытый враг большевиков Уинстон Черчилль неожиданно заглянул в глаза собеседнику и спросил:
— Вы простили меня?
— Это относится к прошлому, а прошлое принадлежит Богу.
Загадочные слова. Поражает ссылка на Бога. Было ли это сказано в угоду гостю? Нет, конечно. Сталин, подобно каждому умному человеку, имел свои представления о высших силах и мировом разуме. Какие конкретно? Об этом остается только догадываться. Пожалуй, ему была близка русская поговорка: не в силе Бог, а в правде. Он избегал лжи, не терпел, когда ему лгали, презирал и ненавидел приспособленцев и лицемеров, резонно полагая, что они легко становятся предателями.
На вопрос Черчилля о прощении, прозвучавший искренне и неожиданно, можно было ответить утвердительно: мол, да, я прощаю. На Руси так не принято, ибо звучит высокомерно. Чаще всего выражались обиняком: «Бог простит». Сталин не позволил себе высокомерия, высказавшись в смысле — что было, то прошло, нечего ворошить прошлое, и не его, Сталина, право прощать бывшего открытого честного врага.
Черчилль убедился, что его нынешний союзник прост в общении, мудр и остроумен, быстро находит верное решение сложных проблем, обладает незаурядной волей и выдержкой, говорит правду и верит в победу над фашистами, не помышляя о возможности примирения с ними. Сталин показал, что умеет быть жестким и суровым, но не злопамятным; главное для него — интересы общего дела. С таким союзником нелегко иметь дело, однако на него можно положиться.
17 августа Сталин получил послание от покинувшего накануне Москву Черчилля: «По прибытии в Тегеран после быстрого и спокойного перелета я пользуюсь случаем поблагодарить Вас за Ваше товарищеское отношение и гостеприимство. Я очень доволен тем, что побывал в Москве: во-первых, потому, что моим долгом было высказаться, и, во-вторых, потому, что я уверен в том, что наша встреча принесет пользу нашему делу. Пожалуйста, передайте мой привет г-ну Молотову».
Кстати, во время одной из бесед Сталин, шутя, спросил Черчилля:
— Зачем вы тогда бомбили моего Вячеслава?
— Никогда не следует упускать счастливую возможность, — ответил премьер, возможно, давая понять, что налеты английской авиации были специально приурочены к визиту Молотова в Берлин.
Кто более надежный партнер?Черчилль не раз убеждался: Сталин был верен своему слову. Увы, английский премьер не всегда выказывал такое качество. Так было, например, с обманным обещанием (на этот раз — без оговорок) открыть второй фронт в Европе весной 1943 года.
Рассказывая Сталину о плане операции «Торч», Черчилль выражал уверенность в том, что Гитлер перебросит в Северную Африку свои ВВС, стремясь спасти Италию. Эти прогнозы оказались ошибочными. Гитлера мало беспокоила в тот момент Италия, еще меньше — Северная Африка. Воздушные эскадры Геринга оставались на Восточном фронте, где решалась судьба войны. Но тогда Сталин, по-видимому, воспринял заверения Черчилля всерьез.
