Рейд в опасную зону. Том 2 - Мэт Купцов

Грачев откладывает бумаги, медленно поднимает взгляд. Его глаза, серые как металл, впиваются в меня.

— Исчез? Или… ушёл?

Вопрос повисает в воздухе.

Я понимаю, куда он клонит. Но что сказать? Предательства не прощают.

А Коршун предатель.

— Не могу утверждать, товарищ полковник, — отвечаю наконец. — Но… подозрения есть.

Он хмыкает.

— Я слышал, что он не просто сбежал, а перешел на сторону противника. Предатель он, так?

Смотрит на меня исподлобья.

— Чего молчишь, капитан?

Низко, почти беззвучно, но этого хватает, чтобы меня пробило холодом. Затем коротко бросает.

— Пиши рапорт. Всё как было.

Сажусь за стол. Пишу, что и как произошло — от выхода на точку до обстрела. Как Коршун повёл себя странно, отходил от группы, будто специально искал повод оторваться. Как исчез во время атаки. Все факты — сухие, но каждое слово будто режет по живому.

А потом про плен, все как было.

Когда заканчиваю, кладу рапорт на стол. Грачев забирает листы, смотрит, не читая, как будто текст уже виден в его голове.

— Скоро будет централизованный чёс долины Андабара, — произносит он, откидываясь на спинку стула. — Отправитесь снова на поиски сбежавших моджахедов с Панджшера. А пока отдыхайте.

Отдых. Слово звучит так нелепо, что я едва не усмехаюсь. Но взгляд Грачева жесткий. Лучше обойтись без эмоций.

— Тебя отправляют в Союз в командировку. Задание тебе там будет ответственное. Заодно семью навестишь, — добавляет он, как бы невзначай.

Я выхожу из палатки.

Мысли путаются. Семья. Почему я не хочу думать о ней? Так зачерствел на войне?

Маша Озерова сказала мне, что я из детдома, а потом меня усыновили. Она намекала на какую-то мутную схему. Но я ничего не понял. А брат Сергей ни словом не обмолвился.

Но сейчас это неважно.

Уезжать в Союз — не хочу. Задание само собой. Но это же не отпуск.

Как вернуться в чужую жизнь, которой ты никогда не жил, она не твоя.

Но ты должен окунуться в нее — навестить семью, иначе это вызовет подозрения.

Что мне это даст?

Узнать тайны прошлого, которые касались прежнего Глеба Беркутова?

Как это поможет понять, что происходит со мной — сегодняшним?

Но Маша была настойчива.

Считает, что мне нужно разобраться в себе. Тогда я не послушал. Теперь выбора нет. И чем больше я думаю, тем яснее понимаю — что-то здесь не так.

И разобраться можно только на месте.

Пытаюсь отвлечься, но мысли, как вороны, кружат над головой.

Долина Андабара, сбежавшие отряды…

Где Коршун?..

Вопросы — один за другим. Ответов нет.

Я иду по тропинке, протоптанной солдатскими сапогами и подсвеченной тусклыми лампами.

Вечер тихий, лишь изредка слышен шелест листвы под редкими порывами ветра.

Впереди — два силуэта, движущихся в мою сторону. Приглядевшись, понимаю — это Маша Озерова и Клава Никитина. Медсёстры. Их невозможно спутать.

У Маши русые волосы, косая челка, большие серые глаза. Всегда серьезная, смотрит на меня так, что хочется провалится под землю. Потому что в глазах у нее зависло — обещал –женись!

Усмехаюсь. Я ничего ей не обещал.

Клава, светло русая, с густой косой, перекинутой через плечо, и с лёгкой улыбкой на губах, будто знает что-то важное, но не торопится этим делиться.

Они идут бок о бок, как подружки, весело переговариваясь. Голос Клавы звонкий, почти весёлый, она смеётся над чем-то, Маша ей поддакивает, кивает головой, но видно, что мысли её где-то далеко.

И тут они замечают меня, и начинается…

— Беркут! — первой отзывается Маша, машет рукой и спешит ближе, словно давно меня ждала. — А ты куда это так поздно? — спрашивает Клава, обгоняя Машу и заглядывая мне прямо в глаза.

Теперь обе стоят напротив меня и наперебой что-то говорят. Маша — про то, что где пропал мой отряд и почему меня так долго нет. Клава — про то, что вчера был ужасный случай с пациентом, и она так и знала, что всё закончится именно так, но никто её не послушал. Они перекрикивают друг друга, а я лишь успеваю кивать, улыбаться и бросать короткие реплики.

— Ну, бывает… — Конечно… — Что тут скажешь…

И вдруг, как будто из ниоткуда материализуется рядом Сашка Колесников.

Высокий, крепкий парень с неизменной ухмылкой, он всегда появляется там, где что-то происходит.

— Эй, девчонки! Дайте же парню перевести дух, — шутит он, сунув руки в карманы. — Вы чего на него налетели, как чайки на хлеб?

Маша тут же вспыхивает.

— Да что ты понимаешь, Колесников? Мы просто разговариваем!

Клава подхватывает, но уже с явной долей иронии.

— Может, ты ревнуешь, Саша? Что за тобой очередь не стоит.

Он лишь смеётся в ответ.

— Ну конечно, вы без очереди тут устроились, а меня, значит, не зовёте.

Я едва успеваю вставить слово, как Сашка хлопает меня по плечу.

— Слушай, Глеб, слышал, ты в Союз едешь? Так вот, я тоже. В краткосрочный отпуск. Поедем вместе, веселей будет. Девчонок в Союзе тьма! — закатывает глаза, дразня Машу с Клавой.

От неожиданности я не сразу нахожу, что ответить. Но он продолжает.

— Да ты не сомневайся, компания у нас будет отличная. Ну, по крайней мере, я! — подмигивает.

Маша и Клава переглядываются, явно впервые слышат об этом, и тут же начинают задавать вопросы.

— Беркут, ты что, правда уезжаешь? — спрашивает Маша, чуть прищурившись.

— И надолго? — добавляет Клава, уже более серьёзным тоном.

Я отвечаю уклончиво, стараясь не затягивать разговор. Сашка, довольный собой, вновь вмешивается.

— Да всё нормально у него. Главное — я за него отвечаю. Правда, Беркут?

Я киваю, чувствуя, что этот разговор уже затягивается. Девушки ещё некоторое время о чём-то спорят между собой, пока Сашка решает разрядить обстановку новой шуткой.

— Ладно, девчонки, не грустите. Я его в целости и сохранности верну, а вы тут пока за нас кулаки держите.

Клава смеётся, Маша качает головой и улыбается краешком губ.

Мы с расстаёмся с девушками.

И остаемся с Сашкой вдвоем. Ночь давно спустилась на базу, и вокруг — лишь тени гор и редкий свет от тусклых лампочек, развешанных на столбах по территории лагеря.

Мы сидим на плоском камне, я верчу в руках трофейный фонарик, который толком не работает, а